Глава первая: Знакомство с Флягиным
Странствуя по Ладожскому озеру на судне от острова Коневца к Валааму, путешественники побывали в посёлке Корела. Продолжая свою поездку, они стали обсуждать это весьма несчастное и древнее русское поселение.
Один из путников, любитель пофилософствовать, сказал, что в Корелу можно отправлять ссыльных Петербурга, вместо того, чтобы отправлять их в отдалённые места, ведь это намного дешевле для государства. Другой путник ответил, что дьячок, что жил в Кореле в изгнании, не смог выдержать тоску этого места, отчего и повесился. Философ полагал, что дьячок правильно поступил, а его религиозный собеседник считал, что самоубийцы целый век мучаются на том свете, потому что за них нельзя молиться.
Вдруг, защищая дьячка, в разговор вступил ещё один человек, малоречивый, дюжий, седой. На вид ему было лет пятьдесят. Одет он был в платье послушника. Он рассказал о попе из Москвы, который молился за самоубийц, исправляя их положение на том свете. Патриарх Филарет за пьянство хотел лишить духовного звания попа, но того защитил сам преподобный Сергий Радонежский, дважды приходивший к Филарету во сне.
Пассажиры заинтересовались странником и стали допытываться о его жизни. Богатырь стал рассказывать о том, что служил конэсером, укротителем лошадей, в армии. Он выбирал к жеребцам особенный подход, выливая им тесто на голову, чтобы усмирить их норов. Путешественники спросили странника, почему он стал монахом, на что он им ответил, что многое в своей жизни делал по родительскому обещанию. Черноризец прошёл необычный жизненный путь, поэтому путники попросили его рассказать о своём прошлом. Звали мужчину Иван Северьяныч Флягин.
«Очарованный странник»: краткое содержание
«Очарованный странник» Лескова — непростое для восприятия произведение. Чтобы понять авторскую задумку и хорошо подготовиться к уроку литературы, предлагаем краткий пересказ повести:
Николай Лесков: «Очарованный странник» вкратце
Путешественники, среди которых был и рассказчик, находятся на пароходе. В разговоре всеобщее внимание привлекает один из пассажиров — монах, отслуживший в армии. Спутники заинтересовались и уговорили его рассказать свою историю.
Иван Флягин начал рассказ со своего детства:
Глава вторая: Детство Ивана
Монах поведал своим спутникам о том, что родился крепостным у графа К. из Орловской губернии. В селе, где жил граф, были знатный дом и конный завод. Отец Ивана был кучером в конюшне. Мать долго не могла иметь ребёнка, она просила бога дать ей дитя, и её молитвы были услышаны. Но сразу после родов она умерла. Мальчик родился с крупной головой, отчего дворня прозвала его Голованом. Будучи ребёнком, Иван проводил много времени в конюшне отца. Там он научился ухаживать за лошадьми, очень полюбив этих животных.
Когда Ивану было одиннадцать лет, его посадили форейтором в упряжку из шести лошадей. Голос у него был сильный, громкий, «продолжительный», но сил было ещё мало, поэтому его обычно приматывали ремнями к седлу. Однажды Иван вместе с графом поехали в гости. По пути он увидел спящего на возу посреди сена старика монаха. Ради баловства он ударил его кнутом. Тот испугался, спрыгнул с воза и разбился насмерть. После этого, во сне к Ивану пришёл тот самый старик и дал упрёк за то, что тот его без покаяния жизни лишил, но при этом был ему за это благодарен. Монах сообщил Ивану о том, что он «обещанный богу сын», что его мать обещала его богу. Монах дал ему знамение:
«…будешь ты много раз погибать и ни разу не погибнешь, пока придёт твоя настоящая погибель, и ты тогда вспомнишь материно обещание за тебя и пойдешь в чернецы».
Мальчик забыл о знамении монаха, но он вновь пришёл к нему во сне и напомнил о своём предсказании. Вскоре повёз он графскую семью в Воронеж. Остановились в одном из уездов лошадь покормить, мальчик уснул и снова увидел перед глазами монаха, который напомнил о своём предсказании. Иван не обратил и на этот раз на его слова никакого внимания. Поехали они дальше. Путь был проложен над обрывом, в котором погибало много людей. Вдруг лопнул тормоз, оборвалась вожжа, и все шесть лошадей побежали над пропастью. Иван кинулся на подседельное дышло и повис на самом его конце, придушив дышловиков. От испуга он расслабил руки и полетел вниз. Чудом оставшись в живых, он очнулся в избе мужика, который повёз его в Воронеж.
Граф был благодарен Ивану за спасение и велел мальчика просить всё, что ему захочется. Иван пожелал получить в награду гармонь, но играть у него не получалось, и заброшенный инструмент вскоре украли из сарая.
Краткое содержание «Очарованный странник»
По дороге к Валааму на Ладожском озере встречаются несколько путников. Один из них, одетый в послушничий подрясник и по виду «типический богатырь», рассказывает, что, имея «Божий дар» к приручиванию лошадей, он, по родительскому обещанию, всю жизнь погибал и никак не мог погибнуть. По просьбе путников бывший конэсер («Я конэсер-с, […] я в лошадях знаток и при ремонтерах состоял для их руководствования», — говорит о себе сам герой) Иван Северьяныч, господин Флягин, рассказывает свою жизнь.
Происходя родом из дворовых людей графа К. из Орловской губернии, Иван Северьяныч с детства пристращается к лошадям и однажды «смеха ради» забивает до смерти монаха на возу. Монах является ему ночью и корит за лишение жизни без покаяния. Он же рассказывает Ивану Северьянычу, что тот — «обещанный» Богу сын, и дает «знамение», что будет он много раз погибать и ни разу не погибнет, до того как придет настоящая «погибель» и Иван Северьяныч пойдет в чернецы. Вскоре Иван Северьяныч по прозвищу Голован спасает своих хозяев от неминуемой гибели в страшной пропасти и впадает в милость. Но отрубает хвост хозяйской кошке, которая таскает у него голубей, и в наказание его жестоко порют, а потом отсылают в «аглицкий сад для дорожки молотком камешки бить». Последнее наказание Ивана Северьяныча «домучило», и он решается покончить с жизнью. Уготовленную для смерти веревку обрезает цыган, с которым Иван Северьяныч уходит от графа, прихватив с собой лошадей. С цыганом Иван Северьяныч расстается, и, продав чиновнику серебряный крест, он получает отпускной вид и нанимается «нянькой» к маленькой дочери одного барина. За этой работой Иван Северьяныч сильно скучает, водит девочку и козу на берег реки и спит над лиманом. Здесь он встречает барыню, мать девочки, которая умоляет Ивана Северьяныча отдать ей ребенка, но он неумолим и даже дерется с нынешним мужем барыни офицером-уланом. Но когда видит разгневанного приближающегося хозяина, отдает ребенка матери и бежит вместе с ними. Офицер отсылает беспаспортного Ивана Северьяныча прочь, и он идет в степь, куда татары пригоняют конские косяки.
Хан Джанкар продает своих лошадей, а татары назначают цены и за коней борются: садятся друг напротив друга и друг друга плетьми стегут. Когда на продажу выставляют нового красавца коня, Иван Северьяныч не сдерживается и, выступая за одного из ремонтеров, запарывает татарина до смерти. По «христианскому обычаю», его отводят за убийство в полицию, но он убегает от жандармов в самые «Рынь-пески». Татары «подщетинивают» ноги Ивана Северьяныча, чтобы не убежал. Иван Северьяныч передвигается лишь ползком, служит у татар лекарем, тоскует и мечтает о возвращении на родину. У него несколько жен «Наташ» и детей «Колек», которых он жалеет, но слушателям признается, что полюбить их не смог, потому как они «некрещеные». Иван Северьяныч совсем отчаивается попасть домой, но в степь приходят русские миссионеры «свою веру уставлять». Они проповедуют, но отказываются платить за Ивана Северьяныча выкуп, утверждая, что перед Богом «все равны и все равно». Спустя некоторое время одного из них убивают, Иван Северьяныч хоронит его по православному обычаю. Слушателям он объясняет, что «азията в веру надо приводить со страхом», потому как они «смирного бога без угрозы ни за что не уважат». Татары пригоняют из Хивы двух человек, которые приходят коней закупать, чтобы «войну делать». В надежде запугать татар они демонстрируют могущество своего огненного бога Талафы, но Иван Северьяныч обнаруживает ящик с фейерверком, сам представляется Талафой, обращает татар в христианскую веру и, найдя в ящиках «едкую землю», вылечивает ноги.
В степи Иван Северьяныч встречает чувашина, но отказывается с ним идти, потому как тот одновременно почитает и мордовского Керемети, и русского Николая Чудотворца. На пути попадаются русские, они крестятся и пьют водку, но прогоняют «беспаспортного» Ивана Северьяныча. В Астрахани странник попадает в острог, откуда его доставляют в родной город. Отец Илья отлучает его на три года от причастия, но сделавшийся богомольным граф отпускает «на оброк», и Иван Северьяныч устраивается по конской части. После того как он помогает мужикам выбрать хорошую лошадь, о нем идет слава как о чародее, и каждый требует рассказать «секрет». В том числе и один князь, берущий Ивана Северьяныча к себе на должность конэсера. Иван Северьяныч покупает для князя лошадей, но периодически у него случаются пьяные «выходы», перед которыми он отдает князю на сохранность все деньги для покупок. Когда князь продает прекрасную лошадь Дидону, Иван Северьяныч сильно печалится, «делает выход», но на этот раз оставляет деньги при себе. Он молится в церкви и отправляется в трактир, где встречает «препус-тейши-пустого» человека, утверждающего, что пьет, потому как «добровольно на себя слабость взял», чтобы другим легче было, и бросить пить ему христианские чувства не позволяют. Новый знакомый накладывает на Ивана Северьяныча магнетизм для освобождения от «усердного пьянства», а с тем чрезвычайно его поит. Ночью Иван Северьяныч попадает в другой трактир, где тратит все деньги на прекрасную певунью цыганку Грушеньку. Повинившись князю, он узнает, что хозяин и сам за Грушеньку полсотни тысяч отдал, выкупил её из табора и поселил в своем доме. Но князь — человек переменчивый, ему надоедает «любовное слово», от «изумрудов яхонтовых» в сон клонит, к тому же кончаются все деньги.
Отправившись в город, Иван Северьяныч подслушивает разговор князя с бывшей любовницей Евгенией Семеновной и узнает, что его хозяин собирается жениться, а несчастную и искренне полюбившую его Грушеньку хочет выдать замуж за Ивана Северьяныча. Вернувшись домой, он не застает цыганку, которую князь тайно отвозит в лес на пчельню. Но Груша сбегает от своих охранниц и, грозя, что станет «стыдною женщиной», просит Ивана Северьяныча её утопить. Иван Северьяныч просьбу исполняет, а сам в поисках скорой смерти выдает себя за крестьянского сына и, отдав все деньги монастырю как «вклад за Грушину душу», идет на войну. Он мечтает погибнуть, но «ни земля, ни вода принимать не хочет», а отличившись в деле, рассказывает полковнику об убийстве цыганки. Но слова эти не подтверждаются направленным запросом, его производят в офицеры и отправляют в отставку с орденом святого Георгия. Воспользовавшись рекомендательным письмом полковника, Иван Северьяныч устраивается «справщиком» в адресный стол, но попадает на ничтожную букву «фиту», служба не ладится, и он уходит в артисты. Но репетиции проходят на страстной неделе, Ивану Северьянычу достается изображать «трудную роль» демона, да к тому же, заступись за бедную «дворяночку», он «треплет за вихры» одного из артистов и уходит из театра в монастырь.
По словам Ивана Северьяныча, монастырская жизнь его не тяготит, он и там остается при лошадях, но принимать старший постриг не считает для себя достойным и живет в послушании. На вопрос одного из путников он рассказывает, что вначале ему являлся бес в «соблазнительном женском образе», но после усердных молитв остались только маленькие бесы, «дети». Однажды Иван Северьяныч зарубает беса топором, но он оказывается коровой. А за другое избавление от бесов его на целое лето сажают в пустой погреб, где Иван Северьяныч открывает в себе дар пророчества. На корабле Иван Северьяныч оказывается потому, что монахи отпускают его на богомоление в Соловки к Зосиме и Савватию. Странник признается, что ожидает близкой смерти, потому как дух внушает ополчаться и идти на войну, а ему «за народ умереть хочется». Закончив рассказ, Иван Северьяныч впадает в тихую сосредоточенность, вновь ощущая в себе наитие таинственного вещательного духа, открывающегося лишь младенцам.
Глава третья: Крутой поворот в судьбе
По приезде домой, Иван заметил, что на полочке в конюшне поселились птицы – пара хохлатых голубей. Мальчик наблюдал за ними и радовался. Белая кошка, питомица горничной графини, стала воровать из голубиного гнезда птенцов. Иван решил наказать похитительницу, выпорол её кнутом и, отрубив ей хвост, прибил его над окном конюшни. Горничная, узнав обо всём, стала ругать Ивана и ударила его по щеке, а он в ответ её побил грязной метлой.
Парня выпороли и отправили в наказание работать: забивать в саду камешки. Он чувствовал себя унизительно, отчего решил покончить с жизнью. Хотел повеситься в осиновом лесу, но неожиданно появившийся цыган успел перерезать верёвку и позвал Ивана с собой в разбойники.
Глава четвёртая: Работа у графа
Цыган попросил Ивана для начала своровать пару лошадей у бывшего хозяина, то есть у графа. Парень послушно вывел двух самых сильных лошадей из конюшни. Коней они с цыганом продали за 300 рублей, но Ивану достался от разбойника только один целковый. Парень понял, что связался с мошенником, и ушёл от него. Он пошёл сдаваться заседателю, что он беглый, но писарь из конторы уговорил его не делать этого. Писарь попросил отдать ему целковый, серебряную серёжку и крест, выписал ему отпускную и дал совет перебираться в город Николаев.
В Николаеве главный герой «встал на Торжок» – наниматься на работу. Там к нему обратился барин довольно большого телосложения. Он предложил парню служить у него нянькой для маленькой грудной дочки. Иван долго противился, но барин его сильно упрашивал, поэтому пришлось согласиться. За год молодой человек привязался к ребёнку, хорошо заботился о нём, гулял с малышкой у берега лимана. Когда Иван иногда засыпал на берегу, ему вновь являлся монах и звал его по имени.
Однажды явилась на берег мать девчушки, сбежавшая от барина к офицеру-ремонтёру. Она просила отдать ей дочь, взамен предлагала от своего любовника тысячу рублей. Иван чувствовал ответственность за ребёнка и не хотел отдавать дитя. Мать каждый день ждала их на берегу лимана. Парень ничего не рассказывал об этом барину. Вскоре ремонтёр пришёл сам. Иван хотел драться с ним.
Краткая характеристика персонажей
Лесков рисует своих персонажей вне времени, придавая большее значение человеческой психологии и вплетая в динамичный сюжет личностные мотивы героев.
Главные герои
- Иван Северьянович Флягин, потомок крепостных. Ему чужда корысть, его сердце страстно стремится к правде и внутреннему совершенству.
- Груша – красавица цыганка. Ее пение покоряет души, танец зажигает сердца. Иван Флягин влюблен в девушку.
Прочие персонажи
В повести также представлены:
- Орловские помещики — граф К, жена графа, горничная.
- Польский шляхтич, нанявший Ивана нянчить грудную дочку. Мать девочки, сбежавшая от мужа. Офицер, ее любовник.
- Князь, у которого главный герой служил конэсером.
- Старый монах.
- Бродяга, разорившийся дворянин, отучивший Флягина пить.
Глава пятая: Семейные драмы
Офицер предложил Ивану тысячу рублей. Парень не взял, плюнул на деньги, бросил на землю. Ремонтёр разозлился, бросился на Ивана с саблей, но тот оттолкнул его и саблю его ногой погнул. Но офицер не хотел сдаваться и полез с ним драться. Потом вдруг схватил девочку за руку и не хотел отпускать. Иван тоже держал ребёнка. Понял офицер, что не отдаст молодой человек им дитя, и стал уводить женщину, а та плачет, тянется руками к своему чаду. К лиману уже бежал барин, стреляя в воздух и пытаясь остановить любовников. Иван сжалился над матерью, отдал ребёнка и попросил увезти его от барина.
По приезде в Пензу ремонтёр сказал Ивану, что не может его держать у себя. Он дал страннику двести рублей. Парень чувствовал себя виноватым перед офицером за то, что бил его у лимана и попросил, чтобы ремонтёр дал ему пощёчину. Офицер только рассмеялся и отпустил Ивана.
Главный герой решил сдаться властям, но прежде хотел попить чаю с крендельками, зная, что деньги у него в полиции отберут. Сидя на берегу Суры, он смотрел, как два богатых татарина борются за белую лошадь, хозяина которой звали хан Джангар. Один татарин был краснолицый, пузатый, звали его Бакшей Отучев. Второй был худощав, одна кожа да кости, его имя было Чепкун Емгурчеев. Поначалу они спорили, кто больше денег заплатит и что в придачу к лошади даст, а потом, дабы не разориться, стали бить друг друга нагайками: кто кого высечет. Победил Чепкун.
Глава шестая: Жизнь у татар
Хан Джангар выставил новый товар: каракового жеребёнка, который очень понравился Ивану, знающему толк в лошадях. Среди тех, кто желал приобрести лошадь, был и офицер, которому странник помог забрать у барина ребёночка. Иван хотел помочь ему, поэтому решил биться за жеребёнка с татарином Савакиреем. Иван смог одолеть противника. Он засёк его до смерти, потому что татарин не хотел сдаваться: он был в Рынь-песках самым сильным богатырём.
Татары не осудили Ивана, а вот русские были возмущены этим страшным исходом событий и собирались вести его в полицию, чтобы его посадили в острог. Парень просил татар о помощи, и они спасли странника, скрыв его за своими спинами. Так они и бежали в степи, в Рынь-пески, где герой провёл десять лет. В тридцать четыре года он убежал оттуда.
В степях Иван был за лекаря, лечил домашнюю скотину и людей травами. Хоть татары и относились к нему по-доброму и ценили его, но всё равно он стремился убежать из тех краёв, так как ему было тоскливо и скучно. Однажды пытался странник бежать, но его поймали. Чтобы он не ушёл, татары ему разрезали пятки и вшили под кожу щетину, рубленую лошадиную гриву. От такой «операции» Иван не мог ходить, а лишь ползал на четвереньках.
Странника женили на татарке. Выдали за него жену Савакирея, которого он же и убил. Она его боялась, и, вероятно, скучала по мужу. Ивану было с ней скучно. Тогда татары привели ему другую жену, которой было не более тринадцати лет. Девочка была весёлая, задорная, шутила с ним.
Хан Агашимола попросил у хана Емгурчея, в орде которого жил Иван, на время дать ему странника в другую степь, чтобы он полечил его жену. За него обещал он Емгурчею много голов скота. Иван и поехал с ним.
Очарованный странник (Лесков Н. С., 1873)
Глава девятая
— После того как татары от наших мисанеров избавились, опять прошел без мала год, и опять была зима, и мы перегнали косяки тюбеньковать на сторону поюжнее, к Каспию, и тут вдруг одного дня перед вечером пригонили к нам два человека, ежели только можно их за человеков считать. Кто их знает, какие они и откуда и какого рода и звания. Даже языка у них никакого настоящего не было, ни русского, ни татарского, а говорили слово по-нашему, слово по-татарски, а то промеж себя невесть по-каковски. Оба не старые, один черный, с большой бородой, в халате, будто и на татарина похож, но только халат у него не пестрый, а весь красный, и на башке острая персианская шапка; а другой рыжий, тоже в халате, но этакий штуковатый: всё ящички какие-то при себе имел, и сейчас чуть ему время есть, что никто на него не смотрит, он с себя халат долой снимет и остается в одних штанцах и в курточке, а эти штанцы и курточка по-такому шиты, как в России на заводах у каких-нибудь немцев бывает. И все он, бывало, в этих ящичках что-то вертит да перебирает, а что такое у него там содержалось? — лихо его ведает. Говорили, будто из Хивы пришли коней закупать и хотят там у себя дома с кем-то войну делать, а с кем — не сказывают, но только все татарву против русских подущают. Слышу я, этот рыжий, — говорить он много не умеет, а только выговорит вроде как по-русски «нат-шальник» и плюнет; но денег с ними при себе не было, потому что они, азияты, это знают, что если с деньгами в степь приехать, то оттоль уже с головой на плечах не выедешь, а манули они наших татар, чтобы им косяки коней на их реку, на Дарью, перегнать и там расчет сделать. Татарва и туда и сюда мыслями рассеялись и не знают: согласиться на это или нет? Думают, думают, словно золото копают, а, видно, чего-то боятся.
А те их то честью уговаривали, а потом тоже и пугать начали.
«Гоните, — говорят, — а то вам худо может быть: у нас есть бог Талафа, и он с нами свой огонь прислал. Не дай бог, как рассердится».
Татары того бога не знают и сомневаются, чту он им сделать может в степи зимою с своим огнем, — ничего. Но этот чернобородый, который из Хивы приехал, в красном халате, говорит, что если, говорит, вы сомневаетесь, то Талафа вам сею же ночью свою силу покажет, только вы, говорит, если что увидите или услышите, наружу не выскакивайте, а то он сожжет. Разумеется, всем это среди скуки степной, зимней, ужасть как интересно, и все мы хотя немножко этой ужасти боимся, а рады посмотреть: что такое от этого индийского бога будет; чем он, каким чудом проявится?
Позабрались мы с женами и с детьми под ставки рано и ждем… Все темно и тихо, как и во всякую ночь, только вдруг, так в первый сон, я слышу, что будто в степи что-то как вьюга прошипело и хлопнуло, и сквозь сон мне показалось, будто с небеси искры посыпались.
Схватился я, гляжу, и жены мои ворочаются, и ребята заплакали.
Я говорю:
«Цыть! заткните им глотки, чтобы сосали и не плакали».
Те зацмоктали, и стало опять тихо, а в темной степи вдруг опять вверх огонь зашипел… зашипело и опять лопнуло…
«Ну, — думаю, — однако, видно, Талафа-то не шутка!»
А он мало спустя опять зашипел, да уже совсем на другой манер, — как птица огненная, выпорхнул с хвостом, тоже с огненным, и огонь необыкновенно какой, как кровь красный, а лопнет, вдруг все желтое сделается и потом синее станет.
По становищу, слышу, все как умерло. Не слыхать этого, разумеется, никому нельзя этакой пальбы, но все, значит, оробели и лежат под тулупами. Только слышно, что земля враз вздрогнет, затрясется и опять станет. Это, можно разуметь, кони шарахаются и всё в кучу теснятся, да слышно раз было, как эти хивяки или индийцы куда-то пробегли, и сейчас опять по степи огонь как пустится змеем… Кони как зынули на то, да и понеслись… Татарва и страх позабыли, все повыскакали, башками трясут, вопят: «Алла! Алла!» — да в погоню, а те, хивяки, пропали, и следа их нет, только один ящик свой покинули по себе на память… Вот тут как все наши ббтыри угнали за табуном, а в стану одни бабы да старики остались, я и догляделся до этого ящика: что там такое? Вижу, в нем разные земли, и снадобья, и бумажные трубки: я стал раз одну эту трубку близко к костру рассматривать, а она как хлопнет, чуть мне огнем все глаза не выжгло, и вверх полетела, а там… бббаххх, звездами рассыпало… «Эге, — думаю себе, — да это, должно, не бог, а просто фейверок, как у нас в публичном саду пускали», — да опять как из другой трубки бабахну, а гляжу, татары, кои тут старики остались, уже и повалились и ничком лежат кто где упал, да только ногами дрыгают… Я было попервоначалу и сам испугался, но потом как увидал, что они этак дрыгают, вдруг совсем в иное расположение пришел и, с тех пор как в полон попал, в первый раз как заскриплю зубами, да и ну на них вслух какие попало незнакомые слова произносить. Кричу как можно громче:
«Парле-бьен-комса-шире-мир-ферфлюхтур-мин-адью-мусью!»
Да еще трубку с вертуном выпустил… Ну, тут уже они, увидав, как вертун с огнем ходит, все как умерли… Огонь погас, а они всё лежат, и только нет-нет один голову поднимет, да и опять сейчас мордою вниз, а сам только пальцем кивает, зовет меня к себе. Я подошел и говорю:
«Ну, что? признавайся, чего тебе, проклятому: смерти или живота?», потому что вижу, что они уже страсть меня боятся.
«Прости, — говорят, — Иван, не дай смерти, а дай живота».
А в другом месте тоже и другие таким манером кивают и всё прощенья и живота просят.
Я вижу, что хорошо мое дело заиграло: верно уже я за все свои грехи оттерпелся, и прошу:
«Мать Пресвятая Владычица, Николай Угодник, лебедики мои, голубчики, помогите мне, благодетели!»
А сам татар строго спрашиваю:
«В чем и на какой конец я вас должен простить и животом жаловать?»
«Прости, — говорят, — что мы в твоего бога не верили».
«Ага, — думаю, — вон оно как я их пугнул», — да говорю: «Ну уж нет, братцы, врете, этого я вам за противность релегии ни за что не прощу!» Да сам опять зубами скрип да еще трубку распечатал.
Эта вышла с ракитою… Страшный огонь и треск.
Кричу я на татар:
«Что же: еще одна минута, и я вас всех погублю, если вы не хотите в моего бога верить».
«Не губи, — отвечают, — мы все под вашего бога согласны подойти».
Я и перестал фейверки жечь и окрестил их в речечке.
— Тут же, в это самое время и окрестили?
— В эту же самую минуту-с. Да и что же тут было долго время препровождать? Надо, чтобы они одуматься не могли. Помочил их по башкам водицей над прорубью, прочел «во имя Отца и Сына», и крестики, которые от мисанеров остались, понадевал на шеи, и велел им того убитого мисанера, чтобы они за мученика почитали и за него молились, и могилку им показал.
— И они молились?
— Молились-с.
— Ведь они же никаких молитв христианских, чай, не знали, или вы их выучили?
— Нет; учить мне их некогда было, потому что я видел, что мне в это время бежать пора, а велел им: молитесь, мол, как до сего молились, по-старому, но только Аллу называть не смейте, а вместо него Иисуса Христа поминайте. Они так и приняли сие исповедание.
— Ну, а потом как же все-таки вы от этих новых христиан убежали с своими искалеченными ногами и как вылечились?
— А потом я нашел в тех фейверках едкую землю; такая, что чуть ее к телу приложишь, сейчас она страшно тело палит. Я ее и приложил и притворился, будто я болен, а сам себе все, под кошмой лежа, этой едкостью пятки растравливал и в две недели так растравил, что у меня вся как есть плоть на ногах взгноилась и вся та щетина, которую мне татары десять лет назад засыпали, с гноем вышла. Я как можно скорее обмогнулся, но виду в том не подаю, а притворяюсь, что мне еще хуже стало, и наказал я бабам и старикам, чтобы они все как можно усердней за меня молились, потому что, мол, помираю. И положил я на них вроде епитимьи пост, и три дня я им за юрты выходить не велел, а для большей еще острастки самый большой фейверк пустил и ушел…
— Но они вас не догнали?
— Нет; да и где им было догонять: я их так запостил и напугал, что они небось радешеньки остались и три дня носу из юрт не казали, а после хоть и выглянули, да уже искать им меня далеко было. Ноги-то у меня, как я из них щетину спустил, подсохли, такие легкие стали, что как разбежался, всю степь перебежал.
— И все пешком?
— А то как же-с, там ведь не проезжая дорога, встретить некого, а встретишь, так не обрадуешься, кого обретешь. Мне на четвертый день чувашин показался, один пять лошадей гонит, говорит: «Садись верхом».
Я поопасался и не поехал.
— Чего же вы его боялись?
— Да так… он как-то мне неверен показался, а притом нельзя было и разобрать, какой он религии, а без этого на степи страшно, А он, бестолковый, кричит:
«Садись, — кричит, — веселей, двое будем ехать».
Я говорю:
«А кто ты: может быть, у тебя бога нет?»
«Как, — говорит, — нет: это у татарина бока нет, он кобылу ест, а у меня есть бок».
«Кто ж, — говорю, — твой бог?»
«А у меня, — говорит, — всё бок: и солнце бок, и месяц бок, и звезды бок… все бок. Как у меня нет бок?»
«Все!.. гм… все, мол, у тебя бог, а Иисус Христос, — говорю, — стало быть, тебе не бог?»
«Нет, — говорит, — и он бок, и богородица бок, и Николач бок…»
«Какой, — говорю, — Николач?»
«А что один на зиму, один на лето живет».
Я его похвалил, что он русского Николая Чудотворца уважает.
«Всегда, — говорю, — его почитай, потому что он русский», — и уже совсем было его веру одобрил и совсем с ним ехать хотел, а он, спасибо, разболтался и выказался.
«Как же, — говорит, — я Николача почитаю: я ему на зиму пущай хоть не кланяюсь, а на лето ему двугривенный даю, чтоб он мне хорошенько коровок берег, да! Да еще на него одного не надеюсь, так Керемети бычка жертвую».
Я и рассердился.
«Как же, — говорю, — ты смеешь на Николая Чудотворца не надеяться и ему, русскому, всего двугривенный, а своей мордовской Керемети поганой целого бычка! Пошел прочь, — говорю, — не хочу я с тобою… я с тобою не поеду, если ты так Николая Чудотворца не уважаешь».
И не поехал: зашагал во всю мочь, не успел опомниться, смотрю, к вечеру третьего дня вода завиднелась и люди. Я лег для опаски в траву и высматриваю: что за народ такой? Потому что боюсь, чтобы опять еще в худший плен не попасть, но вижу, что эти люди пищу варят… Должно быть, думаю, христиане. Подполоз еще ближе: гляжу, крестятся и водку пьют, — ну, значит, русские!.. Тут я и выскочил из травы и объявился. Это, вышло, ватага рыбная: рыбу ловили. Они меня, как надо землякам, ласково приняли и говорят:
«Пей водку!»
Я отвечаю:
«Я, братцы мои, от нее, с татарвой живучи, совсем отвык».
«Ну, ничего, — говорят, — здесь своя нацыя, опять привыкнешь: пей!»
Я налил себе стаканчик и думаю:
«Ну-ка, господи благослови, за свое возвращение!» — и выпил, а ватажники пристают, добрые ребята.
«Пей еще! — говорят, — ишь ты без нее как зачичкался».
Я и еще одну позволил и сделался очень откровенный: все им рассказал: откуда я и где и как пребывал. Всю ночь я им, у огня сидя, рассказывал и водку пил, и все мне так радостно было, что я опять на святой Руси, но только под утро этак, уже костерок стал тухнуть и почти все, кто слушал, заснули, а один из них, ватажный товарищ, говорит мне:
«А паспорт же у тебя есть?»
Я говорю:
«Нет, нема».
«А если, — говорит, — нема, так тебе здесь будет тюрьма».
«Ну так я, — говорю, — я от вас не пойду; а у вас небось тут можно жить и без паспорта?»
А он отвечает:
«Жить, — говорит, — у нас без паспорта можно, но помирать нельзя».
Я говорю:
«Это отчего?»
«А как же, — говорит, — тебя поп запишет, если ты без паспорта?»
«Так как же, мол, мне на такой случай быть?»
«В воду, — говорит, — тебя тогда бросим на рыбное пропитание».
«Без попа?»
«Без попа».
Я, в легком подпитии будучи, ужасно этого испугался и стал плакать и жалиться, а рыбак смеется.
«Я, — говорит, — над тобою шутил: помирай смело, мы тебя в родную землю зароем».
Но я уже очень огорчился и говорю:
«Хороша, мол, шутка. Если вы этак станете надомною часто шутить, так я и до другой весны не доживу».
И чуть этот последний товарищ заснул, я поскорее поднялся и пошел прочь, и пришел в Астрахань, заработал на поденщине рубль и с того часу столь усердно запил, что не помню, как очутился в ином городе, и сижу уже я в остроге, а оттуда меня по пересылке в свою губернию послали. Привели меня в наш город, высекли в полиции и в свое имение доставили. Графиня, которая меня за кошкин хвост сечь приказывала, уже померла, а один граф остался, но тоже очень состарился, и богомольный стал, и конскую охоту оставил. Доложили ему, что я пришел, он меня вспомнил и велел меня еще раз дома высечь и чтобы я к батюшке, к отцу Илье, на дух шел. Ну, высекли меня по-старинному, в разрядной избе, и я прихожу к отцу Илье, а он стал меня исповедовать и на три года не разрешает мне причастия…
Я говорю:
«Как же так, батюшка, я было… столько лет не причащамшись… ждал…»
«Ну, мало ли, — говорит, — что; ты ждал, а зачем ты, — говорит, — татарок при себе вместо жен держал… Ты знаешь ли, — говорит, — что я еще милостиво делаю, что тебя только от причастия отлучаю, а если бы тебя взяться как должно по правилу святых отец исправлять, так на тебе на живом надлежит всю одежду сжечь, но только ты, — говорит, — этого не бойся, потому что этого теперь по полицейскому закону не позволяется».
«Ну что же, — думаю, — делать: останусь хоть так, без причастия, дома поживу, отдохну после плена», — но граф этого не захотели. Изволили сказать:
«Я, — говорят, — не хочу вблизи себя отлученного от причастия терпеть».
И приказал управителю еще раз меня высечь с оглашением для всеобщего примера и потом на оброк пустить. Так и сделалось: выпороли меня в этот раз по-новому, на крыльце, перед конторою, при всех людях, и дали паспорт. Отрадно я себя тут-то почувствовал, через столько лет совершенно свободным человеком, с законною бумагою, и пошел. Намерениев у меня никаких определительных не было, но на мою долю бог послал практику.
— Какую же?
— Да опять все по той же, по конской части. Я пошел с самого малого ничтожества, без гроша, а вскоре очень достаточного положения достиг и еще бы лучше мог распорядиться, если бы не один предмет.
— Что же это такое, если можно спросить?
— Одержимости большой подпал от разных духов и страстей и еще одной неподобной вещи.
— Что же это такое за неподобная вещь вас обдержала?
— Магнетизм-с.
— Как! магнетизм?!
— Да-с, магнетическое влияние от одной особы.
— Как же вы чувствовали над собой ее влияние?
— Чужая воля во мне действовала, и я чужую судьбу исполнял.
— Вот тут, значит, к вам и пришла ваша
собственная погибель, после которой вы нашли, что вам должно исполнить матушкино обещание, и пошли в монастырь?
— Нет-с, это еще после пришло, а до того со мною много иных разных приключений было, прежде чем я получил настоящее убеждение.
— Вы можете рассказать и эти приключения?
— Отчего же-с; с большим моим удовольствием.
— Так, пожалуйста.
Глава седьмая: Работа в плену
Привезли героя в другую орду, а обратно не пустили. Как и от первых двух жён, так и от следующих двух у Ивана Северьяныча были дети, которых он любил, но не считал за своих, потому что они были некрещёные. За всё время жизни в степях мужчина не привык к чужим краям. Очень часто на странника находила острая тоска по России. Он плакал по крещёной земле. Смотрел на местную природу и вспоминал родную. Он припоминал русские обычаи и всё думал о былом, да сравнивал русскую жизнь с татарской.
Иван Северьяныч прервал свой долгий рассказ. До того старый монах трогательно рассказывал попутчикам о своих былых раздумьях, что те притихли и прониклись его скорбью. Слушатели дали отдохнуть страннику, а потом вновь стали сыпать вопросами, главным из которых состоял в том, как же вылечил монах свои пятки, испорченные щетиной.
О произведении
Повесть Николая Семеновича Лескова «Очарованный странник» была написана в 1872-1873 годах. Произведение вошло в цикл легенд автора, который был посвящен русским праведникам. «Очарованный странник» отличается сказовой формой повествования: Лесков имитирует устную речь персонажей, насыщая ее диалектизмами, просторечными словами и др.
Композиция повести состоит из 20 глав, первая из которых представляет собой экспозицию и пролог, следующие – повествование о жизни главного персонажа, написанное в стиле жития, включающего пересказ детства и судьбы героя, его борьбы с искушениями.
На нашем сайте можно прочитать онлайн краткое содержание «Очарованного странника» по главам. Оно позволит ознакомиться с основными сюжетными линиями произведения и будет удобен для школьников и студентов.
Материал подготовлен совместно с учителем высшей категории Кучминой Надеждой Владимировной.
Опыт работы учителем русского языка и литературы — 27 лет.
Глава восьмая: Приезд миссионеров
Иван Северьяныч перестал надеяться на то, что покинет чужие края, даже молиться прекратил. В орду прибыли миссионеры, посланные от русского царя, проповедовать божие слово. Пленник увидел их и стал молить, чтобы они его вызволили как-нибудь из орды. Но они не стали помогать страннику, потому что не хотели ссориться с татарами. Они говорили ему:
«…ты молись: у бога много милости, может быть он тебя и избавит. <?…> …не отчаявайся, потому что это большой грех!»
Позже нашёл Иван Северьяныч одного миссионера у озера жестоко убитым, похоронил его по православному. А второй посланник неизвестно куда делся, но, вероятно, его тоже постигла горькая участь.
Глава девятая: Месть татарам и освобождение
Прошёл ещё год. В степь вновь явились двое пришлых хивяков. Говорили они на смешанном языке: то на русском, то на татарском. Один из них всё время носил с собой ящички. Они говорили, что пришли из Хивы закупать коней, что воевать будут с кем-то, а с кем именно не сообщали. Они попросили татар перегнать к ним на реку Дарью коней и там рассчитаться. Татары не знали, как поступить, даже побаивались этих пришлых, которые продолжали уговаривать:
«Гоните, — говорят, — а то вам худо может быть: у нас есть бог Талафа, и он с нами свой огонь прислал. Не дай бог, как рассердится».
Они продолжали угрожать, что их индийский бог пустит огненные искры. Однажды ночью так и произошло: послышалось шипение и хлопок, после чего небо осветилось искрами, загорелось пёстрое зарево. Татары кинулись в погоню за хивяками, а тех уже и след простыл, только ящики свой они оставили. Иван Северьяныч заглянул в них, а там разные снадобья и бумажные трубки лежат. Пленник поднёс одну из трубок к костру, она взорвалась такими же искрами, и понял он, что это фейерверки. Стал Иван Северьяныч пускать их, запугивая тем степняков. Те боялись, просили прощения, что в бога его не верили, умоляли помиловать. Так он заставил их креститься, а убитого миссионера наказал почитать как мученика и молиться за него.
Потом странник нашёл в ящиках едкую землю, стал прикладывать её к пяткам, набитым щетиной, и конский волос весь вышел из-под кожи с гноем. Чтобы сбежать из орды, притворился он больным, заставил жителей молиться за себя, назначил пост и запретил три дня им из юрт выходить, для страха запустил напоследок самый большой фейерверк. Так и сбежал Иван Северьяныч из орды.
На третий день пути странник увидел реку, людей: крестятся и водку пьют. Так он понял, что они русские. Он им и объявился. Люди эти оказались рыбаками. Они встретили его радушно и предложили ему выпить. Он стал пить и рассказывать обо всём, что с ним приключилось. Так всю ночь и просидели они. После весёлой гулянки пошёл он дальше. Так и добрался до Астрахани.
В Астрахани заработал Иван Северьяныч на поденщине один рубль и запил. Не помня, как очутился он в другом городе, попал в острог, откуда его по пересылке послали в свою губернию. Привели его в родной город, в полиции высекли и доставили в имение к графу, жена которого давно уже померла, а сам он постарел и больше не интересовался конной охотой. Батюшка отец Илья не стал его исповедовать и на три года не разрешил ему причащаться. Граф не захотел его держать у себя, его выселки, дали паспорт и пустили на оброк.
Краткое содержание по главам
Повесть включает 20 глав. Первая глава является прологом и экспозицией. Дальше идут рассказы главного героя. Читайте по главам краткое содержание Очарованного странника. Несмотря на краткий пересказ, ключевые сцены произведения описаны довольно подробно.
Глава первая
По Ладоге на остров Валаам плывет судно. Среди путешественников, ведущих неспешную беседу, выделяется человек лет пятидесяти, одетый в подрясник послушника. Богатырское телосложение, огромный рост, густая копна волнистых волос, отливающих проседью, и открытый, чуть насмешливый взгляд, подчеркивали сходство инока с Ильей Муромцем.
Глава вторая
Попутчики Ивана Северьяновича Флягина увлечены его подробным повествованием о собственной жизни. Родился он в Орловской губернии и с рождения являлся крепостным графа К. Граф имел собственный конный завод, а отец Ивана был кучером. С одиннадцати лет мальчишка заправски управлял шестеркой самых резвых коней, которые летели быстрее василиска и не знали устали.
Однажды, по дурацкой привычке тогдашних форейторов, озорства ради, он стеганул кнутом старого монаха, уснувшего на возу посреди дороги. Тот перепугался спросонья, свалился с воза и погиб. В тот же день погибший является парню во сне и упрекает за лишение жизни без покаяния. Впрочем, монах даже благодарен за это. А пришел он от умершей матери Ивана, рассказать, что с рождения его жизнь посвящена Богу. «Будешь ты много раз погибать и ни разу не погибнешь, пока придет твоя настоящая погибель, и ты тогда вспомнишь материно обещание за тебя и пойдешь в чернецы».
Вскоре Иван повез барскую семью в Воронеж. Лопнул тормоз, кони понеслись над обрывом. Иван бросился на конец дышла и остановил экипаж над пропастью. Но сам парень сорвался вниз, чудом оставшись в живых. Монашеское пророчество начинало сбываться.
Глава третья
На конюшне, на полочке, поселилась пара хохлатых голубей. Птицы ворковали, целовались, выводили птенцов. Иван, глядя на них, радовался, словно ребенок. У графини была горничная, а у горничной — кошка, которая повадилась таскать птенцов. Парень решил проучить злодейку, отходил кнутом и отсек хвост. Узнав, кто искалечил любимицу, горничная рассердилась и залепила Ивану пощечину. Тот в ответ отходил ее грязной метлой.
Крепостного выпороли и послали на нудную работу: камешки в саду забивать. И стало ему так лихо, что решил несчастный голову в петлю сунуть. Веревку успел перерезать цыган.
Глава четвертая
Забрал Иван пару графских лошадей и ушел от хозяина. Краденых коней продали за 300 рублей, но напарнику цыган отдал лишь серебряный целковый. С мошенником пришлось распрощаться. Паспорта у крепостного не было, и пошел он сдаваться властям, однако писарь конторский отговорил его. За целковый, крест и серьгу тот отписал отпускную и посоветовал пробираться в Николаев.
В Николаеве парень нанялся к местному барину ухаживать за грудной дочуркой. Привязался к девочке, заботился, гулял с ней вдоль лимана. Однажды на берегу появилась мать ребенка, сбежавшая к любовнику-офицеру, которая хотела забрать дочь. Иван не отдавал, но барину ничего не говорил. Свидания у лимана продолжались.
Глава пятая
Вдруг сам любовник пришел к лиману и принес 1000 рублей — выкуп за ребенка. Иван выбросил деньги, оттолкнул офицера и наступил ногой на его саблю. Но тот не сдается, деньги не поднимает, а бросается к девочке, чтобы забрать ее. К лиману, стреляя в воздух, бежит отец. В этот момент Иван решает отдать ребенка матери.
Наш герой снова остался не у дел и без паспорта. Оказавшись на берегу Суры, он следит, как два неистовых татарина бьются за белоснежную кобылицу, которую продает хозяин местных степей хан Джангар.
Глава шестая
На продажу выставлен караковый жеребенок. От красоты его полета Иван пришел в восхищение, а уж он-то знал толк в лошадях! Среди жаждущих купить жеребца оказался офицер, которому Иван отдал свою воспитанницу в Николаеве и к которому питал уважение. Поэтому решил помочь, вызвавшись биться за коня с татарином.
Иван победил, запоров соперника до смерти, поскольку тот не думал сдаваться и бился до самого последнего вздоха. От острога спрятали татары. Так наш герой оказался в степи. Думал уйти, но сбился с дороги. Степняки его настигли и вернули, а чтобы тот больше не сбегал, порезали пятки, засыпали под кожу щетину и зашили. После этой экзекуции на ноги встать было невозможно.
Глава седьмая
Иван жил среди кочевников, лечил коней, овец, людей, но жутко скучал по русской земле. Татары его ценили, не притесняли, отдавали в жены своих женщин. Четыре жены было у Ивана. Были и дети. Но никого из этих женщин он так и не полюбил. Детей считал татарчатами и за своих не почитал, поскольку те были некрещеными. Все чувства заглушала страшная тоска по дому. Он молился и плакал втайне ото всех.
Глава восьмая
Иван Северьянович уже не надеялся увидеть отечество, совсем отчаялся, даже молиться перестал. В орду пришли миссионеры, посланники от русского царя. Однако вызволять пленника не стали, поскольку не хотели ссориться с татарами. Миссионеров этих степняки жестоко убили. Одного Иван похоронил по православному обряду, второй так и остался непогребенным.
Глава девятая
Спустя год в орде снова появились пришлые. Они принесли с собой странные ящички, а что в них было, никто не знал. Однажды ночью что-то зашипело, раздался хлопок, степное небо озарилось яркими искрами, вспыхнуло огненное разноцветное зарево. Люди теснятся в кучу, кони шарахаются в испуге, а над землей змеем летит огонь. Табун понесся по степи, татары ринулись вслед.
Пришлые исчезли. Но один ящик бросили. Иван нашел там обычные фейерверки. Обладая грозным огнем, наш герой запугал татар до смерти. Фейерверки жечь перестал только тогда, когда те согласились креститься.
Он нашел среди фейерверков едкую землю, которая палит кожу, и приложил ее к пяткам. Щетина вышла с гноем. Затем пустил самый большой фейерверк и ушел. На этот раз, наконец, удалось выйти к православным людям.
В Астрахани Иван сильно запил и очутился в остроге. Оттуда его отправили в родную губернию, высекли и доставили в графское имение. Граф постарел, охота конная больше его не увлекала. Беглому крестьянину выдали паспорт и отпустили на оброк.
Глава десятая
Так Иван Северьянович Флягин стал вольным человеком. Первым делом отправился он на ярмарку, где шла бойкая торговля лошадьми. Вскоре слава о знатоке лошадей гремела на всю округу. Местный князь взял его к себе конэсером. Изредка Иван запивал, но всегда предупреждал князя о будущем запое и отдавал хозяйственные деньги.
Глава одиннадцатая
У князя была гнедая кобылица Дидона. Иван буквально пылинки с нее сдувал. Однажды, будучи на ярмарке, князь затребовал прислать Дидону к себе. Иван, решив, что тот ее продал, променял либо в карты проиграл, затосковал и страшно напился. Деньги княжеские были как раз при нем.
Глава двенадцатая
Пьяного вдребезги Ивана выставили из трактира. Рядом оказался бродяга, называющий себя магнетизером. Тот обещал избавить нашего героя от пьянства. Иван, словно в бреду, слушает речи странного спутника.
Глава тринадцатая
Иван не представляет, где находится. Заходит в первый попавшийся дом. Видит знакомых князей, заводчиков, купцов и красавицу цыганку, которая поет для них. Девушка предлагает гостям шампанское, каждого целует в уста и кланяется. А те кидают денежки ей на поднос. Господа не скупятся.
Иван, околдованный красотой и талантом, бросает сторублевую купюру. Видя такую щедрость, хозяин усаживает гостя на почетное место. И сама Груша, так зовут красавицу, просит остаться. Поцелуи зажигают кровь, жгучей болью пронзают сердце. Иван уже ничего не жалел для красотки. Все денежки княжеские отдал, все пять тысяч.
Глава четырнадцатая
Как домой попал, не помнит. Князь тоже вернулся после проигрыша, и, как обычно, принялся просить денег, чтобы отыграться. Тут Иван и сказал, что все деньги отдал цыганке. Князь сперва рассердился, но потом, решив, что сам такой же беспутный, злиться передумал и отправился спать.
Иван пытался наложить на себя руки, но его скрутили и отправили на лечение. Когда поправился, приехал к князю в деревню, поскольку тот вышел в отставку. Пить, как и обещал магнетизер, Иван бросил.
Он узнает, что Груша живет у князя. Но гордая цыганка горько тоскует, что продана за красоту. Князь берет гитару и поет о своей неземной любви. Неожиданно девушка нежно обняла влюбленного страдальца, пожалела. В этот момент Иван вышел из комнаты.
Глава пятнадцатая
Князь был человеком добрым, но переменчивым. Добившись от красотки ответных чувств, он стал к ней охладевать. Отдав за Грушу громадный выкуп, он наделал долгов. Служить больше не мог, финансовые дела его были плохи.
Тогда он решил торговать лошадьми. Но был слишком горяч и не слушал Ивана, а потому из этой затеи ничего не вышло. Стал часто отлучаться из имения, оставляя Грушу на попечение Ивана. Та страшно тосковала, ревновала.
Глава шестнадцатая
Вскоре князь решил жениться на дочери предводителя, чтобы за счет богатого приданого поправить дела. Барин принялся осуществлять свои планы, а Иван стал ему помогать. Поехал в Нижний за заказами для суконной фабрики, а когда вернулся, в имении все резко переменилось: простого доступа к хозяину у него больше не было, и цыганка здесь больше не жила.
Глава семнадцатая
Отыскать Грушу Иван не смог. В день свадьбы он ушел в лес, где бродил до самого вечера, а потом, сидя возле реки, громко звал и оплакивал красавицу. Вдруг Груша выбежала откуда-то из темноты и повисла у него на шее.
Говорит, что жить на этом свете ей больше нельзя. Что не стерпит лютую ревность, погубит молодую княжескую жену. Глядит Иван — красоты былой и в помине нет: глаза, как у волка, в ночи горят, и трясет ее всю от ревнивой муки.
Глава восемнадцатая
Груша докучала князю. Тот раздражался, однажды чуть не придушив ее. В тот же день он притворился ласковым и позвал ее прокатиться в коляске. Ехали они долго, в дороге меняли лошадей. Приехали к дому, стоящему за пчельней, посреди леса: теперь Груша должна жить здесь. Князь уехал.
Но цыганка сбежала и к вечеру следующего дня оказалась возле поместья. Хотела отыскать Ивана, которого любила, как брата. По совету встречного старца, звала его по ветру и супротив ветра. Вот тот, как старец и предсказывал, так жутко и затосковал по ней.
Груша заставила Ивана поклясться, что тот непременно исполнит ее последнюю просьбу. Просьба была страшная. Попросила она Ивана убить ее. Да так хитро выкрутила, что человек, истово верующий в Бога, не смог нарушить клятву и столкнул ее в реку с крутого-крутого обрыва.
Глава девятнадцатая
Иван в ужасе бежал с проклятого места. Очнулся под ракитой посреди дороги. Встретил старика со старухой, которые убивались, что сына их забирают в солдаты. Иван решил назваться именем парня и стать рекрутом. Попросился на Кавказ, где служил долгих 15 лет. На последнем году вызвался навести мост через реку под обстрелом татар: шел на верную гибель, чтобы грехи замолить, но остался целым и невредимым.
За подвиг этот Иван Северьянович был произведен в офицеры. Дали ему Георгия и отпустили в отставку. Но чиновничья карьера не пошла, потому решил податься в кучера. Но благородного офицера брать не хотели. Стал было он балаганным артистом, но и здесь все закончилось увольнением.
Глава двадцатая
Так наш герой оказался в стенах монастыря. Неустанная молитва и строгий пост стали его спасением. Но не прижился очарованный странник в этом монастыре. Неспокойно было у него на душе, чувствует, что времена впереди тяжелые, и долг его — идти воевать за свой народ. А плывет он теперь на Соловки, поклониться тамошним старцам.
Глава десятая: Служба на конюшне
Иван Северьяныч стал вольным человеком. Он пошёл на ярмарку. Там цыган торговал лошадьми, пытаясь обмануть мужиков, подсовывая ему слабую лошадь. Странник выбрал мужикам лошадь по своим знаниям, те были очень благодарны Ивану. Стал он ходить с одной ярмарки на другую и «руководствовать» бедных людей. Вырос его капитал, стал он пить больше. Цыганы его невзлюбили, но не смели ему мстить, так как все мужики, которым помогал Иван, были на его стороне.
Один князь-ремонтёр просил открыть секрет Ивана Северьяныча насчёт понимания в лошадях, предлагал ему сто рублей. Странник твердил ему, что секрета вовсе нет, а есть лишь природное дарование. Но князь стоял на своём, и Иван стал рассказывать свои знания, но тот ничего не понял, а предложил работать у себя конэсером. Странник согласился и три года жил у него больше как друг и помощник, нежели как наёмный рабочий. Иногда бывало, что Иван уходил в запой, особенно, когда по проданным коням скучал, но всегда о своих «выходах» предупреждал своего хозяина и отдавал княжеские деньги. Но со временем ему надоело такое пристрастие, и вздумал он от него избавиться.
Содержание повести в тезисах
Действие повести разворачивается в период, когда в Российской империи рушатся феодальные устои. Иван Флягин, выходец из крепостных, рассказывает необычные, крайне увлекательные истории из жизни случайным попутчикам. Будучи заложником судьбы, главный герой совершил в молодые годы тяжкие преступления и считает себя великим грешником.
Иван уходит от своего хозяина графа. Нанимается в няньки к ребенку. Попадает в плен к татарам. Бежит оттуда. Служит конэсером у князя. Влюбляется в цыганку. Воюет на Кавказе. Становится офицером. И, наконец, оказывается в монастыре, где ему, как и всем послушникам, пришлось преодолеть немало соблазнов. Читать эту книгу, следить за судьбой главного героя по-настоящему интересно.
Глава одиннадцатая: Вечер в трактире
У князя была купленная с завода молодая кобылица по имени Дидона. Иван её очень любил, чистил её до блеска и пылинки сдувал. И вот раз они с князем разделились и поехали на разные ярмарки. Вдруг Иван получает от хозяина письмо с просьбой прислать к нему Дидону. Странник подумал, что, видимо, князь продал её кому-то или в карты проиграл. Он отпустил Дидону с конюхами, а сам почувствовал, как сильно захотелось ему сделать «выход». Но при Иване были все деньги княжеские, пять тысяч рублей, поэтому он попытался обуздать своё желание, отчего ещё более захотелось ему выпить. Чтобы успокоить душу, он сходил в церковь помолиться и пошёл в трактир чай пить. А там стоит среди гостей проходимец, его выгоняют, а он не желает уходить, и, хотя денег у него нет, просит водки и обещает вместе со стеклом съесть. Ему подали, он и съел. Ивану стало жалко человека, он ему за свой счёт велел другую рюмку подать. Так проходимец и стал выпрашивать у странника рюмку за рюмкой.
Проходимец этот поведал Ивану, что обладает магнетизмом и может пьяного вылечить от вредного пристрастия. Он пообещал страннику, что избавит его от пьянства за угощение, то есть за очередную рюмку. Иван послушался нового знакомого. Так он вместе с проходимцем и пил в трактире, так сказать «лечился», до самого вечера. Вдребезги пьяных мужчин выставили за порог трактира.
В плену
Из этой орды Ивана обратно не пустили, и женили еще на двух женах. И от предыдущих жен у Ивана были дети, и от новых, он их любил, однако за своих не считал, поскольку их никто не крестил.
Прожив достаточно долго в степном краю, он, тем не менее, к нему так и не привык – Иван тосковал по родному краю, по России. Он часто смотрел и сравнивал различия между татарской жизнью и русской, различал обычаи народов и образ жизни.
Потом старик на время прекратил рассказывать о жизни – он отдыхал. А попутчики прониклись тяжестью его судьбы и дали ему отдохнуть. После чего он продолжил отвечать на их вопросы. Больше всего интересовало его собеседников, как же он смог вылечить свои ноги.
Глава двенадцатая: Гипноз
Тёмной ночью шёл пьяный Иван домой, боясь, что на него нападут и заберут кошелёк с большими деньгами. Он думал о том, не был ли предателем его новый знакомый. Ведь из трактира их выставили вдвоём, а проходимец тут же куда-то исчез. Иван позвал магнетизёра, тот сразу же отозвался, но странник долго не мог узнать его, всматривался в его лицо, и казалось ему, что у проходимца два носа. Как будто в бреду слушал он странные речи собеседника, а тот всё по-французски слова говорил. Магнетизёр пообещал Ивану, что даст ему новое понятие в жизни:
«…ты постигнешь красу природы совершенство».
Зовёт проходимец Ивана с собой. И, решив напустить в странника ещё больше магнетизма, стал перебирать ему волосы на голове. А Иван всё хуже и хуже себя чувствовать стал, будто смотрел на мир не своими глазами, а глазами магнетизёра.
Иван сам не понял, как очутился возле неизвестного дома, рядом до сих пор проходимец находился, руками перед ним махал, словно колдовал что-то. Странник стал немного приходить в себя. Магнетизёр дал ему кусочек сахару и исчез в неизвестном направлении.
Иван стоял посреди улицы и не понимал, где он находится. В окнах чужого дома горел свет, он решил зайти и спросить дорогу, как домой дойти.
Глава тринадцатая: Ночь с цыганами
Войдя в дом, Иван увидел длинные сени, светили фонарь и свечи. Иван заметил, что дальняя дверь отворилась, из неё вышел высокий цыган, выпроваживая быстро кого-то. Страннику показалось, что спровадил он именно магнетизёра, обещая прибавления денег за то, что он привёл Ивана. После этого цыган бросился навстречу страннику, приглашая его зайти и послушать песни. Среди многочисленного количества людей, находящихся в комнате, куда завёл его цыган, пела молодая цыганка.
Увидел Иван среди всех людей давно знакомых купцов, князей, заводчиков. Певица-цыганка, звали её Груша, ходила с большим подносом, по краям которого стояло шампанское, а посередине огромная сумма денег. Кому она подавала стакан с вином, тот сразу пил и кидал ей на поднос деньги, а она, в свою очередь, в губы целовала и кланялась.
Поднесла цыганка и Ивану поднос. Он выпил вина, она его в губы поцеловала и поклонилась, и выложил он ей сто рублей. Цыган, как увидел деньги, сразу начал странника за стол приглашать. Он хотел было уйти, а Груша остановила его, вновь в губы поцеловала. Понял Иван истинную красоту, и согласился мысленно со словами магнетизёра. Ждал он, чтобы Груша ещё спела, и когда она пела, он ей за каждую исполненную песню по сто рублей выкладывал, не жалея.
Стали все танцевать, а цыганка лучше всех плясала, и все ей деньги под ноги кидали. Иван тоже кидал, плясал, а после выпил залпом всю бутылку вина, что на столе стояла.
Глава четырнадцатая: Покупка цыганки
После случая с магнетизёром и цыганским домом Иван больше не пил. Не помнил странник, как ушёл от цыган, как дошёл до дому и спать лёг прямо на полу. Сам же проходимец умер, напившись у шинкарки. Иван так и остался замагнетизирован. Князь в тот день тоже пришёл без денег, проигравшись, и стал просить у Ивана, чтобы отыграться. Рассказал странник, что все пять тысяч цыганке бросил, а хозяин сразу поверил.
После ночи очнулся странник в лазарете, где говорили о том, что была у него белая горячка, что вешаться он хотел, и его запеленали в длинную рубаху. Когда он выздоровел, то пошёл к хозяину в его деревню, чтобы деньги ему отслужить. Князь в то время уже вышел в отставку. Узнал он от хозяина, что тот за Грушу пятьдесят тысяч отдал в табор, потому что она зацепила его талантом своим и красотой необыкновенной. Князь признался, что именье заложил из-за этого дела, чтобы жить с ней, на неё любоваться. Хозяин привёл показать цыганку Ивану. Они оба смотрели на Грушу. Цыганка горевала оттого, что её продали за красоту. Она вдруг заплакала, а князь пел о любви к ней и тоже плакал, и та стала успокаивать хозяина. Иван не стал им мешать и незаметно вышел из комнаты.
Глава пятнадцатая: Любовь графа
Князь был человеком добрым, но имеющим непостоянный характер. Он привык, чтобы все его желания тут же исполнялись. Иван, зная переменчивость его натуры, не ждал ничего хорошего для Груши. Вскоре его опасения оправдались. Любовь князя к девушке постепенно остывала, он стал скучать в её обществе и звал к ним в компанию Ивана, чтобы он слушал пение Груши вместе с ним. Цыганка говорила:
«Перед кем я стану петь? Ты холодный стал, а я хочу, чтобы от моей песни чья-нибудь душа горела и мучилась».
Груша рада была общаться со странником и относилась к нему очень дружелюбно. Когда князь и Груша сидели за обеденным столом, Ивану не положено было сидеть с ними вместе. Но когда цыганка оставалась дома одна, то сажала странника рядом с собой.
Со временем князь становился всё грустнее. Он жаловался страннику на то, что дела его идут плохо, он должен рассчитывать каждую копейку, чтобы заказать себе бутылку вина к обеду. Кроме любви к Груше, ему не хватало общения с другими людьми. Ему хотелось открыть своё дело.
Князь начал торговать лошадьми, но был непрактичен, и эта попытка разбогатеть не увенчалась успехом. Не получилось и строительство мельницы, не дала прибыли шорная мастерская. Долги росли, князь редко бывал дома, а Груша часто оставалась одна. Хоть она жаловалась, что мало его видит, но заметив, что князь скучает в её обществе, сама предлагала ему куда-нибудь поехать прогуляться. Князь просил Ивана общаться с Грушей, беречь её, когда сам был в отъезде:
«…ты артист, ты не такой, как я, свистун <?…> и оттого ты с нею как-то умеешь так говорить, что вам обоим весело, а меня от этих «изумрудов яхонтовых» в сон клонит».
Груша ревновала князя, стала расспрашивать Ивана Северьяныча о том, где бывает князь во время своих поездок, просила рассказать о том, не решил ли князь жениться, не вернулся ли к той женщине, которую раньше любил. Она попросила его съездить в город, узнать обо всём. Под предлогом покупки лекарств для лошадей, он поехал.
В городе жила прежняя любовь князя, дочь секретаря Евгенья Семёновна, у которой был ребёнок от князя – дочурка Людочка. Евгенья Семёновна была образованной, умела играть на фортепиано, знала иностранные языки, славилась своей добротой к людям князя, была хороша собой. После рождения дочери она располнела, поэтому князь её бросил. Он, имея в прошлом большой капитал, купил барыне с дочкою дом. Больше он не приезжал к ней. Люди князя помнили доброту барыни и заезжали к ней в гости. Иван Северьяныч по приезде в город тоже остановился у неё. Во время разговора с Евгеньей Семёновной он узнал, что князь собирался взять в аренду суконную фабрику. Он прислал ей письмо, что хочет повидаться со своей дочерью. В этот же день князь приехал к Евгенье Семёновне, увиделся с дочерью, с которой был очень ласков. Он отправил девочку с няней кататься в карете. Иван Северьяныч, сидя за тонкой стенкой в другой комнате, подслушивал разговор барыни с князем, чтобы узнать, не задумал ли что-то плохое князь против Груши.
Лесков. Все произведения
- Воительница
- Дурачок
- Железная воля
- Жемчужное ожерелье
- Запечатлённый ангел
- Зверь
- Кадетский монастырь
- Лев старца Герасима
- Левша
- Леди Макбет Мценского уезда
- На краю света
- На ножах
- Несмертельный Голован
- Обман
- Овцебык
- Однодум
- Очарованный странник
- Пигмей
- Привидение в Инженерном замке
- Пугало
- Соборяне
- Старый гений
- Тупейный художник
- Христос в гостях у мужика
- Человек на часах
Глава шестнадцатая: Судьба Груши
Князь во время разговора с Евгеньей Семёновной попросил у неё денег, двадцать тысяч рублей, которые ему нужны были для покупки суконной фабрики. Так как у барыни не было такой суммы, он предложил заложить её дом и пообещал вернуть ей деньги с процентами в десять тысяч. Он рассчитывал заработать миллионы, продавая красочные, но плохого качества сукна азиатам в город Нижний. Князь хотел послать Ивана, зная его честность, на ярмарку к Макарью с образцами сукна, набрать заказов и задатки у азиатов. Евгенья Семёновна поняла, что целью князя было распространить в обществе слухи о том, что дела его улучшились, что он разбогател, и тогда он сможет жениться на дочери предводителя, взяв большое приданое. Это позволит закрыть все его долги. Евгенья Семёновна согласилась подписать закладную на дом и рассчитывала на то, что вернёт свои деньги и разбогатеет. Барыня спросила у князя, что же он будет делать с цыганкой, которая его очень любит. Князь ответил, что собирается бросить Грушу и устроить её жизнь: купить дом и выдать её замуж за Ивана, сделав его купцом. Евгенья Семёновна заметила:
«Устраивайте <?…>, только хорошенечко, она ведь не русская, прохладная кровь с парным молоком, она не успокоится смирением и ничего не простит ради прошлого».
Князю нужно было встретиться с Иваном. Евгенья Семёновна сообщила ему, что странник в городе, и пообещала прислать его к хозяину.
Документы на фабрику были срочно оформлены. Князь послал Ивана на ярмарку, где тот набрал у азиатов заказов, денег и образцов и выслал все деньги хозяину. В княжеском дворе были возведены новые постройки. Флигель, где жила Груша, был снесён. О её дальнейшей судьбе Ивану ничего не было известно, потому что людям князя было приказано молчать, а у новых слуг он ничего не мог узнать. Ему было очень жалко Грушу. С трудом он узнал у старушки-прислуги о том, что князь увёз девушку в коляске в неизвестном направлении.
Иван понимал, что Груша мешала хозяину жениться на другой девушке, потому что она очень любила его «страстной цыганской любовью». Странник знал, что Груша не сможет покорно принять измену князя и будет бороться, чтобы помешать его свадьбе.
В день венчания князя с предводительской дочерью Иван ушёл в лес до самого вечера, надеясь найти там Грушу. Не найдя её, он вернулся и, сидя неподалёку у дома, где проходила свадьба, он стал её звать, называя сестрицей.
Онлайн чтение книги Очарованный странник Глава девятая
– После того как татары от наших мисанеров избавились, опять прошел без мала год, и опять была зима, и мы перегнали косяки тюбеньковать на сторону поюжнее, к Каспию, и тут вдруг одного дня перед вечером пригонили к нам два человека, ежели только можно их за человеков считать. Кто их знает, какие они и откуда и какого рода и звания. Даже языка у них никакого настоящего не было, ни русского, ни татарского, а говорили слово по-нашему, слово по-татарски, а то промеж себя невесть по-каковски. Оба не старые, один черный, с большой бородой, в халате, будто и на татарина похож, но только халат у него не пестрый, а весь красный, и на башке острая персианская шапка; а другой рыжий, тоже в халате, но этакий штуковатый: всё ящички какие-то при себе имел, и сейчас чуть ему время есть, что никто на него не смотрит, он с себя халат долой снимет и остается в одних штанцах и в курточке, а эти штанцы и курточка по-такому шиты, как в России на заводах у каких-нибудь немцев бывает. И все он, бывало, в этих ящичках что-то вертит да перебирает, а что такое у него там содержалось? – лихо его ведает. Говорили, будто из Хивы пришли коней закупать и хотят там у себя дома с кем-то войну делать, а с кем – не сказывают, но только все татарву против русских подущают. Слышу я, этот рыжий, – говорить он много не умеет, а только выговорит вроде как по-русски «нат-шальник» и плюнет; но денег с ними при себе не было, потому что они, азияты, это знают, что если с деньгами в степь приехать, то оттоль уже с головой на плечах не выедешь, а манули они наших татар, чтобы им косяки коней на их реку, на Дарью, перегнать и там расчет сделать. Татарва и туда и сюда мыслями рассеялись и не знают: согласиться на это или нет? Думают, думают, словно золото копают, а, видно, чего-то боятся.
А те их то честью уговаривали, а потом тоже и пугать начали.
«Гоните, – говорят, – а то вам худо может быть: у нас есть бог Талафа, и он с нами свой огонь прислал. Не дай бог, как рассердится».
Татары того бога не знают и сомневаются, чту он им сделать может в степи зимою с своим огнем, – ничего. Но этот чернобородый, который из Хивы приехал, в красном халате, говорит, что если, говорит, вы сомневаетесь, то Талафа вам сею же ночью свою силу покажет, только вы, говорит, если что увидите или услышите, наружу не выскакивайте, а то он сожжет. Разумеется, всем это среди скуки степной, зимней, ужасть как интересно, и все мы хотя немножко этой ужасти боимся, а рады посмотреть: что такое от этого индийского бога будет; чем он, каким чудом проявится?
Позабрались мы с женами и с детьми под ставки рано и ждем… Все темно и тихо, как и во всякую ночь, только вдруг, так в первый сон, я слышу, что будто в степи что-то как вьюга прошипело и хлопнуло, и сквозь сон мне показалось, будто с небеси искры посыпались.
Схватился я, гляжу, и жены мои ворочаются, и ребята заплакали.
Я говорю:
«Цыть! заткните им глотки, чтобы сосали и не плакали».
Те зацмоктали, и стало опять тихо, а в темной степи вдруг опять вверх огонь зашипел… зашипело и опять лопнуло…
«Ну, – думаю, – однако, видно, Талафа-то не шутка!»
А он мало спустя опять зашипел, да уже совсем на другой манер, – как птица огненная, выпорхнул с хвостом, тоже с огненным, и огонь необыкновенно какой, как кровь красный, а лопнет, вдруг все желтое сделается и потом синее станет.
По становищу, слышу, все как умерло. Не слыхать этого, разумеется, никому нельзя этакой пальбы, но все, значит, оробели и лежат под тулупами. Только слышно, что земля враз вздрогнет, затрясется и опять станет. Это, можно разуметь, кони шарахаются и всё в кучу теснятся, да слышно раз было, как эти хивяки или индийцы куда-то пробегли, и сейчас опять по степи огонь как пустится змеем… Кони как зынули на то, да и понеслись… Татарва и страх позабыли, все повыскакали, башками трясут, вопят: «Алла! Алла!» – да в погоню, а те, хивяки, пропали, и следа их нет, только один ящик свой покинули по себе на память… Вот тут как все наши ббтыри угнали за табуном, а в стану одни бабы да старики остались, я и догляделся до этого ящика: что там такое? Вижу, в нем разные земли, и снадобья, и бумажные трубки: я стал раз одну эту трубку близко к костру рассматривать, а она как хлопнет, чуть мне огнем все глаза не выжгло, и вверх полетела, а там… бббаххх, звездами рассыпало… «Эге, – думаю себе, – да это, должно, не бог, а просто фейверок, как у нас в публичном саду пускали», – да опять как из другой трубки бабахну, а гляжу, татары, кои тут старики остались, уже и повалились и ничком лежат кто где упал, да только ногами дрыгают… Я было попервоначалу и сам испугался, но потом как увидал, что они этак дрыгают, вдруг совсем в иное расположение пришел и, с тех пор как в полон попал, в первый раз как заскриплю зубами, да и ну на них вслух какие попало незнакомые слова произносить. Кричу как можно громче:
«Парле-бьен-комса-шире-мир-ферфлюхтур-мин-адью-мусью!»
Да еще трубку с вертуном выпустил… Ну, тут уже они, увидав, как вертун с огнем ходит, все как умерли… Огонь погас, а они всё лежат, и только нет-нет один голову поднимет, да и опять сейчас мордою вниз, а сам только пальцем кивает, зовет меня к себе. Я подошел и говорю:
«Ну, что? признавайся, чего тебе, проклятому: смерти или живота?», потому что вижу, что они уже страсть меня боятся.
«Прости, – говорят, – Иван, не дай смерти, а дай живота».
А в другом месте тоже и другие таким манером кивают и всё прощенья и живота просят.
Я вижу, что хорошо мое дело заиграло: верно уже я за все свои грехи оттерпелся, и прошу:
«Мать Пресвятая Владычица, Николай Угодник, лебедики мои, голубчики, помогите мне, благодетели!»
А сам татар строго спрашиваю:
«В чем и на какой конец я вас должен простить и животом жаловать?»
«Прости, – говорят, – что мы в твоего бога не верили».
«Ага, – думаю, – вон оно как я их пугнул», – да говорю: «Ну уж нет, братцы, врете, этого я вам за противность релегии ни за что не прощу!» Да сам опять зубами скрип да еще трубку распечатал.
Эта вышла с ракитою… Страшный огонь и треск.
Кричу я на татар:
«Что же: еще одна минута, и я вас всех погублю, если вы не хотите в моего бога верить».
«Не губи, – отвечают, – мы все под вашего бога согласны подойти».
Я и перестал фейверки жечь и окрестил их в речечке.
– Тут же, в это самое время и окрестили?
– В эту же самую минуту-с. Да и что же тут было долго время препровождать? Надо, чтобы они одуматься не могли. Помочил их по башкам водицей над прорубью, прочел «во имя Отца и Сына», и крестики, которые от мисанеров остались, понадевал на шеи, и велел им того убитого мисанера, чтобы они за мученика почитали и за него молились, и могилку им показал.
– И они молились?
– Молились-с.
– Ведь они же никаких молитв христианских, чай, не знали, или вы их выучили?
– Нет; учить мне их некогда было, потому что я видел, что мне в это время бежать пора, а велел им: молитесь, мол, как до сего молились, по-старому, но только Аллу называть не смейте, а вместо него Иисуса Христа поминайте. Они так и приняли сие исповедание.
– Ну, а потом как же все-таки вы от этих новых христиан убежали с своими искалеченными ногами и как вылечились?
– А потом я нашел в тех фейверках едкую землю; такая, что чуть ее к телу приложишь, сейчас она страшно тело палит. Я ее и приложил и притворился, будто я болен, а сам себе все, под кошмой лежа, этой едкостью пятки растравливал и в две недели так растравил, что у меня вся как есть плоть на ногах взгноилась и вся та щетина, которую мне татары десять лет назад засыпали, с гноем вышла. Я как можно скорее обмогнулся, но виду в том не подаю, а притворяюсь, что мне еще хуже стало, и наказал я бабам и старикам, чтобы они все как можно усердней за меня молились, потому что, мол, помираю. И положил я на них вроде епитимьи пост, и три дня я им за юрты выходить не велел, а для большей еще острастки самый большой фейверк пустил и ушел…
– Но они вас не догнали?
– Нет; да и где им было догонять: я их так запостил и напугал, что они небось радешеньки остались и три дня носу из юрт не казали, а после хоть и выглянули, да уже искать им меня далеко было. Ноги-то у меня, как я из них щетину спустил, подсохли, такие легкие стали, что как разбежался, всю степь перебежал.
– И все пешком?
– А то как же-с, там ведь не проезжая дорога, встретить некого, а встретишь, так не обрадуешься, кого обретешь. Мне на четвертый день чувашин показался, один пять лошадей гонит, говорит: «Садись верхом».
Я поопасался и не поехал.
– Чего же вы его боялись?
– Да так… он как-то мне неверен показался, а притом нельзя было и разобрать, какой он религии, а без этого на степи страшно, А он, бестолковый, кричит:
«Садись, – кричит, – веселей, двое будем ехать».
Я говорю:
«А кто ты: может быть, у тебя бога нет?»
«Как, – говорит, – нет: это у татарина бока нет, он кобылу ест, а у меня есть бок».
«Кто ж, – говорю, – твой бог?»
«А у меня, – говорит, – всё бок: и солнце бок, и месяц бок, и звезды бок… все бок. Как у меня нет бок?»
«Все!.. гм… все, мол, у тебя бог, а Иисус Христос, – говорю, – стало быть, тебе не бог?»
«Нет, – говорит, – и он бок, и богородица бок, и Николач бок…»
«Какой, – говорю, – Николач?»
«А что один на зиму, один на лето живет».
Я его похвалил, что он русского Николая Чудотворца уважает.
«Всегда, – говорю, – его почитай, потому что он русский», – и уже совсем было его веру одобрил и совсем с ним ехать хотел, а он, спасибо, разболтался и выказался.
«Как же, – говорит, – я Николача почитаю: я ему на зиму пущай хоть не кланяюсь, а на лето ему двугривенный даю, чтоб он мне хорошенько коровок берег, да! Да еще на него одного не надеюсь, так Керемети бычка жертвую».
Я и рассердился.
«Как же, – говорю, – ты смеешь на Николая Чудотворца не надеяться и ему, русскому, всего двугривенный, а своей мордовской Керемети поганой целого бычка! Пошел прочь, – говорю, – не хочу я с тобою… я с тобою не поеду, если ты так Николая Чудотворца не уважаешь».
И не поехал: зашагал во всю мочь, не успел опомниться, смотрю, к вечеру третьего дня вода завиднелась и люди. Я лег для опаски в траву и высматриваю: что за народ такой? Потому что боюсь, чтобы опять еще в худший плен не попасть, но вижу, что эти люди пищу варят… Должно быть, думаю, христиане. Подполоз еще ближе: гляжу, крестятся и водку пьют, – ну, значит, русские!.. Тут я и выскочил из травы и объявился. Это, вышло, ватага рыбная: рыбу ловили. Они меня, как надо землякам, ласково приняли и говорят:
«Пей водку!»
Я отвечаю:
«Я, братцы мои, от нее, с татарвой живучи, совсем отвык».
«Ну, ничего, – говорят, – здесь своя нацыя, опять привыкнешь: пей!»
Я налил себе стаканчик и думаю:
«Ну-ка, господи благослови, за свое возвращение!» – и выпил, а ватажники пристают, добрые ребята.
«Пей еще! – говорят, – ишь ты без нее как зачичкался».
Я и еще одну позволил и сделался очень откровенный: все им рассказал: откуда я и где и как пребывал. Всю ночь я им, у огня сидя, рассказывал и водку пил, и все мне так радостно было, что я опять на святой Руси, но только под утро этак, уже костерок стал тухнуть и почти все, кто слушал, заснули, а один из них, ватажный товарищ, говорит мне:
«А паспорт же у тебя есть?»
Я говорю:
«Нет, нема».
«А если, – говорит, – нема, так тебе здесь будет тюрьма».
«Ну так я, – говорю, – я от вас не пойду; а у вас небось тут можно жить и без паспорта?»
А он отвечает:
«Жить, – говорит, – у нас без паспорта можно, но помирать нельзя».
Я говорю:
«Это отчего?»
«А как же, – говорит, – тебя поп запишет, если ты без паспорта?»
«Так как же, мол, мне на такой случай быть?»
«В воду, – говорит, – тебя тогда бросим на рыбное пропитание».
«Без попа?»
«Без попа».
Я, в легком подпитии будучи, ужасно этого испугался и стал плакать и жалиться, а рыбак смеется.
«Я, – говорит, – над тобою шутил: помирай смело, мы тебя в родную землю зароем».
Но я уже очень огорчился и говорю:
«Хороша, мол, шутка. Если вы этак станете надомною часто шутить, так я и до другой весны не доживу».
И чуть этот последний товарищ заснул, я поскорее поднялся и пошел прочь, и пришел в Астрахань, заработал на поденщине рубль и с того часу столь усердно запил, что не помню, как очутился в ином городе, и сижу уже я в остроге, а оттуда меня по пересылке в свою губернию послали. Привели меня в наш город, высекли в полиции и в свое имение доставили. Графиня, которая меня за кошкин хвост сечь приказывала, уже померла, а один граф остался, но тоже очень состарился, и богомольный стал, и конскую охоту оставил. Доложили ему, что я пришел, он меня вспомнил и велел меня еще раз дома высечь и чтобы я к батюшке, к отцу Илье, на дух шел. Ну, высекли меня по-старинному, в разрядной избе, и я прихожу к отцу Илье, а он стал меня исповедовать и на три года не разрешает мне причастия…
Я говорю:
«Как же так, батюшка, я было… столько лет не причащамшись… ждал…»
«Ну, мало ли, – говорит, – что; ты ждал, а зачем ты, – говорит, – татарок при себе вместо жен держал… Ты знаешь ли, – говорит, – что я еще милостиво делаю, что тебя только от причастия отлучаю, а если бы тебя взяться как должно по правилу святых отец исправлять, так на тебе на живом надлежит всю одежду сжечь, но только ты, – говорит, – этого не бойся, потому что этого теперь по полицейскому закону не позволяется».
«Ну что же, – думаю, – делать: останусь хоть так, без причастия, дома поживу, отдохну после плена», – но граф этого не захотели. Изволили сказать:
«Я, – говорят, – не хочу вблизи себя отлученного от причастия терпеть».
И приказал управителю еще раз меня высечь с оглашением для всеобщего примера и потом на оброк пустить. Так и сделалось: выпороли меня в этот раз по-новому, на крыльце, перед конторою, при всех людях, и дали паспорт. Отрадно я себя тут-то почувствовал, через столько лет совершенно свободным человеком, с законною бумагою, и пошел. Намерениев у меня никаких определительных не было, но на мою долю бог послал практику.
– Какую же?
– Да опять все по той же, по конской части. Я пошел с самого малого ничтожества, без гроша, а вскоре очень достаточного положения достиг и еще бы лучше мог распорядиться, если бы не один предмет.
– Что же это такое, если можно спросить?
– Одержимости большой подпал от разных духов и страстей и еще одной неподобной вещи.
– Что же это такое за неподобная вещь вас обдержала?
– Магнетизм-с.
– Как! магнетизм?!
– Да-с, магнетическое влияние от одной особы.
– Как же вы чувствовали над собой ее влияние?
– Чужая воля во мне действовала, и я чужую судьбу исполнял.
– Вот тут, значит, к вам и пришла ваша собственная погибель, после которой вы нашли, что вам должно исполнить матушкино обещание, и пошли в монастырь?
– Нет-с, это еще после пришло, а до того со мною много иных разных приключений было, прежде чем я получил настоящее убеждение.
– Вы можете рассказать и эти приключения?
– Отчего же-с; с большим моим удовольствием.
– Так, пожалуйста.
Глава семнадцатая: Ревнивая любовь
Груша неожиданно появилась из леса. Она была худой и плохо одетой. Иван уговаривал цыганку жить с ним, но она отказалась, но поблагодарила его за доброту. Груша решила мстить князю.
«…сердечный друг, прими ты от меня, сироты, на том твоём слове вечный поклон, а мне, горькой цыганке, больше жить нельзя, потому что я могу неповинную душу загубить <?…> лиходея моего жену молодую, потому что она – молодая душа, ни в чём не повинная, а моё ревнивое сердце её всё равно стерпеть не может, и я её и себя погублю».
Груша говорила страннику, что она опротивела князю. Последнее время он был недоволен, как она выглядит, как одевается. Цыганка давно чувствовала, что не мила ему стала, но надеялась, что он хотя бы будет жалеть её.
Глава восемнадцатая: Гибель Груши
Груша рассказала всё, что с ней произошло за последнее время. Когда Иван уехал на ярмарку по делам, до цыганки дошли слухи, что князь собирается жениться. Груша очень страдала. Она была беременна от князя, скоро должна была родить. Вернувшись домой, князь с большой неохотой виделся с Грушей, ссылаясь на дела. Как-то раз, зайдя к ней и разозлившись, он попытался её придушить. Хозяин решил поселить девушку в глухом лесу, на пчельне, чтобы она ему не мешала. Он отвёз её туда в коляске. Дом стерегли три молодые девки-прислуги. С трудом Груше удалось уйти, обманув их. Она бежала по лесу всю ночь. По совету старичка, которого она встретила утром в лесу, цыганка стала звать Ивана: «Один раз по ветру, другой раз против ветра». Груша дошла до дома, в котором проходила свадьба. Там её ждал Иван.
Зная, что Иван один любил её по-настоящему, Груша просит его доказать свою любовь, исполнив её последнюю просьбу и дать перед этим клятву. Странник поклялся, что сделает то, о чём она попросит. Цыганка в отчаянье говорила ему:
«…больше сил нет так жить да мучиться, видючи его измену и надо мной надругательство. Если я ещё день проживу, я и его и её порешу, а если их пожалею, себя решу, то навек убью свою душеньку <?…>. Пожалей меня, родной мой, мой миленький брат; ударь меня раз ножом против сердца».
Груша даёт нож Ивану и просит его убить её.
«Ты поживёшь, ты богу отмолишь и за мою душу и за свою, не погуби же меня, чтобы я на себя руку подняла <?…> Не убьешь меня, я всем вам в отместку стану самою стыдной женщиной».
Иван, не понимая, что он делает, столкнул цыганку с обрыва в реку.
Пересказ повести «Очарованный странник» Лескова Н.С.
План пересказа
1. Встреча путников. Иван Северьяныч начинает рассказ о своей жизни. 2. Флягин узнает свое будущее. 3. Он убегает из дома и попадает в няньки к дочери одного барина. 4. Иван Северьяныч оказывается на торгах коней, а потом в Рынь-Песках в плену у татар.
5. Освобождение из плена и возвращение в родной город.
6. Исскуство обращения с лошадьми помогает герою устроится у князя.
7. Знакомство Флягина с циганкой Грушенькой.
8. Быстротечная любовь князя к грушеньке. Он хочет избавиться от циганки.
9. Смерть Грушеньки.
10. Служба героя в армии, в адресном столе, в театре.
11. Жизнь Ивана Северьяныча в монастыре. 12. Герой открывает в себе дар пророчества.
Пересказ
Глава 1
На Ладожском озере по дороге на остров Валаам на корабле встречаются несколько путников. Один из них, одетый в послушничий подрясник и по виду «типический богатырь» — господин Флягин Иван Северьяныч. Он постепенно втягивается в разговор пассажиров о самоубийцах и по просьбам спутников начинает рассказ о своей жизни: имея Божий дар к приручению лошадей, всю жизнь «погибал и никак не мог погибнуть».
Главы 2, 3
Иван Северьяныч продолжает рассказ. Происходил он из рода дворовых людей графа К. из Орловской губернии. «Родитель» его кучер Северьян, «родительница» Ивана умерла после родов оттого, что он «произошел на свет с необыкновенно большою головою», за что и получил прозвище Голован. От отца и других кучеров Флягин «постиг тайну познания в животном», с детства пристрастился он к лошадям. Скоро он так освоился, что стал «форейторское озорство выказывать: какого-нибудь встречного мужика кнутом по рубахе вытянуть». Это озорство довело до беды: однажды, возвращаясь из города, он нечаянно убивает ударом кнута уснувшего на возу монаха. Следующей ночью монах является ему во сне и корит за лишение жизни без покаяния. Потом он открывает, что Иван — сын, «обещанный Богу». «А вот, — говорит, тебе знамение, что будешь ты много раз погибать и ни разу не погибнешь, пока придет твоя настоящая «погибель», и ты тогда вспомнишь материно обещание за тебя и пойдешь в чернецы». Вскоре Иван с хозяевами отправляется в Воронеж и по дороге спасает их от гибели в страшной пропасти, и впадает в милость.
По возвращении в имение через некоторое время Голован заводит под крышей голубей. Потом обнаруживает, что хозяйская кошка таскает птенцов, он ее ловит и отрубает ей кончик хвоста. В наказание за это его жестоко порют, а потом отсылают в «аглицкий сад для дорожки молотком камешки бить». Последнее наказание «домучило» Голована и он решает покончить с собой. От этой участи его спасает цыган, который обрезает уготовленную для смерти веревку и уговаривает Ивана бежать с ним, прихватив с собой лошадей.
Глава 4
Но, продав лошадей, они не сошлись при дележе денег и расстались. Голован отдает чиновнику свой целковый и серебряный крест и получает отпускной вид (свидетельство), что он свободный человек, и отправляется по миру. Вскоре, пытаясь наняться на работу, он попадает к одному барину, которому и рассказывает свою историю, и тот начинает его шантажировать: или он все расскажет властям, или Голован идет служить «нянькой» к его маленькой дочери. Этот барин, поляк, убеждает Ивана фразой: «Ведь ты русский человек? Русский человек со всем справится». Головану приходится согласиться. О матери девочки, грудного ребенка, он ничего не знает, с детьми обращаться не умеет. Ему приходится кормить ее козьим молоком. Постепенно Иван учится ухаживать за младенцем, даже лечить его. Так он незаметно привязывается к девочке. Как-то, когда он гулял с ней у реки, к ним подошла женщина, оказавшаяся матерью девочки. Она умоляла Ивана Северьяныча отдать ей ребенка, предлагала ему денег, но он был неумолим и даже подрался с нынешним мужем барыни, офицером-уланом.
Глава 5
Вдруг Голован видит приближающегося разгневанного хозяина, ему становится жаль женщину, он отдает ребенка матери и бежит вместе с ними. В другом городе офицер вскоре отсылает беспаспортного Голована прочь, и он идет в степь, где попадает на татарские торги коней. Хан Джангар продает своих лошадей, а татары назначают цены и борются за коней: садятся друг напротив друга и стегают друг друга плетьми.
Глава 6
Когда на продажу выставляют нового красавца коня, Голован не сдерживается и, выступая за одного из ремонтеров, запарывает татарина до смерти. «Татарва — те ничего: ну, убил и убил — на то были такие кондиции, потому что и он мог меня засечь, но свои, наши русские, даже досадно как этого не понимают, и взъелись». Иными словами хотели передать его за убийство в полицию, но он убежал от жандармов в самые Рыньпески. Здесь он попадает к татарам, которые, чтобы он не сбежал, «подщетинивают» ему ноги. Голован служит у татар лекарем, передвигается с большим трудом и мечтает о возвращении на родину.
Глава 7
У татар Голован живет уже несколько лет, у него уже несколько жен и детей «Наташ» и «Колек», которых он жалеет, но признается, что полюбить их не смог, «за своих детей не почитал», потому как они «некрещеные». Он все больше тоскует по родине: «Ах, судари, как это все с детства памятное житье пойдет вспоминаться, и понапрет на душу, что где ты пропадаешь, ото всего этого счастия отлучен и столько лет на духу не был, и живешь невенчанный и умрешь неотпетый, и охватит тебя тоска, и… дождешься ночи, выползешь потихоньку за ставку, чтобы ни жены, ни дети и никто бы тебя из поганых не видал, и начнешь молиться… и молишься… так молишься, что даже снег инда под коленами протает и где слезы падали — утром травку увидишь».
Глава 8
Когда Иван Северьяныч уже совсем отчаялся попасть домой, в степь приходят русские миссионеры «свою веру уставлять». Он просит их заплатить за него выкуп, но они отказываются, утверждая, что перед Богом «все равны и все равно». Спустя некоторое время одного из них убивают, Голован хоронит его по православному обычаю. Слушателям он объясняет, что «азиата в веру приводить надо со страхом», потому как они «смирного Бога без угрозы ни за что не уважат».
Глава 9
Как-то к татарам приходят из Хивы два человека коней закупать, чтобы «войну делать». В надежде запугать татар они демонстрируют могущество своего огненного бога Талафы. Но Голован обнаруживает ящик с фейерверком, сам представляется Талафой, пугает татар, обращает их в христианскую веру и, найдя в ящиках «едкую землю», вылечивает ноги и сбегает. В степи Иван Северьяныч встречает чувашина, но отказывается с ним идти, потому как тот одновременно почитает и мордовского Керемети, и русского Николая Чудотворца. На его пути попадаются и русские, они крестятся и пьют водку, но прогоняют беспаспортного Ивана Северьяныча. В Астрахани странник попадает в острог, откуда его доставляют в родной город. Отец Илья отлучает его на три года от причастия, но сделавшийся богомольным граф отпускает его «на оброк».
Глава 10
Голован устраивается по конской части. Он помогает мужикам выбирать хороших лошадей, о нем идет слава как о чародее, и каждый требует рассказать «секрет». Один князь берет его к себе на должность конэсера. Иван Северьяныч покупает для князя лошадей, но периодически у него случаются пьяные «выходы», перед которыми он отдает князю на сохранность все деньги.
Глава 11
Однажды, когда князь продает прекрасную лошадь Дидону, Иван Северьяныч сильно печалится, «делает выход», но на этот раз оставляет деньги при себе. Он молится в церкви и отправляется в трактир, откуда его выгоняют, когда он, напившись, начинает спорить с «препустейши-пустым» человеком, утверждавшим, что пьет он, потому как «добровольно на себя слабость взял», чтобы другим легче было, и бросить пить ему христианские чувства не позволяют. Их выгоняют из трактира.
Глава 12
Новый знакомый накладывает на Ивана Северьяныча «магнетизм» для освобождения от «усердного пьянства», и для этого чрезвычайно его поит. Ночью, когда они идут по улице, этот человек приводит Ивана Северьяныча к другому трактиру.
Глава 13
Иван Северьяныч слышит прекрасное пение и заходит в трактир, где тратит все деньги на прекрасную певунью цыганку Грушеньку: «даже нельзя ее описать как женщину, а точно будто как яркая змея, на хвосте движет и вся станом гнется, а из черных глаз так и жжет огнем. Любопытная фигура!» «Так я и осатанел, и весь ум у меня отняло».
Глава 14
На следующий день, повинившись князю, он узнает, что хозяин и сам за Грушеньку полсотни тысяч отдал, выкупил ее из табора и поселил в своем загородном имении. И князя свела с ума Грушенька: «Вот то-то мне теперь и сладко, что я для нее всю мою жизнь перевернул: и в отставку вышел, и имение заложил, и с этих пор стану тут жить, человека не видя, а только все буду одной ей в лицо смотреть».
Глава 15
Иван Северьяныч рассказывает историю своего хозяина и Груни. Через какое-то время князю надоедает «любовное слово», от «изумрудов яхонтовых» в сон клонит, к тому же кончаются все деньги. Грушенька чувствует охлаждение князя, ее мучит ревность. Иван Северьяныч «стал от этого времени к ней запросто вхож: когда князя нет, всякий день два раза на день ходил к ней во флигель чай пить и как мог ее развлекал».
Глава 16
Однажды, отправившись в город, Иван Северьяныч подслушивает разговор князя с бывшей любовницей Евгенией Семеновной и узнает, что его хозяин собирается жениться, а несчастную и искренне полюбившую его Грушеньку хочет выдать замуж за Ивана Северьяныча. Вернувшись домой, Голован узнает, что цыганку князь тайно вывез в лес на пчельню. Но Груша сбегает от своих охранниц.
Главы 17, 18
Груша рассказывает Ивану Северьянычу, что произошло, пока его не было, как князь женился, как ее отправили в изгнание. Она просит ее убить, проклясть ее душу: «Стань поскорее душе моей за спасителя; моих больше сил нет так жить да мучиться, видючи его измену и надо мной надругательство. Пожалей меня, родной мой; ударь меня раз ножом против сердца». Отшатнулся Иван Северьяныч, но она все плакала и увещевала, чтобы он убил ее, иначе она на себя сама руки наложит. «Иван Северьяныч страшно наморщил брови и, покусав усы, словно выдохнул из глубины расходившейся груди: «Нож у меня из кармана достала… разняла… из ручки лезвие выправила… и в руки мне сует… «Не убьешь, — говорит, — меня, я всем вам в отместку стану самою стыдной женщиной». Я весь задрожал, и велел ей молиться, и колоть ее не стал, а взял да так с крутизны в реку и спихнул…»
Глава 19
Иван Северьяныч бежит назад и по дороге встречает крестьянскую повозку. Крестьяне жалуются ему, что сына забирают в солдаты. В поисках скорой смерти Голован выдает себя за крестьянского сына и, отдав все деньги монастырю как вклад за Грушину душу, идет на войну. Он мечтает погибнуть, но его «ни земля, ни вода принимать не хочет». Однажды Голован отличился в деле. Полковник хочет представить его к награде, и Иван Северьяныч рассказывает об убийстве цыганки. Но его слова не подтверждаются запросом, его производят в офицеры и отправляют в отставку с орденом святого Георгия. Воспользовавшись рекомендательным письмом полковника, Иван Северьяныч устраивается «справщиком» в адресный стол, но служба не ладится, и он уходит в артисты. Но и там он не прижился: репетиции проходят и на Страстной неделе (грех!), Ивану Северьянычу достается изображать «трудную роль» демона… Он уходит из театра в монастырь.
Глава 20
Монастырская жизнь его не тяготит, он и там остается при лошадях, но принимать постриг не считает для себя достойным и живет в послушании. На вопрос одного из путников он рассказывает, что вначале ему являлся бес в «соблазнительном женском образе», но после усердных молитв остались только маленькие бесы, дети. Однажды его наказали: на целое лето до заморозков посадили в погреб. Иван Северьяныч и там не унывал: «здесь и церковный звон слышно, и товарищи навещали». Избавили его от погреба потому, что в нем открылся дар пророчества. Отпустили его на богомолье в Соловки. Странник признается, что ожидает близкой смерти, потому как «дух» внушает ополчаться и идти на войну, а ему «за народ очень помереть хочется».
Закончив рассказ, Иван Северьяныч впадает в тихую сосредоточенность, вновь ощущая в себе «наитие таинственного вещательного духа, открывающегося лишь младенцам».
Глава девятнадцатая: Служба на фронте
Странник убежал, не помня себя, не зная, куда бежит и зачем. Ему казалось, что кто-то страшный гнался за ним, и в ужасе он призывал на помощь ангела-хранителя. Иван пришёл в себя на какой-то незнакомой дороге, под деревом, в чужом месте. Он не понимал, что дальше делать. Одно только знал странник: нужно молиться за душу Груши. Ему показалось, что душа её в образе ангела, девочки лет семи, с небольшими крыльями за спиной зовёт его идти за собой, показывая путь. Иван долго шёл, пока его не подвезли на телеге старичок со старушкой. Они жаловались, что сына берут в солдаты, а у них нет денег, чтобы откупиться. Ивану стало жалко их, и он предложил пойти в солдаты вместо их сына, но у него нет документов. Старики обрадовались и сказали, что сами всё сделают, и попросили его назваться их сыном Петром Сердюковым. Так Иван оказался в рекрутах в другом городе.
Старики дали Ивану двадцать пять рублей, которые он отнёс в бедный монастырь, чтобы там молились за Грушину душу. Странник попросил начальство, чтобы его отправили на Кавказ, где он прослужил более пятнадцати лет.
На последнем году службы, во время погони за татарами, произошёл случай, который снова изменил его жизнь. Татары ушли от погони за реку Койсу и укрылись на другом берегу за камнями, ведя прицельный огонь по солдатам. Полковник предложил кому-нибудь из бойцов переплыть на ту сторону, взяв с собой канат, чтобы соорудить мост. Татары стреляли из-за камней по солдатам, не давая доплыть к другому берегу. Погибло несколько человек. Иван решил смыть свой грех, зная, что он может погибнуть. Прочитав молитву, он поплыл через реку. Когда странник плыл, ему казалось, что он увидел над собой летящую Грушу, по внешности лет шестнадцати, которая своими большими крыльями закрывала его от пуль. Иван смог перетянуть канат, достигнув другого берега и соорудить мост. Полковник стал хвалить его за такой смелый поступок и обнимать, называя молодцом.
Во время ночлега странник рассказал полковнику о своей жизни, поразив его пережитыми невзгодами. За его храбрость полковник решил произвести его в офицеры. Об этом было послано прошение. Иван попросил полковника заодно узнать, правда ли, что именно он убил цыганку. Был получен ответ:
«Объяснено, что никогда <?…> у нас такого происшествия не с какою цыганкою не было, а Иван де Северьянов хотя и был и у князя служил, только он через заочный выкуп на волю вышел и опосля того у казённых крестьян Сердюковых в доме помер».
Иван после этого стал сомневаться, что это он спихнул Грушу в воду, и что, возможно, он всё выдумал из-за тоски по цыганке.
Когда Ивана произвели в офицеры, он стал проситься в отставку. Полковник отпустил странника в Петербург с рекомендательным письмом для одного большого чиновника, чтобы тот помог ему найти работу. Покровитель, пытаясь помочь Ивану, устроил его в адресный стол справщиком, но эта работу ему не понравилась. Кучером его не брали, потому что теперь он стал благородным офицером, имел орден Георгия. Чтобы не голодать, Иван пошёл в артисты, в балаган на Адмиралтейской площади. Такая работа тоже не устроила его, потому что он играл роль демона, и репетиции проходили в дни церковных праздников. Для роли демона он был одет в костюм, обшитый лохматой шкурой козла с длинным хвостом. Нужно было танцевать и кувыркаться, рога на голове мешали двигаться. Весь спектакль актёры должны были избивать его палками, сделанными из холста. Это надоедало Ивану, так как били иногда больно в угоду публике.
Пришлось оставить театр ещё из-за того, что странник побил актёра, играющего роль принца, за его злые шутки и насмешки. Хозяин труппы выгнал Ивана.
Странник остался без жилья и пропитания, решил уйти в монастырь. Жизнь в монастыре очень полюбилась ему. Иван мог посещать службы в церкви, когда ему захочется. Ему было привычно следовать местному распорядку, жить в послушании на всём готовом, спокойно исполнять свою работу кучера. Там он получил монашеское имя Измаил.
«В монастыре этого моего звания офицерского не опасаются, потому что я в малом ещё постриге, а всё же монах и со всеми сравнён».
Старший постриг он не хотел принимать, потому что считал недостойным его за свои грехи.
Краткое содержание
Глава первая
Пассажиры судна «плыли по Ладожскому озеру от острова Коневца к Валааму» с остановкой в Кореле. Среди путников заметной фигурой был монах, «богатырь-черноризец» – бывший конэсер, который был «в лошадях знаток» и имел дар «бешеного укротителя».
Спутники поинтересовались, почему мужчина стал монахом, на что тот ответил, что многое в своей жизни делал по «родительскому обещанию» – «всю жизнь свою я погибал, и никак не мог погибнуть».
Глава вторая
«Бывший конэсер Иван Северьяныч, господин Флягин» рассказывает спутникам долгую историю своей жизни. Мужчина «родился в крепостном звании» и происходил «из дворовых людей графа К. из Орловской губернии». Его отец был кучер Северьян. Мать Ивана умерла при родах, «оттого что я произошел на свет с необыкновенною большою головою, так что меня поэтому и звали не Иван Флягин, а просто Голован». Мальчик много времени проводил у отца на конюшне, где и обучился ухаживать за лошадьми.
Со временем Ивана «подсадили форейтором» в шестерик, которым управлял его отец. Как-то, управляя шестеркой, герой по дороге, «смеха ради», засек насмерть монаха. В ту же ночь умерший пришел к Головану в видении и сказал, что Иван был матерью «богу обещан», а после пересказал ему «знамение»: «будешь ты много раз погибать и ни разу не погибнешь, пока придет твоя настоящая погибель, и ты тогда вспомнишь материно обещание за тебя и пойдешь в чернецы».
Через некоторое время, когда Иван ездил с графом и графиней в Воронеж, герой спас господ от гибели, чем заслужил особое расположение.
Глава третья
Голован завел в своей конюшне голубей, но кошка графини повадилась охотиться за птицами. Как-то, разозлившись, Иван избил животное, отрубив кошке хвост. Узнав о случившемся, герою назначили наказание «выпороть и потом с конюшни долой и в аглицкий сад для дорожки молотком камешки бить». Иван, для которого это наказание было невыносимым, решил покончить жизнь самоубийством, но мужчине не дал повеситься цыган-разбойник.
Глава четвертая
По просьбе цыгана Иван украл из барской конюшни двоих лошадей и, получив немного денег, пошел к «заседателю, чтобы объявиться, что он сбеглый». Однако писарь за серебряный крест написал герою отпускной и посоветовал отправиться в Николаев.
В Николаеве некий барин нанял Ивана нянькой для своей маленькой дочери. Герой оказался хорошим воспитателем, заботился о девочке, внимательно следил за ее здоровьем, но сильно скучал. Как-то во время прогулки по лиману им встретилась мать девочки. Женщина начала со слезами просить Ивана отдать ей дочь. Герой отказывается, но та уговаривает его тайно от барина приводить девочку каждый день на это же место.
Глава пятая
В одну из встреч на лимане появляется нынешний муж женщины – офицер, и предлагает за ребенка выкуп. Герой снова отказывается и между мужчинами завязывается драка. Неожиданно появляется разгневанный барин с пистолетом. Иван отдает ребенка матери и сбегает. Офицер объясняет, что не может оставить Голована при себе, так как он беспаспортный, и герой угодит в степь.
На ярмарке в степи Иван становится свидетелем того, как известный степной коневод хан Джангар продает лучших своих лошадей. За белую кобылицу двое татаринов даже устроили дуэль: стегали друг друга плетьми.
Глава шестая
Последним на продажу вывели дорогого каракового жеребенка. Татарин Савакирей сразу выступил с тем, чтобы устроить дуэль – сечься с кем-то за этого жеребца. Иван вызвался выступить за одного из ремонтеров в дуэли с татарином и, используя «свою хитрую сноровку», «запорол» Савакирея до смерти. Ивана хотели схватить за убийство, но герою удалось сбежать с азиатами в степь. Там он пробыл десять лет, занимаясь лечением людей и животных. Чтобы Иван не сбежал, татары его «подщетинили» – подрезали на пятках кожу, засыпали туда конских волос и зашили кожу. После этого герой долго не мог ходить, но со временем приноровился передвигаться на щиколотках.
Глава седьмая
Ивана отправили к хану Агашимоле. У героя, как и при предыдущем хане, было две жены-татарки «Наташи», от которых также были дети. Однако к своим детям мужчина не испытывал родительских чувств, потому что они были некрещеные. Живя с татарами, мужчина очень сильно скучал по родине.
Глава восьмая
Иван Северьянович рассказывает, что к ним приезжали люди разных религий, пытаясь проповедовать татарам, однако те убивали «мисанеров». «Азията в веру приводить надо со страхом, чтобы он трясся от перепуга, а они им бога смирного проповедывают». «Азият смирного бога без угрозы ни за что не уважит и проповедников побьет».
В степь приезжали и русские миссионеры, но не захотели выкупить Голована у татар. Когда через время одного из них убивают, Иван хоронит его по христианскому обычаю.
Глава девятая
Как-то к татарам приехали люди из Хивы для того, чтобы купить лошадей. Для запугивания степных жителей (чтобы те их не убили), гости показали могущество своего огненного бога – Талафы: подожгли степь и, пока татары поняли, что произошло, скрылись. Приезжие забыли ящик, в котором Иван нашел обычные фейерверки. Назвавшись сам Талафой, герой начинает пугать татар огнем и заставляет принять их христианскую веру. Кроме того, Иван нашел в ящике едкую землю, которой вытравил вживленную в пятки конскую щетину. Когда ноги зажили, он запустил большой фейерверк и незаметно сбежал.
Выйдя через несколько дней к русским, Иван переночевал у них только ночь, а после пошел дальше, так как они не хотели принимать человека без паспорта. В Астрахани, начав сильно пить, герой попадает в острог, откуда его отправили в родную губернию. Дома овдовевший богомольный граф выдал Ивану паспорт и отпустил «на оброк».
Глава десятая
Иван начал ходить по ярмаркам и советовать простым людям, как выбрать хорошую лошадь, за что те его угощали или благодарили деньгами. Когда его «слава по ярмаркам прогремела», пришел к герою князь с просьбой раскрыть свой секрет. Иван пытался обучить его своему таланту, но князь вскоре понял, что это особый дар и нанял Ивана на три года к себе конэсером. Периодически у героя случаются «выходы»: мужчина сильно пил, хотя и хотел с этим покончить.
Глава одиннадцатая
Однажды, когда князя не было, Иван снова пошел пить в трактир. Герой очень переживал, так как у него с собой были деньги барина. В трактире Иван знакомится с человеком, у которого был особый талант – «магнетизм»: он мог с любого другого человека «запойную страсть в одну минуту свести». Иван попросил его избавить от зависимости. Человек, гипнотизируя Голована, заставляет его сильно напиться. Уже совсем пьяных мужчин выставляют из трактира.
Глава двенадцатая
От действий «магнетизера» Ивану начали мерещиться «мерзкие рожи на ножках», а когда видение прошло, мужчина бросил героя одного. Голован, не зная, где находится, решил постучаться в первый попавшийся дом.
Глава тринадцатая
Ивану отворил двери цыган, и герой оказался в еще одном трактире. Голован засматривается на молодую цыганку – певунью Грушеньку – и спускает на нее все деньги князя.
Глава четырнадцатая
После помощи магнетизера Иван больше не пил. Князь, узнав, что Иван потратил его деньги, сначала рассердился, а после успокоился и рассказал, что за «эту Грушу в табор полсотни тысяч отдал», лишь бы она с ним была. Теперь же цыганка живет у него в доме.
Глава пятнадцатая
Князь, устраивая собственные дела, все реже бывал дома с Грушей. Девушка скучала и ревновала, а Иван, как мог, ее развлекал и утешал. Всем, кроме Груши, было известно, что в городе у князя была «другая любовь – из благородных, секретарская дочка Евгенья Семеновна», у которой от князя была дочь Людочка.
Как-то Иван приехал в город и остановился у Евгении Семеновны, в тот же день сюда наведался князь.
Глава шестнадцатая
Случайно Иван оказался в гардеробной, где, прячась, подслушал разговор князя и Евгении Семеновны. Князь сообщил женщине, что хочет купить суконную фабрику и собирается скоро жениться. Грушеньку же, о которой мужчина совсем забыл, планирует выдать за Ивана Северьяныча.
Голован занимался делами фабрики, поэтому долго не виделся с Грушенькой. Вернувшись назад, узнал, что девушку куда-то увез князь.
Глава семнадцатая
Накануне свадьбы князя Грушенька появляется («сюда умереть вырвалась»). Девушка рассказывает Ивану, что князь в «крепкое место упрятал и сторожей настановил, чтобы строго мою красоту стеречь», но она сбежала.
Глава восемнадцатая
Как оказалось, князь тайно вывез Грушеньку в лес на пчельню, приставив к девушке троих «молодых здоровых девок-однодворок», следивших за тем, чтобы цыганка никуда не сбежала. Но как-то играя с ними в жмурки, Грушеньке удалось их обмануть, так она и вернулась.
Иван пытается отговорить девушку от самоубийства, но она заверила, что не сможет жить после свадьбы князя: будет страдать еще сильнее. Цыганка попросила убить ее, пригрозив: “Не убьешь, – говорит, – меня, я всем вам в отместку стану самою стыдной женщиной”. И Голован, столкнув Грушеньку в воду, исполнил ее просьбу.
Глава девятнадцатая
Голован, «сам себя не понимая» бежал от того места. По дороге ему встретился старичок. Его семья сильно печалилась, что их сына забирают в рекруты. Пожалев стариков, Иван пошел в рекруты вместо их сына. Попросив, чтобы его отправили воевать на Кавказ, Голован пробыл там 15 лет. Отличившись в одном из сражений, Иван на похвалы полковника ответил: «Я, ваше высокоблагородие, не молодец, а большой грешник, и меня ни земля, ни вода принимать не хочет» и рассказал свою историю.
За отличие в бою Ивана назначили офицером и отправили с орденом святого Георгия в Петербург в отставку. Служба в адресном столе у него не заладилась, поэтому Иван решил пойти в артисты. Однако из труппы его скоро выгнали за то, что он вступился за молоденькую актрису, ударив обидчика.
После этого Иван решает пойти в монастырь. Сейчас он живет в послушании, не считая себя достойным для старшего пострига.
Глава двадцатая
В конце спутники поинтересовались у Ивана: как ему живется в монастыре, не искушал ли его бес. Герой ответил, что искушал, появляясь в образе Грушеньки, но он его уже окончательно преодолел. Как-то Голован зарубил явившегося беса, но тот оказался коровой, а в другой раз из-за бесов мужчина сбил все свечи возле иконы. За это Ивана посадили в погреб, где у героя открылся дар пророчества. На корабле Голован едет «на богомоление в Соловки к Зосиме и Савватию», чтобы перед смертью им поклониться, а после собирается на войну.
«Очарованный странник как бы вновь ощутил на себе наитие вещательного духа и впал в тихую сосредоточенность, которой никто из собеседников не позволил себе прервать ни одним новым вопросом».
🗹