Каковы причины и последствия «хандры» Онегина? (по роману А.С. Пушкина «Евгений Онегин»)
Образ Онегина сильно повлиял на дальнейшее развитие русской литературы. Следом за Онегиным явились Печорин и Рудин. Эта вереница героев названа впоследствии «лишними людьми». Пушкин подчеркивает типичность онегиных, их полную неспособность к настоящей жизни.
И в то же время Пушкин разглядел недюжинность героя:
Неподражательная странность И резкий, охлаждённый ум.
Это — лестная характеристика, она, казалось бы, многое обещает. Но при первом же испытании Онегин пасует перед обстоятельствами. Но всё по порядку…
Итак, Онегин – типичный молодой человек конца 20-х – начала 30-х годов Х1Х века. Его воспитание ничем не отличается от воспитания дворянских детей того времени: «Мы все учились понемногу // Чему-нибудь и как-нибудь…». У Евгения был модный в те времена французский гувернер, который «…Слегка за шалости бранил // И в Летний сад гулять водил…». Поведение Онегина в обществе также продиктовано модой: «Хранить молчанье в важном споре // И возбуждать улыбку дам…». День героя был расписан по минутам, с совершенным отсутствием свободного времени. Но при этом наш герой скучает:
Короче, русская хандра Им овладела понемногу…
В чем же причина этой хандры, овладевшей практически всем обществом? Пушкин даёт ответ: виновником всех бед писатель видит нравы и обычаи света. А кому, как не Пушкину, знать о нравах того времени? Недаром он называет Онегина своим «старым приятелем». Он настолько хорошо знает его вкусы, привычки и мысли, что невольно возникает ощущение, что в противоречивости образа Онегина, в описании его уклада жизни Пушкин в какой-то мере выразил себя. Может быть, именно поэтому он позволяет себе иногда быть очень суровым к своему персонажу.
К тому же, поражение восстания декабристов и ужесточение цензуры на «интеллектуальную деятельность» также сыграли свою роль. Таковы причины хандры Онегина. Но было бы полбеды, если бы от этого страдал только сам герой. Нет, его «душевный недуг» заставил страдать и других.
Во-первых, он отказывается от любви Татьяны, не веря в искренность её чувства, не вдохновившись им. Лишь позже, постранствовав по свету, он поймет, что наделал, но будет поздно – Татьяна замужем за другим, она полностью слилась с другими представительницами света. В её сердце уже не осталось и тени былой страстной натуры.
Во-вторых, холодность сердца и души привели Евгения к глупой ссоре с другом – Ленским. Жизнь в Петербурге сделала героя циничным, поэтому его оценка Ольги Лариной, возлюбленной Владимира, довольно сурова. Ленский, как настоящий влюблённый, бросает вызов обидчику. Этот шаг становится роковым. В ночь перед дуэлью Ленский пишет Ольге последние стихи, а Онегин… крепко спит.
Ссора эта закончится смертью «философа в осьмнадцать лет». В роковое утро перед поединком Онегин явится «мячиком предрассуждений», рабом светской условности:
И вот общественное мненье! Пружина чести, наш кумир!
Хотя и невольный, но Онегин всё же — убийца. Это накладывает на него неизгладимый отпечаток. Недаром он признаётся в письме Татьяне:
Ещё одно нас разлучило… Несчастной жертвой Ленский пал…
Именно отсюда и начинается перелом в жизни главного героя: поспешное бегство из деревни, странствия по родной земле и всё растущее чувство собственной неполноценности и бесполезности:
Зачем я пулей в грудь не ранен? Я молод, жизнь во мне крепка; Чего мне ждать? тоска, тоска.
В восьмой главе романа перед нами предстаёт другой Онегин. Он повзрослел, стал богаче духовно, глубже, искреннее. И письмо к Татьяне — тому подтверждение. Но он опоздал, Татьяна несвободна. Путешествие сильно изменило героя, однако отказ Татьяны изменит его не меньше. Но автор ничего больше не говорит:
И здесь героя моего, В минуту, злую для него, Читатель, мы теперь оставим, Надолго… Навсегда.
Таким образом, Пушкин подчеркивает, что Онегина сформировала окружающая его среда. Именно она превратила некогда пылкую душу в камень. А доказательством пылкости и сердечности Онегина является не кто иной, как Владимир Ленский, который, с одной стороны, – антипод настоящему Евгению, с другой – его прошлый образ. Именно поэтому Пушкин произносит важную, хотя и короткую фразу: «Они сошлись…»
Текст книги «Непонятый Онегин»
Когда к Онегину прицепилась хандра?
Возвратимся к Онегину, поставим простенький (и очень непростой) вопрос: «Каков возраст героя?» Первая глава дает внятный ответ: «Всё украшало кабинет / Философа в осьмнадцать лет». Правда, это указание стертое: помечен типовой возраст совершеннолетия, когда юноша выходил «на свободу» (и обустраивал свой кабинет). Это старт самостоятельной жизни, которая у Онегина началась вполне удачно. Удельный вес указания повысится, если мы найдем ответ на уточняющий вопрос: как долго продолжалась светская жизнь Онегина от ее начала до момента, когда героем овладела хандра?
(Тут я слышу недовольный голос знатоков: зачем задавать пустые вопросы? Надо открыть четвертую главу, там сказано… До четвертой главы доберемся. Но мы еще не все в первой главе разглядели).
Первая глава дает неожиданный ответ; разочарование настигает Онегина очень быстро: «рано
чувства в нем остыли», «Красавицы
не долго
были / Предмет его привычных дум…»; поэта и его приятеля-героя «ожидала злоба / Слепой Фортуны и людей /
На самом утре
наших дней». Последняя метафора особенно красноречива. Уподобление человеческой жизни дневному циклу – поэтическая традиция; я уже давал ее расшифровку. Вот и оценим экспрессию онегинской метафоры: тут не просто «на утре», а с усилением – «на
самом
утре». Получается, что хандра привязалась к герою в те же восемнадцать, когда он оказался «на свободе».
Подчеркнутая в первой главе молодость Онегина – важнейшая предпосылка для сравнения его с Кавказским пленником. Именно на этом фоне отчетливо проступает главная черта, типологически сближающая его с Пленником – ранняя разочарованность Онегина в обыкновенном светском образе жизни. Она тем неожиданнее, поскольку ничто не предвещает крутых перемен в его судьбе.
Непосредственное сопоставление поэмы и романа заставляет говорить как о сходстве, так и о различии, не столь явном в психологическом облике героя, но демонстративно резком в способах его изображения. У романтических героев предыстории нет; разочарованность Пленника выведена за рамки сюжетного повествования, дана в форме предельно сжатой и обобщенной ретроспекции. И в романе в стихах предыстория героя выведена за рамки сюжета, который начинается отъездом Онегина в деревню! Но предыстория занимает основной объем главы. Рассказ о герое берет истоки буквально от его рождения. Неторопливое романное повествование с обилием (сравнительно с поэмой) подробностей оказалось необходимым, чтобы многосторонне обозначить нестандартный характер.
Мотивировка разочарованности Онегина в светской жизни отнюдь не менее туманна, чем и разочарованности Пленника. Фактически читатель сам пробует объяснить Онегина условиями его воспитания и бытия: это действительно объясняет в нем многое, кроме важнейшего – причины его хандры; в первой главе она романтически не мотивирована.
Зато Пушкин уже в первой главе делает попытку обрисовать характер сложный, неоднозначный. И если романтическая «загадочность» является компонентом этого характера, то для изображения Онегина (в отличие от романтического Пленника) это не доминанта. Сопоставим две сцены, в романе находящиеся в близком соседстве. Вот Онегин вместе с поэтом погружен в воспоминания: оба «чувствительны». Вскоре герой попадает в деревню, отнесясь к ней весьма прозаически. Все-таки есть основание воспринимать данный факт не столько как противоречие, сколько как пусть еще не вполне органично явленное многообразие души, что можно рассматривать как важный аванс именно реалистического изображения героя.
Об Онегине мы получаем представление преимущественно по описаниям того, чем он занят, какие предметы его окружают. Второй содержательно важный источник – система оценок и суждений из уст приятеля-поэта. Одно с другим связано пока еще не слишком органично.
Главная причина онегинской хандры по первому решению – это немотивированная, неожиданная в молодом человеке «преждевременная старость души». Однако обертонами идет целая серия попутных, дополнительных замечаний, которые создают о герое существенно иное впечатление.
Понимание ряда эпизодов зависит от читательских акцентов. Вот авторское свидетельство: «Как он умел казаться новым, / Шутя невинность изумлять…» Названное действо предполагает определенный опыт, формируемый временем. Еще резче: «Как рано мог уж он тревожить / Сердца кокеток записных!» Подчеркнем в этой фразе «кокеток записных» – и вновь получаем отсылку к существенному жизненному опыту героя. Правда, строго говоря, в авторской логике больше оснований подчеркнуть «Как рано…»: выясняется, что Онегин пользуется не благоприобретенным опытом, а своим природным даром, «счастливым талантом». И все-таки, несмотря на то, что в авторской логике эпизод должен прочитываться как преуспеяние в «науке страсти нежной» со стороны талантливого новичка, обертоны, побочные мотивы повествования не теряют своего значения, они накапливаются и готовят контрастную мотивировку: онегинская хандра – результат неспешного опыта, пресыщенности. Авторские замечания не отвергают эту версию, а работают на нее. Похождений героя оказывается много: они предполагают трату времени. И хандра овладевает героем не вдруг, не внезапно, а «понемногу».
И поэт идет на прямое уточнение! Он пишет: «Измены утомить успели; / Друзья и дружба надоели…» А ведь это принципиально иная мотивировка хандры героя – указание на пресыщенность.
Поэт прибегает даже к «физиологическим» мотивировкам:
Затем, что не всегда же мог Beef-steaks и стразбургский пирог Шампанской обливать бутылкой И сыпать острые слова, Когда болела голова…
Тут к пресыщенности добавляется простое переедание. Желудок (позже) будет назван «верный наш брегет»; здесь он выступает барьером на пути чрезмерных плотских увлечений.
В свете молодости героя эти мельком брошенные замечания нельзя не признать курьезными. Курьез состоит в том, что пресыщенность наступает внезапно, по существу в те же осьмнадцать лет, когда Онегин оказался «на свободе», для пресыщенности просто никакого времени нет. На поверку авторское суждение оказывается перспективным и становится основой реалистической мотивировки эволюции героя, что и будет развито, но много позже – в четвертой главе (об этом – в свое время). В таком своем содержании данный принцип (отнюдь не единично применяемый на страницах «Евгения Онегина») может быть определен как принцип опережающей психологической мотивировки. Роль его в неторопливом композиционном развертывании «свободного романа» велика: развитие сюжета получает возможность идти не по жесткому, от начала до конца заданному направлению, но – редкий случай – существенно менять это направление, опробовать не предусматривавшийся ранее вариант, учитывать изменение замысла поэта.
Таков «онегинский» вариант использования стилевого приема альтернативного мышления: он виртуозен, гибок, широк, поучителен и как литературный прием, и как путь познания человека.
Парный портрет автора и героя
При чтении романа возникает устойчивое впечатление, что Онегин настолько погружен в собственный внутренний мир, что вовсе не замечает окружающего его мира.
Вот пример.
Покамест в утреннем уборе, Надев широкий боливар
, Онегин едет на бульвар, И там гуляет на просторе, Пока недремлющий брегет Не прозвонит ему обед.
«Гуляет на просторе…»[28]28
К слову, Пушкин вычеркивает в черновике «в тесноте» (VI, 227), которое более соответствует реальности.
[Закрыть]. Воистину, ему просторно на бульваре: как будто он тут один-одинешенек; ни встреч, ни наблюдений, ни эмоций – ничего[29]29
Колоритность детали многократно усиливается, если взять во внимание, что указанный бульвар – это Невский проспект. См.: Бродский Н.Л. «Евгений Онегин». Роман А.С. Пушкина: Пособие для учителя. 5-е изд. М., 1964. С. 69; Набоков В.В. Комментарии. С. 71; Кошелев В. А. «“Онегина” воздушная громада…” (2009). С. 29. Напрашивается красноречивое сравнение с повестью Гоголя.
[Закрыть]. Пушкинский герой, если опереться на понятия современных психологов, – типичный интраверт.
Онегин на самом деле замкнут в себе и не любопытен. Но многое зависит и от манеры авторского повествования: необычайно широкая по своему диапазону (и в эпизодах весьма разнообразная), авторская речь не ставит задачей передать процесс мышления героев, воспроизвести непосредственную диалектику души, с комплексом переживаний. В повествовательной манере романа гибкой и подвижной является прежде всего авторская интонация.
Но Онегин (он же ведет светскую жизнь) часто рисуется и на фоне других лиц, впрочем, чаще обозначенных лишь силуэтно. Исключение составляет образ автора: тут показано общение духовное. Выделим сцену сближения автора и героя, их прогулки белыми петербургскими ночами по набережной Невы.
Воспомня прежних лет романы, Воспомня прежнюю любовь, Чувствительны, беспечны вновь, Дыханьем ночи благосклонной Безмолвно упивались мы! Как в лес зеленый из тюрьмы Перенесен колодник сонный, Так уносились мы мечтой К началу жизни молодой.
Велик соблазн иронично воспринимать указание, что поэт и его герой «мечтой» уносятся «к началу жизни молодой»: оба от этого самого начала ушли совсем не далеко. Парадокс еще и в том, что жизнь Онегина от самого рождения перед нами как на ладони: в этой жизни нет отрадной полосы, куда можно было бы погружаться воспоминаниями; в «начале жизни» Онегина «не было ничего мечтательного и поэтического»[30]30
Слонимский А. Мастерство Пушкина. М., 1959. С. 314.
[Закрыть]. Но ведь перед нами не портрет героя, а парный портрет поэта и героя: у поэта было за плечами нечто неизгладимо вечное (несколько позже Пушкин и «каторжную нору» Пущина осветит «лучом лицейских ясных дней»). И еще: здесь требуется пренебречь бытовыми деталями и «начало жизни» понимать в философском плане (можно ведь обдумывать неиспользованные – соответственно, в романе не обозначенные – варианты).
Остается признать, что авторское указание на сходство Онегина с Кавказским пленником – по первому замыслу – вполне основательно. В исходном моменте Онегин представляет собой тот же самый типаж, что и Пленник: человек с «преждевременной старостью души», охваченный немотивированной романтической разочарованностью в жизни (и тем оба близки поэту, пережившему нечто подобное). Онегин похож на Пленника и тогда, когда устремляется «мечтой / К началу жизни молодой»: у Пленника вроде бы в истоках тоже нет ничего отрадного, а поди ж ты – воспоминания довлеют даже над живым чувством!
Посмотрим еще раз на аспект изображения героев – автобиографический. Отношение поэта к его первой южной поэме неоднозначное: поэма начинает цикл южных романтических поэм, во многом носит новаторский характер – Пушкин любил ее («…отеческая нежность не ослепляет меня насчет “Кавказского пленника”, но, признаюсь, люблю его сам, не зная за что; в нем есть стихи моего сердца…», – говорится в черновике письма Гнедичу 29 апреля 1822 года) и в то же время судил о недостатках поэмы едва ли не резче, чем его друзья, высказывавшие критические замечания. В письме к В.П. Горчакову (1822) мнение выражалось категорично: «Характер Пленника неудачен; доказывает это, что я не гожусь в герои романтического стихотворения». Неожиданным здесь является удостоверение автобиографического характера героя поэмы. Выясняется: даже при почти полном отсутствии внешних совпадений в биографиях автора и героя между ними может возникнуть тайная внутренняя близость.
Должное надо отдать и автобиографическим краскам в портрете Онегина. Это ведь не просто акварель (за отсутствием еще в ту пору фотографии) себе на память. Герой сам по себе или в духовном родстве с автором – это обобщение типических явлений в жизни (лично близких поэту). Преждевременное взросление ведомо Пушкину (элегический цикл поэта-лицеиста конца 1816 – начала 1817 годов), это явление, им наблюдаемое («Стансы Толстому», 1819). Начало взросления переживается Пушкиным вовремя и реально (1821: «Кокетке», «Алексееву», «Приятелю»). В письме Дельвигу 23 марта 1821 года поэт придумывает своеобразнейшую метафору: «под старость нашей молодости».
Онегин нарочито дан человеком со своей особенной судьбой, не повторяющей судьбу поэта. Их объединяет только в самом широком смысле общность среды, принадлежность к одному поколению. Они родились в разных местах, и семьи у них разные, и воспитание иное и т. д. Все основания оговорить «разность» между Онегиным и автором.
А наряду с этим какая удивительная общность героя и автора! Об органической связи автора и героя в первой главе очень верно писал Е.Е. Соллертинский: первая «глава лишь внешне посвящена Онегину, внутренне же в ней идет параллельное развитие персонажа, пожалуй, не менее важного, чем Онегин, – автора романа, рассказчика, современника и в какой-то мере участника событий. Площадь этой главы не распределена между ними поровну или как-либо еще. Вовсе нет – они оба развиваются друг в друге: то Онегин вдруг приоткроется в каком-то сокровенном размышлении автора, то автор мелькнет на фоне бала, разделив чувства своего героя, то протянется прямая параллель между ними в как будто невзначай брошенном «мы», порой очень значительном»[31]31
Соллертинский Е.Е. Лирические отступления и их место в романе А.С. Пушкина «Евгений Онегин» // Вопросы жанра и стиля. Ученые записки / Вологодский пед. ин-т. Вологда, 1957. Т. 31. С. 61–62.
[Закрыть].
Картина будет более рельефной, если мы, увидев сходство изображаемых, отметим и их различие. Решения подобной задачи в пушкиноведении мне не встречалось. Возможно, подсознательно ощущалась неэтичность самой задачи: как можно углубляться в сопоставление несопоставимого? С одной стороны тут первый поэт России, с другой – не очень щедро наделенный талантами виртуальный персонаж… Боюсь, что именно такое восприятие, даже и неосознанное, влияло на формирование негативного отношения к Онегину. Между тем с полным основанием мы можем сопоставлять изображение
персонажей, имея в виду не биографического Пушкина, а включенный в повествование образ автора, «я» текста.
Тут нас встретит неожиданность: герой оказывается решительнее, чем поэт. Разочаровавшись в светском способе прожигания жизни, Онегин последователен в разрыве с подобным образом жизни. Этого не видят, соответственно не признают многие исследователи.
Несколько обгоняя сюжетные события, хочу поддержать М.Л. Гаспарова в его проницательном противопоставлении авторского решения читательским ожиданиям: «Вот Евгений Онегин получил письмо от Татьяны. Чего ждали первые пушкинские читатели? “Вот сейчас этот светский сердцеед погубит простодушную девушку, как байронический герой, которому ничего и никого не жаль, а мы будем следить, как это страшно и красиво”. Вместо этого он вдруг ведет себя на свидании не как байронический герой, а как обычный порядочный человек – и вдруг оказывается, что этот нравственный поступок на фоне безнравственных ожиданий так же поэтичен, как поэтичен был лютый романтизм на фоне скучного морализма. Нравственность становится поэзией – разве это нам не важно?
А теперь – внимание! Пушкин не подчеркивает, а затушевывает свое открытие, он пишет так, что читатель не столько уважает Онегина, сколько сочувствует Татьяне, с которой холодно обошлись. И в конце романа восхищается только нравственностью Татьяны (“Я вас люблю… но я другому отдана”), забывая, что она научилась этому у Онегина. А зачем и какими средствами добивается Пушкин такого впечатления – об этом пусть каждый подумает сам, если ему это интересно…»[32]32
Гаспаров М.Л. Филология как нравственность: Статьи, интервью, заметки. М.: ФортунаЭЛ, 2012. С. 190–191.
[Закрыть].
В этом замечательном размышлении есть одна серьезная неточность. Пушкин отнюдь не затушевывает свою позицию, а прямо ее выставляет на вид, поскольку четвертой главе романа предпосылает эпиграф (из Неккера): «Нравственность в природе вещей» (подлинник по-французски). Более того, он сам провоцирует отношение к Онегину как к безжалостному байроническому герою:
Татьяна, милая Татьяна! С тобой теперь я слезы лью; Ты в руки модного тирана Уж отдала судьбу свою. Погибнешь, милая…
Открываясь Онегину, Татьяна серьезно рисковала. Она могла погибнуть, и если не погибла, то потому, что перед ней ее кумир не был соблазнителем.
Так что главное наблюдение М.Л. Гаспарова не только не слабеет, а увеличивает свою силу: читатели не просто поддаются своему своеволию, но якобы следуют подсказке автора, а фактически нарушают его волю. В основе такого читательского (и распространенного исследовательского!) субъективизма – недооценка решительности Онегина в его разрыве со светским образом жизни. В сознании многих в деревню приезжает все тот же светский лев. Нравственность героя остается незамеченной!
А почему Пушкину понадобилось оговаривать своего героя, именуя его «модным тираном»? Потому что ему нужен вдумчивый читатель, который автору только на слово не верит. Доверяй – но размышляй!
Поэт «подружился» именно с разочарованным героем – и неспроста: началу работы над романом ак, декларация самого острого и продолжительного духовного кризиса Пушкина, когда подверглись строгой проверке все духовные ценности его поэзии. В результате к веселому, подчас озорному повествовательному тону первой главы – именно в обрисовке образа автора – отчетливо примешиваются элегические настроения. Они и в грусти по Петербургу, который кем-то сочтен «вредным» для поэта. Они и в грустном расставании с театром, увлечением поэта. На каком-то душевном сломе строится заключительная строфа воспоминаний о театре. Первые семь строк – целая серия набегающих друг на друга вопросов, исполненных темпераментного пафоса, взволнованных восклицаний:
Мои богини! что вы? где вы? Внемлите мой печальный глас: Всё те же ль вы? другие ль девы, Сменив, не заменили вас? Услышу ль вновь я ваши хоры? Узрю ли русской Терпсихоры Душой исполненный полет?
В сущности, ничто не мешало ответить если не на все, то на многие вопросы утвердительно. Никто (и сам поэт) не считал ссылку вечной. Надежда на возвращение в Петербург была неясной во времени, но не прерывалась. Следовательно, новая встреча с театром была несомненной. А между тем какая грусть овевает мечту поэта! Последующие семь строк строфы заполняет единственный вопрос, обращенный к самому себе. Но откуда тут усталая, онегинская интонация?
Иль взор унылый не найдет Знакомых лиц на сцене скучной, И, устремив на чуждый свет Разочарованный лорнет, Веселья зритель равнодушный, Безмолвно буду я зевать И о былом воспоминать?
Пожалуй, дело не в том, что изменятся лица на сцене. Новое артистическое поколение вовсе не обязательно должно быть хуже старого. Пушкин спокойно относился к мысли о смене поколений. Во второй главе поэт свяжет ее с судьбой своего поколения: «Придет, придет и наше время…» Поэт принимает это как должное, без всякого злорадства по адресу внуков, вытесняющих стариков. Таким образом, конечно же, грусть поэта объясняется не столько тем, что переменится сцена, но преимущественно тем, что переменится он сам: именно эта перемена лишит, угадывает поэт, театральные встречи былого очарования.
То, что предполагалось, – осуществилось. В седьмой главе, где рассказывается о холодном приеме Татьяны в московском обществе, появляется новая строфа о театре; здесь замечанием в скобках «(Что было также в прежни леты, / Во время ваше и мое)» поэт удостоверяет: театр тот же. Поэт стал другим. Он предчувствовал это и об этом в первой главе грустил.
А вслед за элегией расставания с театром идет элегия расставания с балами и светскими красавицами. Наконец, все вершится итоговой элегией:
Погасший пепел уж не вспыхнет, Я всё грущу; но слез уж нет, И скоро, скоро бури след В душе моей совсем утихнет…
Итак, целая цепочка утрат и расставаний. Отчасти это возрастное. Поэт проходит определенный рубеж и остро чувствует, что возврата к прошлому нет и не будет. Перед нами двадцатичетырехлетний Пушкин, по-прежнему молодой, но тем не менее прощающийся со своей юностью. Возрастное возмужание совпало со ссылкой и расставанием с родными местами – отсюда на страницах не только грусть, но и горечь. И выпала полоса духовного кризиса, когда идет переоценка ценностей.
И вновь встретим неожиданность! В своем повествовании поэт следует за героем по пятам: это его голос, его интонации мы слышим в повествовании. При этом «страсти» автора нельзя назвать «необузданными»; они как раз усмиренные и отчасти перегоревшие; но темперамент поэта неудержим. Онегин дан в одном состоянии, уже утомленным, накануне полного разочарования. Он равнодушно читает в постели записочки-приглашения, бесстрастно гуляет по бульвару и обедает в ресторане, зевает в театре и… но автор не уточняет, как чувствует себя Онегин на бале. Следуя за своим героем, автор все время остается как бы в его тени. И как раз именно это постоянное прикрытие героем позволяет автору строить свой исключительно темпераментный рассказ. Онегин равнодушен, но «Стразбурга пирог нетленный / Меж сыром лимбургским живым / И ананасом золотым» объективно прекрасен.
Перед померкшими домами Вдоль сонной улицы рядами Двойные фонари карет Beселый
изливают свет И
радуги
на снег наводят: Усеян плошками кругом, Блестит
великолепный
дом… –
эта картина пленительна.
Первая глава омрачена острым столкновением поэта со светским обществом, клеветой «друзей», усугубившей драматизм ссылки. Конфликт носит универсальный характер. Исключение делается для узкого круга избранных лиц. Кстати, таков же Онегин, с кем автор «подружился» в пору его резкого отступничества от всяких, в том числе и лучших, проявлений светской жизни.
Но элегия разочарования неожиданно совместилась с элегией расставания. К 1823 году, к началу работы над «Онегиным», острота обиды сглаживалась, зато чувство утраты обострялось. «Писано в Бессарабии», «писано в Одессе» – напоминает поэт читателям, подчеркивая свое разъединение с Петербургом, о котором пишет. Впрочем, конфликтные отношения не забыты; тем не менее решающее значение принадлежит не самому факту конфликта, но тону, которым об этом повествуется.
Увы, на разные забавы Я много жизни погубил! Но если б не страдали нравы, Я балы б до сих пор любил.
В «увы» – открытый вздох сожаления. Но тут же через сослагательное наклонение, через оговорку происходит смягчение разочарования. И вдруг внезапный взрыв. Уже не в прошедшем, а в настоящем времени:
Люблю
я бешеную младость, И тесноту, и блеск, и радость, И дам обдуманный наряд;
Люблю
их ножки…
А потом снова возвратится мотив и утрат, и разочарования. Но потому, что и разговор ведется на далекой дистанции, которая скрадывает противоречия предмета и добавляет ему очарования, и потому, что автор в известной степени «шутя» говорит о своей разочарованности и охладелости, авторская ирония в первой главе больше озорна, чем сокрушительна; Пушкин пожалеет, что назвал себя в предисловии к первой главе сатирическим писателем.
Вот такой парадокс: герой оказывается решительнее поэта! Необычную ситуацию необходимо осмыслить. Впрочем, поэт хотя бы в мягкой форме отдает дань традиции: на романтического героя, личность крупную и своевольную, было принято смотреть взглядом снизу вверх. Есть такой ракурс и в изображении Онегина:
Сперва Онегина язык Меня смущал; но я привык К его язвительному спору, И к шутке с желчью пополам, И злости мрачных эпиграмм.
Привычка уравняла отношения автора и героя!
Как сказывается на восприятии героев обстоятельство, что они предстают перед читателем не на равных? Единственный источник наших сведений о вымышленном Онегине – текст романа и авторские суждения о герое за его пределами. Автор, помимо того, что он создатель произведения, еще и явлен в нем как персонаж. Тут он сопоставим с героем. Но он же – человек с биографией, создатель многих других произведений. Невозможно забыть об этом! И не надо забывать: что такое преждевременная старость души, нагляднее показано в пушкинской лирике. Противопоказано только подменять иными материалами изображение романа.
С учетом этих соображений все-таки приходится признать, что изображение героя, каким бы оно ни было широким, все равно оказывается несколько сплюснутым в сравнении с изображением персонажа, который еще известен нам и по жизни. Не отсюда ли идет б?льшая резкость и категоричность в отречении от соблазнов светской жизни у Онегина, чем у автора, который декларирует отречение, но продолжает многим любоваться?
Тут выяснится, что известную нерешительность отречений можно наблюдать и в лирике Пушкина. Уже в 1818 году поэт публикует послание «Прелестнице» с самым решительным осуждением героини, а позднее (хотя и с оговорками) расточает похвалы героиням того же типа («Дорида», «Дориде»). Стало быть, «онегинский» автопортрет всего-навсего правдив! Разница между поведением автора и героя обретает психологический характер.
Еще важное обстоятельство: и герой, и автор изображены находящимися в зоне кризиса. И тут сходство рука об руку с различием. Начало работы Пушкина над «Евгением Онегиным» состоялось практически одновременно с «Демоном», манифестом периода кризиса. Кровь юного поэта сильно волновали «возвышенные чувства, / Свобода, слава, и любовь, / И вдохновенные искусства». Демон «ничего во всей природе» благословить не хотел. Но Пушкин уже убедился, что поэт не может творить при потере идеала. Поэтому он не отрекается механически от былых духовных ценностей, но каждую подвергает строгому разбору. Чувствительнее всего удар пришелся по кумиру свободы. Пушкин (на эту пору политический ссыльный) остро переживает неуспех выступлений за свободу и национальную независимость в Западной Европе[33]33
Тряслися грозно Пиренеи –Волкан Неаполя пылал,Безрукий князь друзьям МореиИз Кишинева уж мигал.
[Закрыть]. В результате свобода сохраняет для Пушкина свою ценность, но, гордая и широкая, редуцируется до представления о личной независимости; свободолюбивые мотивы в лирике на время угасают.
Кумир любви Пушкин от нападок Демона уберег. Даже больше! Поэт не меняет образ жизни, оставаясь убежденным холостяком. Соответственно он не ищет подруги жизни, довольствуясь временной близостью, «краденой» любовью. Он пробует одухотворить плотские отношения, хотя они не выходят из круга «науки страсти нежной». Проступает двусмысленность в самом начале описания этого занятия. С легкой иронией поэт перечисляет успехи Онегина в усвоении опыта светской жизни. По инерции ждешь иронии и тогда, когда речь заходит о его главном интересе, а он и заключается в этой самой науке. Но тут нас ждет резкая перемена интонации:
Которую воспел Назон, За что страдальцем кончил он Свой век блестящий и мятежный В Молдавии, в глуши степей, Вдали Италии своей.
Вот так: «наука», которую заранее хотелось бы назвать бесплодной, вдруг, освященная именем Овидия, предстает достойной воспевания, того, чтобы ей посвящать жизнь, даже рискуя благополучием.
Известный этюд о ножках кончается мотивом разочарования («Но полно прославлять надменных…»); этюд построен по закону антитезы, и решительное «но», ее знак, взгляд на предмет с другой стороны, как и полагается, врывается не мотивированным, не подготовленным, внезапным. Внутренняя разработка темы динамична. Мотиву разочарования отведено полстрофы, тогда как мотиву упоения – четыре строфы (три полных и две неполных). Начало этюда элегично: это воспоминание об утраченных (причина не поясняется) ценностях.
Исчезло счастье юных лет – Как на лугах ваш легкий след.
И – первый эмоциональный взрыв: уже не в прошедшем времени, в настоящем бурная вспышка страсти.
Дианы грудь, ланиты Флоры Прелестны, милые друзья! Однако ножка Терпсихоры Прелестней чем-то для меня. Она, пророчествуя взгляду Неоценимую награду, Влечет условною красой Желаний своевольный рой. Люблю ее, мой друг Эльвина, Под длинной скатертью столов, Весной на мураве лугов, Зимой на чугуне камина, На зеркальном паркете зал, У моря на граните скал.
Описание предмета раздвигается вширь. Если начало своей конкретностью, избирательностью могло подтолкнуть к поиску адресата, теперь нарочитая обобщенность исключает персонификацию героини (героинь). Встретившееся имя собственное – имя литературное (оно бытовало и в лирике поэта), и можно определить лишь тип героини: это прелестница. Чувство, которое испытывает к ней поэт, названо словом: «Опять тоска, опять любовь!..» Получается: первая глава «Онегина» не противостоит, а примыкает к «Кавказскому пленнику» и «Бахчисарайскому фонтану» установкой на одухотворение чувственного.
Финал этюда усугубляет игру временами. Вновь подчеркивается, что речь идет о воспоминании.
Я помню море пред грозою: Как я завидовал волнам, Бегущим бурной чередою С любовью лечь к ее ногам!
Стало быть, снова напоминается об утраченных ценностях. Но дело в том, что утрата лишь распаляет огонь страстей.
Нет, никогда средь пылких дней Кипящей младости моей Я не желал с таким мученьем Лобзать уста младых Армид… ‹…› Нет, никогда порыв страстей Так не терзал души моей!
Далее все-таки будет сказано об «увядшем сердце», только кровь в нем способна зажигаться, выходит, что никакого увядания на деле нет, если кровь кипит, если страсти терзают душу. Герой разочарован в игре страстей («рано чувства в нем остыли…»), поэт принужденно солидаризируется с ним, говорит о своем разочаровании – и сохраняет силу страсти.
Приветствие, пояснения происхождения слова «хандра»
Давайте определимся, что значит слово «хандра» и почему этому слову в пушкинском романе мы посвящаем так много времени. Слово «хандра», по-видимому, связано с греческим словом «ипохондрия», которое было сначала заимствовано римлянами, а потом перекочевало во все европейские языки. Ипохондрия – разочарование в жизни, подавленное настроение, депрессия. Понятно, что депрессия – тяжёлое, психическое заболевание, и мы очень часто употребляем это слово не к месту, говоря о плохом настроении, подавленном состоянии (рис. 1).
Онегинская хандра
Хандра Онегина в пушкинском романе – это совершенно новое состояние нового героя в новых исторических обстоятельствах. Образ мира, образ времени, образ героя пронизаны состоянием разочарованности. У онегинской хандры не только исторические корни, но также есть у неё и продолжение в литературе и в нашей современной жизни. Онегинская хандра – очень важное переживание экспериментального героя экспериментального литературного произведения – появляется не сразу. Она подготавливается каждым шагом, каждым новым поворотом в судьбе героя.
«Мой дядя самых честных правил, Когда не в шутку занемог, Он уважать себя заставил И лучше выдумать не мог. Его пример другим наука; Но, боже мой, какая скука …
Полуживого забавлять, Ему подушки поправлять, Печально подносить лекарство, Вздыхать и думать про себя: Когда же черт возьмет тебя!
Так думал молодой повеса, Летя в пыли на почтовых, Всевышней волею Зевеса
Наследник всех своих родных.»
Роман начинается с проникновения во внутренний мир героя, с внутреннего монолога героя. При этом герой смотрит на себя и как бы со стороны слышит свой внутренний голос. Это раздвоение его сознания. Онегин думает и одновременно думает о том, что он думает. Способность к самонаблюдению, способность видеть себя со стороны, контролировать себя есть свойство очень развитого человека. Это чувство называют рефлексия или интерспекция.
Онегинская хандра появляется в конце первой главы. Пушкин непринуждённо рассказывает о жизни Онегина: о той семье, где он родился.
«…Служив отлично благородно, Долгами жил его отец, Давал три бала ежегодно И промотался наконец. Судьба Евгения хранила: Сперва Madame за ним ходила, Потом Monsieur ее сменил. Ребенок был резов, но мил. Monsieur l’Abbe, француз убогой, Чтоб не измучилось дитя, Учил его всему шутя, Не докучал моралью строгой, Слегка за шалости бранил И в Летний сад гулять водил…».
Причины появления хандры у Онегина
Подробно рассказывается о том, что произошло с Онегиным в юности, «как рано мог он лицемерить», как он научился добиваться взаимности у женщин. Позже, спустя десятки и даже сотню лет, появятся театральные школы, которые будут изучать способы вживания актёра в роль. Пушкин выводит человека, который в жизни своей умел играть разные роли, умел играть в разных масках, изображать себя так, что сам верил в своё перевоплощение (рис. 2).
Далее в романе рассказывается подробно о том, как жил Онегин, как он проводил свои дни и ночи, о детских праздниках, балах, театральных представлениях, которые составляли его досуг. Собственно говоря, кроме досуга ничего у него и не было. Человек не был занят ни государственной, ни военной службой. Он сам был хозяин своего времени, хозяин своей судьбы. О чём ещё может мечтать человек? Его судьба в его собственных руках, он сам мог ею распоряжаться. Наследство от его дяди, который был честных правил, позволяло ему дальше не служить. Казалось бы, что у него было всё, что обеспечивает человека в жизни. И тут наступает хандра.
«…Недуг, которого причину Давно бы отыскать пора, Подобный английскому сплину, Короче: русская хандра Им овладела понемногу; Он застрелиться, слава богу, Попробовать не захотел, Но к жизни вовсе охладел.
Как Child-Harold, угрюмый, томный В гостиных появлялся он; Ни сплетни света, ни бостон, Ни милый взгляд, ни вздох нескромный, Ничто не трогало его, Не замечал он ничего…»
Характерно, что рассуждения о русской хандре появляются после описания роскошных обедов. Ни еда, ни любовь женщин, ни любые другие развлечения не могут увлечь Онегина. При этом важно упоминание о Чайльд Гарольде – герое, который в то время занимал всё сознание, всё свободное время и, пожалуй, даже был главным героем для пушкинских современников.
Почему Онегин не сумел стать счастливым человеком
К концу романа Онегин окончательно разочаровался в жизни. Он не смог реализовать себя, найти применение своим талантам. За все время герой не ощутил искренних чувств. Автор помогает ему, устраивая знакомство с Лариной, но Евгений отвергает любовь женщины, предпочитая свободу.
Ленский становится приятелем героя, они находят общий язык, однако для него эта дружба заканчивается смертью. Онегин не научился ценить людей, посланных ему судьбой, поэтому так и не обрел счастья. Причины, почему герой не стал счастливым:
- Чрезмерная любовь к себе;
- Неумение сострадать, ценить других людей;
- Пренебрежительное отношение к дружбе, отношениям;
- Эгоистичная натура.
В итоге желание персонажа сбылось – он остался полностью свободным, однако это не принесло счастья Евгению.
Смотри также:
- В чем заключается драматизм судьбы Онегина: краткое рассуждение
- Кто воспитывал Онегина: воспитание в романе «Евгений Онегин»
Роль Байрона в романе «Евгений Онегин»
1824 год, год, когда Пушкин пишет первую главу «Евгения Онегина», оказался трагическим для жизни Байрона. Лорд Байрон (рис. 3) погиб задолго до того, как Пушкин начал писать в Кишинёве «Евгения Онегина». Поэту пришли сведения о том, что Байрон погиб, когда он поехал бороться за свободу в Греции. Благополучный лорд, он был обречён не только на богатство, но и на власть.
Рис. 3. Дж. Г. Байрон (Источник)
Именно Байроном был указан путь искания духовных потребностей, которые были нужны человеку внешне благополучному, который не нуждался в борьбе за место под солнцем. Хандра Онегина «..подобна английскому сплину..». Но это не просто пресыщение, не просто одна из тех масок, которую надевает Онегин; он ищет стремление найти какие-то новые, какие-то ещё неописанные ни кем духовные жизненные цели, которые могут оживить его жизнь. В сущности, великосветский повеса – это маленький старичок, который к 26 годам узнал о жизни всё, что о ней можно было узнать, попробовал всё, что можно было попробовать, и разочаровался во всём, что он знал и что он пробовал. Онегинская хандра безысходная. Лорд Байрон может уехать воевать за свободу чужого народа или может посвятить свою жизнь в борьбе за какие-то идеалы с трибуны английского Парламента или избрать какой-то другой путь. Русской человек дворянского происхождения, того великого светского окружения, того уровня культуры и начитанности, которого описывает Пушкин, гораздо менее свободен в выборе своего пути. Прежде всего, он не может получить заграничный паспорт, чтобы выехать за границу. Пушкину за свою жизнь так и не удалось выехать за пределы Российской империи: личными указаниями императоров, сначала Александра, потом Николая, Пушкин был ограничен в своём перемещении. Он даже думал бежать за границу и составлял подробные планы, как можно обмануть пограничников.
Русская хандра
Главное отличие русской хандры от английского «сплина», от немецкой грусти, той самой, с которой приезжает юный Ленский:
«..Он из Германии туманной
Привез учености плоды:
Дух пылкий и довольно странный,
Всегда восторженную речь..»
Невозможность приложения своих сил, своих талантов, своих способностей и порождает русскую хандру, делает её самой сильной и самой неизбежной эмоцией, которая подавляет все другие эмоции в душе пушкинского героя.
Русская хандра – это главное и господствующее настроение Онегина. В сущности, русская хандра – это то, что порождает Онегина как героя своего времени и как совершенно определённого свойства архетип русского человека.
Наследство дяди
В то время, когда Евгений понял, что светские развлечения ему окончательно наскучили, узнал он о тяжелом недуге близкого родственника, того самого, о котором идет речь в первых строках романа. Приготовившись подавать лекарства, поправлять подушки и печально вздыхать (дабы получить заветное наследство) Онегин отправляется в вотчину своего дядюшки. Когда же прибывает на место, узнает о кончине родственника. С этого печального события и начинается жизнь Онегина в деревне. Евгений вступает в наследство. Герой великого романа в стихах становится
Онегин – архетип русского человека
Если герой западноевропейских романов – это тип, образ, характер своего времени, своего места, своей страны, то Онегин, в значительной степени, – это образ, который несёт за собой архетип русского человека нового времени вообще. Онегин – архетип ещё и тех людей, которые оказались в России в состоянии внутренней эмиграции, тех людей, которые жили в России, но не чувствовали себя подданными и гражданами этого государства. Онегин с его хандрой – это ещё архетип «лишнего» человека, человека, который ищет себе применение и не может найти его в жизни, то ли в силу внешних обстоятельств, то ли в силу того, что у него внутри нет никакой опоры, которая позволила бы ему сделать что-нибудь реальное, достойное, полезное, необходимое людям. В этом смысле Онегин как литературный герой открывает собой целую череду других героев. Роман об Онегине начинает вереницу русских романов, которые вслед за ним раскрывают одну большую тему: куда стремится, чего ищет, чего не может найти русский человек. Этому посвящены комедия Грибоедова «Горе от ума», «Евгений Онегин», а далее романы Гончарова, Тургенева, Герцена, Толстого, Достоевского. Во всех них продолжается общая история исканий, метаний, стремлений и разочарований того самого литературного героя, которого уже очень скоро Лермонтов обозначит как героя времени. Но эта тема наших следующих уроков.
Список литературы
- Коровина В.Я., Журавлёв В.П., Коровин В.И. Литература. 9 класс. – М.: Просвещение, 2008.
- Ладыгин М.Б., Есин А.Б., Нефёдова Н.А. Литература. 9 класс. – М.: Дрофа, 2011.
- Чертов В.Ф., Трубина Л.А., Антипова А.М. Литература. 9 класс. – М.: Просвещение, 2012.
Домашнее задание
- В чём суть онегинской «хандры»?
- В чём отличие русской хандры от английского сплина?
- Какова роль Байрона в романе А.С. Пушкина «Евгений Онегин»?
- * Нужна ли свобода человеку, если есть преграды для получения наслаждения от такой свободы?
Дополнительные рекомендованные ссылки на ресурсы сети Интернет
Если вы нашли ошибку или неработающую ссылку, пожалуйста, сообщите нам – сделайте свой вклад в развитие проекта.
Владимир Ленский
Образ жизни Онегина в деревне кажется местным помещикам довольно странным. Он сторонится соседей, немедленно покидает свой дом, лишь услышав о скором прибытии гостей. Немудрено, что в скором времени о Евгении распространяется дурная слава — как об «опасном чудаке». Совершенно другую репутацию приобретает Ленский.
Этот молодой дворянин получил образование за границей. Светский образ жизни пока еще не утомил его. Владимир представляет собой романтическую натуру, которую едва ли могут заинтересовать разговоры местных жителей о вине, сенокосе, псарне. Все же, в отличие от Онегина, Ленский не выражает откровенного пренебрежения к сельским помещикам. А потому становится, хотя и против своей воли, завсегдатаем деревенских званых вечеров.
🗹
