Куприн и «Суламифь», Ветхий Завет, Соломон и «Песнь песней». Шестое мнение дилетанта.

А. Куприн

Суламифь

I

Царь Соломон не достиг еще среднего возраста ? сорока пяти лет,? а слава о его мудрости и красоте, о великолепии его жизни и пышности его двора распространилась далеко за пределами Палестины. В Ассирии и Финикии, в Верхнем и Нижнем Египте, от древней Тавризы до Йемена и от Исмара до Персеполя, на побережье Черного моря и на островах Средиземного ? с удивлением произносили его имя, потому что не было подобного ему между царями во все дни его.

В 480 году по исшествии Израиля, в четвертый год своего царствования, в месяце зифе, предпринял царь сооружение великого храма господня на горе Мориа и постройку дворца в Иерусалиме. Восемьдесят тысяч каменотесов и семьдесят тысяч носильщиков беспрерывно работали в горах и в предместьях города, а десять тысяч дровосеков из числа тридцати восьми тысяч отправлялись посменно на Ливан, где проводили целый месяц в столь тяжкой работе, что после нее отдыхали два месяца. Тысячи людей вязали срубленные деревья в плоты, и сотни моряков сплавляли их морем в Иаффу, где их обделывали тиряне, искусные в токарной и столярной работе. Только лишь при возведении пирамид Хефрена, Хуфуи Микерина в Гизехе употреблено было такое несметное количество рабочих.

Три тысячи шестьсот приставников надзирали за работами, а над приставниками начальствовал Азария, сын Нафанов; человек жестокий и деятельный, про которого сложился слух, что он никогда не спит, пожираемый огнем внутренней неизлечимой болезни. Все же планы дворца и храма, рисунки колонн, давира и медного моря, чертежи окон, украшения стен и тронов созданы были зодчим Хирамом-Авием из Сидона, сыном медника из рода Нафалимова.

Через семь лет, в месяце буле, был завершен храм господень и через тринадцать лет ? царский дворец. За кедровые бревна с Ливана, за кипарисные и оливковые доски, за дерево певговое, ситтим и фарсис, за обтесанные и отполированные громадные дорогие камни, за пурпур, багряницу и виссон, шитый золотом, за голубые шерстяные материи, за слоновую кость и красные бараньи кожи, за железо, оникс и множество мрамора, за драгоценные камни, за золотые цепи, венцы, шнурки, щипцы, сетки, лотки, лампады, цветы и светильники, золотые петли к дверям и золотые гвозди, весом в шестьдесят сиклей каждый, за златокованные чаши и блюда, за резные и мозаичные орнаменты, залитые и иссеченные в камне изображения львов, херувимов, волов, пальм и ананасов ? подарил Соломон Тирскому царю Хираму, соименнику зодчего, двадцать городов и селений в земле Галилейской, и Хирам нашел этот подарок ничтожным, ? с такой неслыханной роскошью были выстроены храм господень и дворец Соломонов и малый дворец в Милло для жены царя, красавицы Астис, дочери египетского фараона Суссакима. Красное же дерево, которое позднее пошло на перила и лестницы галерей, на музыкальные инструменты и на переплеты для священных книг, было принесено в дар Соломону царицей Савской, мудрой и прекрасной Балкис, вместе с таким количеством ароматных курений, благовонных масл и драгоценных духов, какого до сих пор еще не видали в Израиле.

С каждым годом росли богатства царя. Три раза в год возвращались в гавани его корабли: «Фарсис», ходивший по Средиземному морю, и «Хирам», ходившия по Чермному морю. Они привозили из Африки слоновую кость, обезьян, павлинов и антилоп; богато украшенные колесницы из Египта, живых тигров и львов, а также звериные шкуры и меха из Месопотамии, белоснежных коней из Кувы, парваимский золотой песок на шестьсот шестьдесят талантов в год, красное, черное и сандаловое дерево из страны Офир, пестрые ассурские и калахские ковры с удивительными рисунками ? дружественные дары царя Тиглат-Пилеазара, художественную мозаику из Ниневии, Нимруда и Саргона; чудные узорчатые ткани из Хатуара; златокованные кубки из Тира; из Сидона ? цветные стекла, а из Пунта, близ Баб-Эль-Мандеба, те редкие благовония ? нард, алоэ, трость, киннамон, шафран, амбру, мускус, стакти, халван, смирну и ладан, из-за обладания которыми египетские фараоны предпринимали не раз кровавые войны. Серебро же во дни Соломоновы стало ценою, как простой камень, и красное дерево не дороже простых сикимор, растущих на низинах.

Каменные бани, обложенные порфиром, мраморные водоемы и прохладные фонтаны устроил царь, повелев провести воду из горных источников, низвергавшихся в Кедронский поток, а вокруг дворца насадил сады и рощи и развел виноградник в Ваал-Гамоне.

Было у Соломона сорок тысяч стойл для мулов и коней колесничных и двенадцать тысяч для конницы; ежедневно привозили для лошадей ячмень и солому из провинций. Десять волов откормленных и двадцать волов с пастбища, тридцать коров пшеничной муки и шестьдесят прочей, сто батов вина разного, триста овец, не считая птицы откормлейной, оленей, серн и сайгаков ? все это через руки двенадцати приставников шло ежедневно к столу Соломона, а также к столу его двора, свиты и гвардии. Шестьдесят воинов, из числа пятисот самых сильных и храбрых во всем войске, держали посменно караул во внутренних покоях дворца. Пятьсот щитов, покрытых золотыми пластинками, повелел Соломон сделать для своих телохранителей.

Текст книги «Суламифь (сборник)»

Александр Куприн Суламифь

Суламифь

Положи мя, яко печать, на сердце твоем, яко печать, на мышце твоей: зане крепка, яко смерть, любовь, жестока, яко смерть, ревность: стрелы ее – стрелы огненные.
Песнь Песней

I

Царь Соломон не достиг еще среднего возраста – сорока пяти лет, – а слава о его мудрости и красоте, о великолепии его жизни и пышности его двора распространилась далеко за пределами Палестины. В Ассирии и Финикии, в Верхнем и Нижнем Египте, от древней Тавризы до Йемена и от Исмара до Персеполя, на побережье Черного моря и на островах Средиземного – с удивлением произносили его имя, потому что не было подобного ему между царями во все дни его.

В 480 году по исшествии Израиля, в четвертый год своего царствования, в месяце Зифе, предпринял царь сооружение великого храма Господня на горе Мориа и постройку дворца в Иерусалиме. Восемьдесят тысяч каменотесов и семьдесят тысяч носильщиков беспрерывно работали в горах и в предместьях города, а десять тысяч дровосеков из числа тридцати восьми тысяч отправлялись посменно на Ливан, где проводили целый месяц в столь тяжкой работе, что после нее отдыхали два месяца. Тысячи людей вязали срубленные деревья в плоты, и сотни моряков сплавляли их морем в Иаффу, где их обделывали тиряне, искусные в токарной и столярной работе. Только лишь при возведении пирамид Хефрена, Хуфу и Микерина в Гизехе употреблено было такое несметное количество рабочих.

Три тысячи шестьсот приставников надзирали за работами, а над приставниками начальствовал Азария, сын Нафанов, человек жестокий и деятельный, про которого сложился слух, что он никогда не спит, пожираемый огнем внутренней неизлечимой болезни. Все же планы дворца и храма, рисунки колонн, давира и медного моря, чертежи окон, украшения стен и тронов созданы были зодчим Хирамом-Авием из Сидона, сыном медника из рода Нафалимова.

Через семь лет, в месяце Буле, был завершен храм Господень и через тринадцать лет – царский дворец. За кедровые бревна с Ливана, за кипарисные и оливковые доски, за дерево певговое, ситтим и фарсис, за обтесанные и отполированные громадные дорогие камни, за пурпур, багряницу и виссон, шитый золотом, за голубые шерстяные материи, за слоновую кость и красные бараньи кожи, за железо, оникс и множество мрамора, за драгоценные камни, за золотые цепи, венцы, шнурки, щипцы, сетки, лотки, лампады, цветы и светильники, золотые петли к дверям и золотые гвозди, весом в шестьдесят сиклей каждый, за златокованые чаши и блюда, за резные и мозаичные орнаменты, за литые и иссеченные в камне изображения львов, херувимов, волов, пальм и ананасов – подарил Соломон Тирскому царю Хираму, соименнику зодчего, двадцать городов и селений в земле Галилейской, и Хирам нашел этот подарок ничтожным, – с такой неслыханной роскошью были выстроены храм Господень и дворец Соломонов и малый дворец в Милло для жены царя, красавицы Астис, дочери египетского фараона Суссакима. Красное же дерево, которое позднее пошло на перила и лестницы галерей, на музыкальные инструменты и на переплеты для священных книг, было принесено в дар Соломону царицей Савской, мудрой и прекрасной Валкие, вместе с таким количеством ароматных курений, благовонных масел и драгоценных духов, какого до сих пор еще не видали в Израиле.

С каждым годом росли богатства царя. Три раза в год возвращались в гавани его корабли: «Фарсис», ходивший по Средиземному морю, и «Хирам», ходивший по Черному морю. Они привозили из Африки слоновую кость, обезьян, павлинов и антилоп; богато украшенные колесницы из Египта, живых тигров и львов, а также звериные шкуры и меха из Месопотамии, белоснежных коней из Кувы, парваимский золотой песок на шестьсот шестьдесят талантов в год, красное, черное и сандаловое дерево из страны Офир, пестрые ассурские и калахские ковры с удивительными рисунками – дружественные дары царя Тиглат-Пилеазара, художественную мозаику из Ниневии, Нимруда и Саргона; чудные узорчатые ткани из Хатуара; златокованые кубки из Тира; из Сидона – цветные стекла, а из Пунта, близ Баб-эль-Мандеба, те редкие благовония – нард, алоэ, трость, киннамон, шафран, амбру, мускус, стакти, халван, смирну и ладан, из-за обладания которыми египетские фараоны предпринимали не раз кровавые войны.

Серебро же во дни Соломоновы стало ценою, как простой камень, и красное дерево не дороже простых сикимор, растущих на низинах.

Каменные бани, обложенные порфиром, мраморные водоемы и прохладные фонтаны устроил царь, повелев провести воду из горных источников, низвергавшихся в Кедронский поток, а вокруг дворца насадил сады и рощи и развел виноградник в Ваал-Гамоне.

Было у Соломона сорок тысяч стойл для мулов и коней колесничных и двенадцать тысяч для конницы; ежедневно привозили для лошадей ячмень и солому из провинций. Десять волов откормленных и двадцать волов с пастбища, тридцать коров пшеничной муки и шестьдесят прочей, сто батов вина разного, триста овец, не считая птицы откормленной, оленей, серн и сайгаков, – все это через руки двенадцати приставников шло ежедневно к столу Соломона, а также к столу его двора, свиты и гвардии. Шестьдесят воинов, из числа пятисот самых сильных и храбрых во всем войске, держали посменно караул во внутренних покоях дворца. Пятьсот щитов, покрытых золотыми пластинками, повелел Соломон сделать для своих телохранителей.

II

Чего бы глаза царя ни пожелали, он не отказывал им и не возбранял сердцу своему никакого веселия. Семьсот жен было у царя и триста наложниц, не считая рабынь и танцовщиц. И всех их очаровывал своей любовью Соломон, потому что Бог дал ему такую неиссякаемую силу страсти, какой не было у людей обыкновенных. Он любил белолицых, черноглазых, красногубых хеттеянок за их яркую, но мгновенную красоту, которая так же рано и прелестно расцветает и так же быстро вянет, как цветок нарцисса; смуглых, высоких, пламенных филистимлянок с жесткими курчавыми волосами, носивших золотые звенящие запястья на кистях рук, золотые обручи на плечах, а на обеих щиколотках широкие браслеты, соединенные тонкой цепочкой; нежных, маленьких, гибких аммореянок, сложенных без упрека, – их верность и покорность в любви вошли в пословицу; женщин из Ассирии, удлинявших красками свои глаза и вытравливавших синие звезды на лбу и на щеках; образованных, веселых и остроумных дочерей Сидона, умевших хорошо петь, танцевать, а также играть на арфах, лютнях и флейтах под аккомпанемент бубна; желтокожих египтянок, неутомимых в любви и безумных в ревности; сладострастных вавилонянок, у которых все тело под одеждой было гладко, как мрамор, потому что они особой пастой истребляли на нем волосы; дев Бактрии, красивших волосы и ногти в огненно-красный цвет и носивших шальвары; молчаливых, застенчивых моавитянок, у которых роскошные груди были прохладны в самые жаркие летние ночи; беспечных и расточительных аммонитянок с огненными волосами и с телом такой белизны, что оно светилось во тьме; хрупких голубоглазых женщин с льняными волосами и неясным запахом кожи, которых привозили с севера, через Баальбек, и язык которых был непонятен для всех живущих в Палестине. Кроме того, любил царь многих дочерей Иудеи и Израиля.

Также разделял он ложе с Балкис-Македа, царицей Савской, превзошедшей всех женщин в мире красотой, мудростью, богатством и разнообразием искусства в страсти; и с Ависагой-сунамитянкой, согревавшей старость царя Давида, с этой ласковой, тихой красавицей, из-за которой Соломон предал своего старшего брата Адонию смерти от руки Ваней, сына Иодаева.

И с бедной девушкой из виноградника, по имени Суламифь, которую одну из всех женщин любил царь всем своим сердцем.

Носильный одр сделал себе Соломон из лучшего кедрового дерева, с серебряными столпами, с золотыми локотниками в виде лежащих львов, с шатром из пурпуровой тирской ткани. Внутри же весь шатер был украшен золотым шитьем и драгоценными камнями – любовными дарами жен и дев иерусалимских. И когда стройные черные рабы проносили Соломона в дни великих празднеств среди народа, поистине был прекрасен царь, как лилия Саронской долины!

Бледно было его лицо, губы – точно яркая алая лента; волнистые волосы черные иссиня, и в них – украшение мудрости – блестела седина, подобно серебряным нитям горных ручьев, падающих с высоты темных скал Аэрмона; седина сверкала и в его черной бороде, завитой, по обычаю царей ассирийских, правильными мелкими рядами.

Глаза же у царя были темны, как самый темный агат, как небо в безлунную летнюю ночь, а ресницы, разверзавшиеся стрелами вверх и вниз, походили на черные лучи вокруг черных звезд. И не было человека во вселенной, который мог бы выдержать взгляд Соломона, не потупив своих глаз. И молнии гнева в очах царя повергали людей на землю.

Но бывали минуты сердечного веселия, когда царь опьянялся любовью, или вином, или сладостью власти, или радовался он мудрому и красивому слову, сказанному кстати. Тогда тихо опускались до половины его длинные ресницы, бросая синие тени на светлое лицо, и в глазах царя загорались, точно искры в черных брильянтах, теплые огни ласкового, нежного смеха; и те, кто видели эту улыбку, готовы были за нее отдать тело и душу – так она была неописуемо прекрасна. Одно имя царя Соломона, произнесенное вслух, волновало сердце женщин, как аромат пролитого мирра, напоминающий о ночах любви.

Руки царя были нежны, белы, теплы и красивы, как у женщины, но в них заключался такой избыток жизненной силы, что, налагая ладони на темя больных, царь исцелял головные боли, судороги, черную меланхолию и беснование. На указательном пальце левой руки носил Соломон гемму из кроваво-красного астерикса, извергавшего из себя шесть лучей жемчужного цвета. Много сотен лет было этому кольцу, и на оборотной стороне его камня вырезана была надпись на языке древнего, исчезнувшего народа: «Все проходит».

И так велика была власть души Соломона, что повиновались ей даже животные: львы и тигры ползали у ног царя, и терлись мордами о его колени, и лизали его руки своими жесткими языками, когда он входил в их помещения. И он, находивший веселие сердца в сверкающих переливах драгоценных камней, в аромате египетских благовонных смол, в нежном прикосновении легких тканей, в сладостной музыке, в тонком вкусе красного искристого вина, играющего в чеканном нинуанском потире, – он любил также гладить суровые гривы львов, бархатные спины черных пантер и нежные лапы молодых пятнистых леопардов, любил слушать рев диких зверей, видеть их сильные и прекрасные движения и ощущать горячий запах их хищного дыхания.

Так живописал царя Соломона Иосафат, сын Ахилуда, историк его дней.

III

«За то, что ты не просил себе долгой жизни, не просил себе богатства, не просил себе душ врагов, но просил мудрости, то вот я делаю по слову твоему. Вот я даю тебе сердце мудрое и разумное, так что подобного тебе не было прежде тебя, и после тебя не восстанет подобный тебе».

Так сказал Соломону Бог, и по слову его познал царь составление мира и действие стихий, постиг начало, конец и середину времен, проник в тайну вечного волнообразного и кругового возвращения событий; у астрономов Библоса, Акры, Саргона, Борсиппы и Ниневии научился он следить за изменением расположения звезд и за годовыми кругами. Знал он также естество всех животных и угадывал чувства зверей, понимал происхождение и направление ветров, различные свойства растений и силу целебных трав.

Помыслы в сердце человеческом – глубокая вода, но и их умел вычерпывать мудрый царь. В словах и голосе, в глазах, в движениях рук так же ясно читал он самые сокровенные тайны душ, как буквы в открытой книге. И потому со всех концов Палестины приходило к нему великое множество людей, прося суда, совета, помощи, разрешения спора, а также и за разгадкою непонятных предзнаменований и снов. И дивились люди глубине и тонкости ответов Соломоновых.

Три тысячи притчей сочинил Соломон и тысячу и пять песней. Диктовал он их двум искусным и быстрым писцам, Елихоферу и Ахии, сыновьям Сивы, и потом сличал написанное обоими. Всегда облекал он свои мысли изящными выражениями, потому что золотому яблоку в чаше из прозрачного сардоникса подобно слово, сказанное умело, и потому также, что слова мудрых остры, как иглы, крепки, как вбитые гвозди, и составители их все от единого пастыря. «Слово – искра в движении сердца», – так говорил царь. И была мудрость Соломона выше мудрости всех сынов Востока и всей мудрости египтян. Был он мудрее и Ефана Езрахитянина, и Емана, и Хилколы, и Додры, сыновей Махола. Но уже начинал он тяготиться красотою обыкновенной человеческой мудрости, и не имела она в глазах его прежней цены. Беспокойным и пытливым умом жаждал он той высшей мудрости, которую Господь имел на своем пути прежде всех созданий своих искони, от начала, прежде бытия земли, той мудрости, которая была при нем великой художницей, когда он проводил круговую черту по лицу бездны. И не находил ее Соломон.

Изучил царь учения магов халдейских и ниневийских, науку астрологов из Абидоса, Саиса и Мемфиса, тайны волхвов, мистагогов, и эпоптов ассирийских, и прорицателей из Бактры и Персеполя и убедился, что знания их были знаниями человеческими.

Также искал он мудрости в тайнодействиях древних языческих верований и потому посещал капища и приносил жертвы: могущественному Ваалу-Либанону, которого чтили под именем Мелькарта, бога созидания и разрушения, покровителя мореплавания, в Тире и Сидоне, называли Аммоном в оазисе Сивах, где идол его кивал головою, указывая пути праздничным шествиям, Бэлом у халдеев, Молохом у хананеев; поклонялся также жене его – грозной и сладострастной Астарте, имевшей в других храмах имена Иштар, Исаар, Ваальтис, Ашера, Истар-Белит и Атаргатис. Изливал он елей и возжигал курение Изиде и Озирису египетским, брату и сестре, соединившимся браком еще во чреве матери своей и зачавшим там бога Гора, и Деркето, рыбообразной богине тирской, и Анубису с собачьей головой, богу бальзамирования, и вавилонскому Оанну, и Дагону филистимскому, и Авденаго ассирийскому, и Утсабу, идолу ниневийскому, и мрачной Кибелле, и Бэл-Меродоху, покровителю Вавилона – богу планеты Юпитер, и халдейскому Ору – богу вечного огня, и таинственной Омороге – праматери богов, которую Бэл рассек на две части, создав из них небо и землю, а из головы – людей; и поклонялся царь еще богине Атанаис, в честь которой девушки Финикии, Лидии, Армении и Персии отдавали прохожим свое тело, как священную жертву, на пороге храмов.

Но ничего не находил царь в обрядах языческих, кроме пьянства, ночных оргий, блуда, кровосмешения и противоестественных страстей, и в догматах их видел суесловие и обман. Но никому из подданных не воспрещал приношение жертв любимому богу и даже сам построил на Масличной горе капище Хамосу, мерзости моавитской, по просьбе прекрасной, задумчивой Эллаан – моавитянки, бывшей тогда возлюбленной женою царя. Одного лишь не терпел Соломон и преследовал смертью – жертвоприношение детей.

И увидел он в своих исканиях, что участь сынов человеческих и участь животных одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом. И понял царь, что во многой мудрости много печали, и кто умножает познание – умножает скорбь. Узнал он также, что и при смехе иногда болит сердце и концом радости бывает печаль. И однажды утром впервые продиктовал он Елихоферу и Ахии:

– Все суета сует и томление духа, – так говорит Екклезиаст.

Но тогда не знал еще царь, что скоро пошлет ему Бог такую нежную и пламенную, преданную и прекрасную любовь, которая одна дороже богатства, славы и мудрости, которая дороже самой жизни, потому что даже жизнью она не дорожит и не боится смерти.

IV

Виноградник был у царя в Ваал-Гамоне, на южном склоне Ватн-эль-Хава, к западу от капища Молоха; туда любил царь уединяться в часы великих размышлений. Гранатовые деревья, оливы и дикие яблони, вперемежку с кедрами и кипарисами, окаймляли его с трех сторон по горе, с четвертой же был он огражден от дороги высокой каменной стеной. И другие виноградники, лежавшие вокруг, также принадлежали Соломону; он отдавал их внаем сторожам за тысячу сребреников каждый.

Только с рассветом окончился во дворце роскошный пир, который давал царь израильский в честь послов царя Ассирийского, славного Тиглат-Пилеазара. Несмотря на утомление, Соломон не мог заснуть этим утром. Ни вино, ни сикера не отуманили крепких ассирийских голов и не развязали их хитрых языков. Но проницательный ум мудрого царя уже опередил их планы и уже вязал, в свою очередь, тонкую политическую сеть, которою он оплетет этих важных людей с надменными глазами и с льстивой речью. Соломон сумеет сохранить необходимую приязнь с повелителем Ассирии и в то же время, ради вечной дружбы с Хирамом Тирским, спасет от разграбления его царство, которое своими неисчислимыми богатствами, скрытыми в подвалах под узкими улицами с тесными домами, давно уже привлекает жадные взоры восточных владык.

И вот на заре приказал Соломон отнести себя на гору Ватн-эль-Хав, оставил носилки далеко на дороге и теперь один сидит на простой деревянной скамье, наверху виноградника, под сенью деревьев, еще затаивших в своих ветвях росистую прохладу ночи. Простой белый плащ надет на царе, скрепленный на правом плече и на левом боку двумя египетскими аграфами из зеленого золота, в форме свернувшихся крокодилов – символ бога Себаха. Руки царя лежат неподвижно на коленях, а глаза, затененные глубокой мыслью, не мигая, устремлены на восток, в сторону Мертвого моря – туда, где из-за круглой вершины Аназе восходит в пламени зари солнце.

Утренний ветер дует с востока и разносит аромат цветущего винограда – тонкий аромат резеды и вареного вина. Темные кипарисы важно раскачивают тонкими верхушками и льют свое смолистое дыхание. Торопливо переговариваются серебряно-зеленые листы олив.

Но вот Соломон встает и прислушивается. Милый женский голос, ясный и чистый, как это росистое утро, поет где-то невдалеке, за деревьями. Простой и нежный мотив льется, льется себе, как звонкий ручей в горах, повторяя все те же пять-шесть нот. И его незатейливая изящная прелесть вызывает тихую улыбку умиления в глазах царя.

Все ближе слышится голос. Вот он уже здесь, рядом, за раскидистыми кедрами, за темной зеленью можжевельника. Тогда царь осторожно раздвигает руками ветви, тихо пробирается между колючими кустами и выходит на открытое место.

Перед ним, за низкой стеной, грубо сложенной из больших желтых камней, расстилается вверх виноградник. Девушка в легком голубом платье ходит между рядами лоз, нагибается над чем-то внизу и опять выпрямляется и поет. Рыжие волосы ее горят на солнце.

День дохнул прохладою, Убегают ночные тени. Возвращайся скорее, мой милый, Будь легок, как серна, Как молодой олень среди горных ущелий…

Так поет она, подвязывая виноградные лозы, и медленно спускается вниз, ближе и ближе к каменной стене, за которой стоит царь. Она одна – никто не видит и не слышит ее; запах цветущего винограда, радостная свежесть утра и горячая кровь в сердце опьяняют ее, и вот слова наивной песенки мгновенно рождаются у нее на устах и уносятся ветром, забытые навсегда:

Ловите нам лис и лисенят, Они портят наши виноградники, А виноградники наши в цвете.

Так она доходит до самой стены и, не замечая царя, поворачивает назад и идет, легко взбираясь в гору, вдоль соседнего ряда лоз. Теперь песня звучит глуше:

Беги, возлюбленный мой, Будь подобен серне Или молодому оленю На горах бальзамических.

Но вдруг она замолкает и так пригибается к земле, что ее не видно за виноградником.

Тогда Соломон произносит голосом, ласкающим ухо:

– Девушка, покажи мне лицо твое, дай еще услышать твой голос.

Она быстро выпрямляется и оборачивается лицом к царю. Сильный ветер срывается в эту секунду и треплет на ней легкое платье и вдруг плотно облепляет его вокруг ее тела и между ног. И царь на мгновенье, пока она не становится спиной к ветру, видит всю ее под одеждой, как нагую, высокую и стройную, в сильном расцвете тринадцати лет; видит ее маленькие, круглые, крепкие груди и возвышения сосцов, от которых материя лучами расходится врозь, и круглый, как чаша, девический живот, и глубокую линию, которая разделяет ее ноги снизу доверху и там расходится надвое, к выпуклым бедрам.

– Потому что голос твой сладок и лицо твое приятно! – говорит Соломон.

Она подходит ближе и смотрит на царя с трепетом и с восхищением. Невыразимо прекрасно ее смуглое и яркое лицо. Тяжелые, густые темно-рыжие волосы, в которые она воткнула два цветка алого мака, упругими бесчисленными кудрями покрывают ее плечи, и разбегаются по спине, и пламенеют, пронзенные лучами солнца, как золотой пурпур. Самодельное ожерелье из каких-то красных сухих ягод трогательно и невинно обвивает в два раза ее темную, высокую, тонкую шею.

– Я не заметила тебя! – говорит она нежно, и голос ее звучит, как пение флейты. – Откуда ты пришел?

– Ты так хорошо пела, девушка!

Она стыдливо опускает глаза и сама краснеет, но под ее длинными ресницами и в углах губ дрожит тайная улыбка.

– Ты пела о своем милом. Он легок, как серна, как молодой горный олень. Ведь он очень красив, твой милый, девушка, не правда ли?

Она смеется так звонко и музыкально, точно серебряный град падает на золотое блюдо.

– У меня нет милого. Это только песня. У меня еще не было милого…

Они молчат с минуту и глубоко, без улыбки смотрят друг на друга… Птицы громко перекликаются среди деревьев. Грудь девушки часто колеблется под ветхим полотном.

– Я не верю тебе, красавица. Ты так прекрасна…

– Ты смеешься надо мною. Посмотри, какая я черная…

Она поднимает кверху маленькие темные руки, и широкие рукава легко скользят вниз, к плечам, обнажая ее локти, у которых такой тонкий и круглый девический рисунок.

И она говорит жалобно:

– Братья мои рассердились на меня и поставили меня стеречь виноградник, и вот – погляди, как опалило меня солнце!

– О нет, солнце сделало тебя еще красивее, прекраснейшая из женщин! Вот ты засмеялась, и зубы твои – как белые двойни-ягнята, вышедшие из купальни, и ни на одном из них нет порока. Щеки твои – точно половинки граната под кудрями твоими.

Губы твои алы – наслаждение смотреть на них. А волосы твои… Знаешь, на что похожи твои волосы? Видала ли ты, как с Галаада вечером спускается овечье стадо? Оно покрывает всю гору, с вершины до подножья, и от света зари и от пыли кажется таким же красным и таким же волнистым, как твои кудри. Глаза твои глубоки, как два озера Есевонских у ворот Батраббима. О, как ты красива! Шея твоя пряма и стройна, как башня Давидова!..

– Как башня Давидова! – повторяет она в упоении.

– Да, да, прекраснейшая из женщин. Тысяча щитов висит на башне Давида, и все это щиты побежденных военачальников. Вот и мой щит вешаю я на твою башню…

– О, говори, говори еще…

– А когда ты обернулась назад, на мой зов, и подул ветер, то я увидел под одеждой оба сосца твои и подумал: вот две маленькие серны, которые пасутся между лилиями.

Стан твой был похож на пальму и груди твои на грозди виноградные.

Девушка слабо вскрикивает, закрывает лицо ладонями, а грудь локтями и так краснеет, что даже уши и шея становятся у нее пурпуровыми.

– И бедра твои я увидел. Они стройны, как драгоценная ваза – изделие искусного художника. Отними же твои руки, девушка. Покажи мне лицо твое.

Она покорно опускает руки вниз. Густое золотое сияние льется из глаз Соломона, и очаровывает ее, и кружит ей голову, и сладкой, теплой дрожью струится по коже ее тела.

– Скажи мне, кто ты? – говорит она медленно, с недоумением. – Я никогда не видела подобного тебе.

– Я пастух, моя красавица. Я пасу чудесные стада белых ягнят на горах, где зеленая трава пестреет нарциссами. Не придешь ли ты ко мне, на мое пастбище?

Но она тихо качает головою:

– Неужели ты думаешь, что я поверю этому? Лицо твое не огрубело от ветра и не обожжено солнцем, и руки твои белы. На тебе дорогой хитон, и одна застежка на нем стоит годовой платы, которую братья мои вносят за наш виноградник Адонираму, царскому сборщику. Ты пришел оттуда, из-за стены… Ты, верно, один из людей, близких к царю? Мне кажется, что я видела тебя однажды в день великого празднества, мне даже помнится – я бежала за твоей колесницей.

– Ты угадала, девушка. От тебя трудно скрыться. И правда, зачем тебе быть скиталицей около стад пастушеских? Да, я один из царской свиты, я главный повар царя. И ты видела меня, когда я ехал в колеснице Аминодавовой в день праздника Пасхи. Но зачем ты стоишь далеко от меня? Подойди ближе, сестра моя! Сядь вот здесь на камне стены и расскажи мне что-нибудь о себе. Скажи мне твое имя?

– Суламифь, – говорит она.

– За что же, Суламифь, рассердились на тебя твои братья?

– Мне стыдно говорить об этом. Они выручили деньги от продажи вина и послали меня в город купить хлеба и козьего сыра. А я…

– А ты потеряла деньги?

– Нет, хуже…

Она низко склоняет голову и шепчет:

– Кроме хлеба и сыра, я купила еще немножко, совсем немножко, розового масла у египтян в старом городе.

– И ты скрыла это от братьев?

– Да…

И она произносит еле слышно:

– Розовое масло так хорошо пахнет!

Царь ласково гладит ее маленькую жесткую руку.

– Тебе, верно, скучно одной в винограднике?

– Нет. Я работаю, пою… В полдень мне приносят поесть, а вечером меня сменяет один из братьев. Иногда я рою корни мандрагоры, похожие на маленьких человечков… У нас их покупают халдейские купцы. Говорят, они делают из них сонный напиток… Скажи, правда ли, что ягоды мандрагоры помогают в любви?

– Нет, Суламифь, в любви помогает только любовь. Скажи, у тебя есть отец или мать?

– Одна мать. Отец умер два года тому назад. Братья – все старше меня – они от первого брака, а от второго только я и сестра.

– Твоя сестра так же красива, как и ты?

– Она еще мала. Ей только девять лет.

Царь смеется, тихо обнимает Суламифь, привлекает ее к себе и говорит ей на ухо:

– Девять лет… Значит, у нее еще нет такой груди, как у тебя? Такой гордой, такой горячей груди!

Она молчит, горя от стыда и счастья. Глаза ее светятся и меркнут, они туманятся блаженной улыбкой. Царь слышит в своей руке бурное биение ее сердца.

– Теплота твоей одежды благоухает лучше, чем мирра, лучше, чем нард, – говорит он, жарко касаясь губами ее уха. – И когда ты дышишь, я слышу запах от ноздрей твоих, как от яблоков. Сестра моя, возлюбленная моя, ты пленила сердце мое одним взглядом твоих очей, одним ожерельем на твоей шее.

– О, не гляди на меня! – просит Суламифь. – Глаза твои волнуют меня.

Но она сама изгибает назад спину и кладет голову на грудь Соломона. Губы ее рдеют над блестящими зубами, веки дрожат от мучительного желания. Соломон приникает жадно устами к ее зовущему рту. Он чувствует пламень ее губ, и скользкость ее зубов, и сладкую влажность ее языка и весь горит таким нестерпимым желанием, какого он еще никогда не знал в жизни.

Так проходит минута и две.

– Что ты делаешь со мною! – слабо говорит Суламифь, закрывая глаза. – Что ты делаешь со мной!

Но Соломон страстно шепчет около самого ее рта:

– Сотовый мед каплет из уст твоих, невеста, мед и молоко под языком твоим… О, иди скорее ко мне. Здесь за стеной темно и прохладно. Никто не увидит нас. Здесь мягкая зелень под кедрами.

– Нет, нет, оставь меня. Я не хочу, не могу.

– Суламифь… ты хочешь, ты хочешь… Сестра моя, возлюбленная моя, иди ко мне!

Чьи-то шаги раздаются внизу по дороге, у стены царского виноградника, но Соломон удерживает за руку испуганную девушку.

– Скажи мне скорее, где ты живешь? Сегодня ночью я приду к тебе, – говорит он быстро.

– Нет, нет, нет… Я не скажу тебе это. Пусти меня. Я не скажу тебе.

– Я не пущу тебя, Суламифь, пока ты не скажешь… Я хочу тебя!

– Хорошо, я скажу… Но сначала обещай мне не приходить этой ночью… Также не приходи и в следующую ночь… и в следующую за той… Царь мой! Заклинаю тебя сернами и полевыми ланями, не тревожь свою возлюбленную, пока она не захочет!

– Да, я обещаю тебе это… Где же твой дом, Суламифь?

– Если по пути в город ты перейдешь через Кедрон по мосту выше Силоама, ты увидишь наш дом около источника. Там нет других домов.

– А где же там твое окно, Суламифь?

– Зачем тебе это знать, милый? О, не гляди же на меня так. Взгляд твой околдовывает меня… Не целуй меня… Не целуй меня… Милый! Целуй меня еще…

– Где же твое окно, единственная моя?

– Окно на южной стороне. Ах, я не должна тебе этого говорить… Маленькое, высокое окно с решеткой.

– И решетка отворяется изнутри?

– Нет, это глухое окно. Но за углом есть дверь. Она прямо ведет в комнату, где я сплю с сестрою. Но ведь ты обещал мне!.. Сестра моя спит чутко. О, как ты прекрасен, мой возлюбленный. Ты ведь обещал, не правда ли?

Соломон тихо гладит ее волосы и щеки.

– Я приду к тебе этой ночью, – говорит он настойчиво. – В полночь приду. Это так будет, так будет. Я хочу этого.

– Милый!

– Нет. Ты будешь ждать меня. Только не бойся и верь мне. Я не причиню тебе горя. Я дам тебе такую радость, рядом с которой все на земле ничтожно. Теперь прощай. Я слышу, что за мной идут.

– Прощай, возлюбленный мой… О нет, не уходи еще. Скажи мне твое имя, я не знаю его.

Он на мгновение, точно нерешительно, опускает ресницы, но тотчас же поднимает их.

– У меня одно имя с царем. Меня зовут Соломон. Прощай. Я люблю тебя.

Проблемы

В повести «Суламифь» сосредоточена, в основном, нравственная проблематика, открывающая людям истинные ценности, способные осчастливить человека. В противовес им Куприн перечисляет те пороки, которые, напротив, мешают людям обрести душевную гармонию.

• Зависть. Этот порок заставляет женщину презреть свое чувство и превратиться в гнев. Не любовь говорила в ней, а ненависть. Атис ничего не добилась своим поступком, лишь обрушила на себя праведное наказание царя. Свое счастье она обратила в ничто лишь ради того, чтобы его не было у других. Кроме того, она разрушила судьбу юноши, который был предан ей. То есть, потворство пороку лишь ухудшило ее положение, но ничем не помогло ей.
• Эгоизм. Самолюбие Атис раздулось от непомерного самолюбования. Женщина ставила себя выше людей, законов и чувств, поэтому покусилась на жизнь невиновного человека, предала любимого, послала на смерть друга, и все потому, что она возомнила себя самим правосудием.
• Кризис среднего возраста. Чувства Соломона до роковой встречи с Суламифь может понять каждый человек, прошедший через разочарование, связанное с пониманием окружающего мира, что приходит в зрелости. Мир кажется несовершенным, люди – лицемерными, бытие – бессмысленным. Мудрость и опыт показывают все мрачные краски жизни, а пресыщенность заставляет усомниться в том, что привычные блага так уж важны и приятны. Лишь сильное чувство способно помочь такому человеку вырваться из меланхолии и апатии.

I

Царь Соломон не достиг еще среднего возраста — сорока пяти лет, — а слава о его мудрости и красоте, о великолепии его жизни и пышности его двора распространилась далеко за пределами Палестины. В Ассирии и Финикии, в Верхнем и Нижнем Египте, от древней Тавризы до Йемена и от Исмара до Персеполя, на побережье Черного моря и на островах Средиземного — с удивлением произносили его имя, потому что не было подобного ему между царями во все дни его.

В 480 году по исшествии Израиля, в четвертый год своего царствования, в месяце Зифе, предпринял царь сооружение великого храма господня на горе Мориа и постройку дворца в Иерусалиме. Восемьдесят тысяч каменотесов и семьдесят тысяч носильщиков беспрерывно работали в горах и в предместьях города, а десять тысяч дровосеков из числа тридцати восьми тысяч отправлялись посменно на Ливан, где проводили целый месяц в столь тяжкой работе, что после нее отдыхали два месяца. Тысячи людей вязали срубленные деревья в плоты, и сотни моряков сплавляли их морем в Иаффу, где их обделывали тиряне, искусные в токарной и столярной работе. Только лишь при возведении пирамид Хефрена, Хуфу и Микерина в Гизехе употреблено было такое несметное количество рабочих.

Три тысячи шестьсот приставников надзирали за работами, а над приставниками начальствовал Азария, сын Нафанов, человек жестокий и деятельный, про которого сложился слух, что он никогда не спит, пожираемый огнем внутренней неизлечимой болезни. Все же планы дворца и храма, рисунки колонн, давира и медного моря, чертежи окон, украшения стен и тронов созданы были зодчим Хирамом-Авием из Сидона, сыном мед-пика из рода Нафалимова.

Через семь лет, в месяце Буле, был завершен храм господень и через тринадцать лет — царский дворец. За кедровые бревна с Ливана, за кипарисные и оливковые доски, за дерево певговое, ситтим и фарспс, за обтесанные и отполированные громадные дорогие камни, за пурпур, багряницу и виссон, шитый золотом, за голубые шерстяные материи, за слоновую кость и красные бараньи кожи, за железо, оникс и множество мрамора, за драгоценные камни, за золотые цепи, венцы, шнурки, щипцы, сетки, лотки, лампады, цветы и светильники, золотые петли к дверям и золотые гвозди, весом в шестьдесят сиклей каждый, за златокованые чаши и блюда, за резные и мозаичные орнаменты, залитые и иссеченные в камне изображения львов, херувимов, волов, пальм и ананасов — подарил Соломон Тирскому царю Хираму, соименнику зодчего, двадцать городов и селений в земле Галилейской, и Хирам нашел этот подарок ничтожным, — с такой неслыханной роскошью были выстроены храм господень и дворец Соломонов и малый дворец в Милло для жены царя, красавицы Астис, дочери египетского фараона Суссакима. Красное же дерево, которое позднее пошло на перила и лестницы галерей, на музыкальные инструменты и на переплеты для священных книг, было принесено в дар Соломону царицей Савской, мудрой и прекрасной Балкис, вместе с таким количеством ароматных курений, благовонных масл и драгоценных духов, какого до сих пор еще не видали в Израиле.

С каждым годом росли богатства царя. Три раза в год возвращались в гавани его корабли: «Фарсис», ходивший по Средиземному морю, и «Хирам», ходивший по Чермному морю. Они привозили из Африки слоновую кость, обезьян, павлинов и антилоп; богато украшенные колесницы из Египта, живых тигров и львов, а также звериные шкуры и меха из Месопотамии, белоснежных коней из Кувы, парваимский золотой песок на шестьсот шестьдесят талантов в год, красное, черное и сандаловое дерево из страны Офир, пестрые ассурские и калахские ковры с удивительными рисунками — дружественные дары царя Тиглат-Пилеазара, художественную мозаику из Ниневии, Нимруда и Саргона; чудные узорчатые ткани из Хатуара; златокованые кубки из Тира; из Сидона — цветные стекла, а из Пунта, близ Баб-эль-Мандеба, те редкие благовония — нард, алоэ, трость, киннамон, шафран, амбру, мускус, стакти, халван, смирну и ладан, из-за обладания которыми египетские фараоны предпринимали не раз кровавые войны.

Серебро же во дни Соломоновы стало ценою, как простой камень, и красное дерево не дороже простых сикимор, растущих на низинах.

Каменные бани, обложенные порфиром, мраморные водоемы и прохладные фонтаны устроил царь, повелев провести воду из горных источников, низвергавшихся в Кедронский поток, а вокруг дворца насадил сады и рощи и развел виноградник в Ваал-Гамоне.

Было у Соломона сорок тысяч стойл для мулов и коней колесничных и двенадцать тысяч для конницы; ежедневно привозили для лошадей ячмень и солому из провинций. Десять волов откормленных и двадцать волов с пастбища, тридцать коров пшеничной муки и шестьдесят прочей, сто батов вина разного, триста овец, не считая птицы откормленной, оленей, серн и сайгаков, — все это через руки двенадцати приставников шло ежедневно к столу Соломона, а также к столу его двора, свиты и гвардии. Шестьдесят воинов, из числа пятисот самых сильных и храбрых во всем войске, держали посменно караул во внутренних покоях дворца. Пятьсот щитов, покрытых золотыми пластинками, повелел Соломон сделать для своих телохранителей.

О произведении

Повесть «Суламифь» Куприна была написана в 1907 году. В основу сюжета легли «Песни песней царя Соломона» и Ветхого Завета Библии, а центральным персонажем произведения стала прекрасная Суламифь – возлюбленная мудрого царя Соломона.

В повести переосмысливается древнее предание, затрагиваются важные темы: с одной стороны, любовь и уважение, с другой – злость, зависть и смерть.

Для лучшей подготовки к уроку литературы рекомендуем читать онлайн краткое содержание «Суламифь» по главам, а после – пройти тест для проверки знаний.

Материал подготовлен совместно с учителем высшей категории Корощуп Любовью Александровной.

Опыт работы учителем русского языка и литературы — 30 лет.

О чем это произведение?

Часто царь Соломон любил уединиться в виноградниках. И вот однажды в одну из таких прогулок он услышал пение девушки. Умиление и улыбку вызвал голос ее у царя. Внешность была по стать пению. Рыжие волосы. Стройный стан. Цветы мака в волосах, самодельное ожерелье из ягод. Именно такой предстает перед читателями Суламифь. Благодаря своей искренности, нежности и чистоте, словно храм Парфенон, покорила она мудрейшего из правителей.

Одна из многочисленных жен Соломона, египетская царица Атис, страстно любила царя. Страшные и пленительные слухи ходили о ней: «Родители прятали всех красивых детей от ее взгляда». Ядовитые стрелы зависти по отношению к Суламифь пронзили ее скверное сердце. Ревность «везувием» возгорелась в душе Атис. Словно Отелло, вознамерилась она умертвить «предмет» своих страданий. Воспользовавшись влюбленностью Элиава (юноша, страстно желавший быть вместе с египетской царицей), она убедила его ночью проникнуть во дворец и убить счастливую пару.

В трагическую ночь царь и его возлюбленная любуются звездами и рассуждают о скоротечности человеческого бытия: «Жизнь коротка, но время бесконечно, вещество бессмертно… Проходят тьмы и тьмы тем веков, все в мире повторяется. Повторимся и мы с тобой, моя возлюбленная». Это будут последние слова, перед тем как Элиав пронзит девушку мечом. Данная ночь – последняя и в жизни несчастного юноши-марионетки. Такова суть повести «Суламифь». Атис ждет изгнание, а Соломона — вечное воспоминание о своей единственной любви. Местами данная повесть напоминает скорее трагедию с «традиционным шекспировским финалом», но, в совокупности обладает особым настроением и неповторимым послевкусием. Строки, которые Соломон приказал записать после потери возлюбленной, вынесены в эпиграф произведения:

Положи мя, яко печать, на сердце твоем, яко печать, на мышце твоей: зане крепка, яко смерть, любовь, жестока, яко смерть, ревность: стрелы ее — стрелы огненные.

Суламифь краткое содержание

Повесть «Суламифь» Куприна была написана в 1907 году. В основу сюжета легли «Песни Песней царя Соломона» и Ветхого Завета Библии, а центральным персонажем произведения стала прекрасная Суламифь – возлюбленная мудрого царя Соломона. Для лучшей подготовки к уроку литературы рекомендуем читать онлайн краткое содержание «Суламифь» по главам.

Главные герои Соломон – мудрый и справедливый правитель Израильского царства. Суламифь – юная девушка из бедной семьи, самая сильная любовь Соломона. Другие персонажи Астис – царица, которая до появления Суламифь была самой любимой женой Соломона. Элиав – начальник царской охраны, одурманенный чарами Астис. Краткое содержание

Глава 1 Царь Соломон не вошел еще в пору зрелости, но «слава о его мудрости и красоте, о великолепии его жизни и пышности его двора» распространилась далеко за пределы Израильского царства. Он организовал строительство величественных сооружений, и «через семь лет, в месяце Буле, был завершен храм Господень и через тринадцать лет – царский дворец». На украшение храма и царского дворца ушло невероятное количество золота, драгоценных камней, редких пород деревьев и самых дорогих тканей. Вокруг дворца Соломон повелел разбить пышные сады и виноградники. Из самых дальних стран стекались в Иерусалим купцы и путешественники, чтобы воочию убедиться в неслыханном богатстве царя Соломона.

Глава 2 Соломон привык ни в чем себе не отказывать, и малейшие его прихоти исполнялись незамедлительно. Он обладал огромным гаремом – «семьсот жен было у царя и триста наложниц, не считая рабынь и танцовщиц», привезенных с разных концов света. Соломон был удивительно хорош собой, и женщины любили его всем сердцем. Холеные его руки обладали такой жизненной силой, что «царь исцелял головные боли, судороги, черную меланхолию и беснование». И даже дикие животные чувствовали внутреннюю мощь царя, позволяя себя гладить и ласкать.

Глава 3 Бог даровал Соломону «сердце мудрое и разумное». Словно в раскрытой книге читал он все «помыслы в сердце человеческом», и потому со всей Палестины устремлялось к нему «великое множество людей, прося суда, совета, помощи, разрешения спора». Он стремился познать смысл бытия, и вскоре пришел к выводу, что «все суета сует и томление духа». Тогда Соломон еще не знал, что «скоро пошлет ему Бог такую нежную и пламенную, преданную и прекрасную любовь, которая одна дороже богатства, славы и мудрости».

Глава 4 На одном из южных склонов горы Ватн-эль-Хав был разбит живописный виноградник – «туда любил царь уединяться в часы великих размышлений». Однажды, гуляя по саду, он услыхал «милый женский голос, ясный и чистый». Он принадлежал красивой рыжеволосой девушке в простеньком голубом платье. Соломон был поражен красотой юной прелестницы, которую звали Суламифь. Не раскрыв своего царского титула, он попросил разрешения навестить ее этой ночью. Суламифь согласилась, поскольку с первого взгляда влюбилась в Соломона.

Глава 5 В этот день Соломон «творил суд над людьми, приходившими к нему». Царь был облачен в пышные одежды, его окружали придворные и воины в золотых латах. «Первым предстал перед Соломоном со своей жалобой» гранильщик, чей друг решил присвоить себе драгоценный камень. Царю без труда удалось найти виновных и доказать их преступный замысел. Затем к царю обратились «три брата, судившиеся о наследстве». Соломон столь мудро разделил его между всеми наследниками, что никто из них не был обижен. И все последующие дела мудрый правитель разрешал быстро и справедливо. В этот день он хотел всех осчастливить, и «роздал столько наград, пенсий и подарков, сколько не раздавал иногда в целый год». И лишь одному человеку отказал Соломон в аудиенции – жрецу-провидцу.

Глава 6 Чтобы подготовиться к встрече с Соломоном, Суламифь продала единственное свое украшение – «праздничные серьги, серебряные, кольцами», и на вырученные деньги купила дорогие благовония. Дождавшись наступления ночи, она умастила все тело драгоценной миррой, и принялась ждать своего возлюбленного. Однако в последний миг Суламифь не нашла в себе силы выйти к Соломону. Услышав же его удаляющиеся шаги, она, позабыв о робости, бросилась за ним вслед. Суламифь нашла царя в благоухающем винограднике, где они предались любви.

Глава 7 Соломон поведал своей возлюбленной, кем на самом деле является. Он привел ее во дворец, где наложницы подвели Суламифь к роскошному мраморному бассейну и омыли ее прекрасное тело в душистых водах. После облачили ее в такой сверкающий наряд, «что одежда казалась сотканной из солнечных лучей». Увидев Суламифь, потрясенный Соломон решил сделать девушку царицей. Он продел ей в уши «драгоценные подвески из глубоко-красных карбункулов» и повел «в залу пиршества, где уже дожидались его друзья и приближенные».

Глава 8 В течение последующих семи дней Соломон и Суламифь «наслаждались любовью и не могли насытиться ею». Царь щедро одаривал свою возлюбленную драгоценностями, «рассказывал ей о внутренней природе камней, о их волшебных свойствах и таинственных значениях». Но ни один драгоценный камень не мог сравниться по своей красоте и силе с Соломоном и Суламифью, освещенными изнутри сильным и глубоким чувством. Любовь царя и прекрасной девушки из виноградника была так велика, что память о ней пережила не одно столетие.

Глава 9 Всю неделю влюбленные упивались друг другом. Они считали великим чудом, что на них снизошла столь сильная и всепоглощающая любовь. Соломон ничего не скрывал от своей возлюбленной, и она с благодарностью принимала его откровенность. Суламифь просила царя рассказать ей о своей прежней жизни, и он поведал «многое из своей жизни, чего не знал никто из других людей и что Суламифь унесла с собой в могилу».

Глава 10 В древнем храме Изиды проходила служба, устроенная в честь великой богини. Ее муж был убит коварным братом, который разрезал его тело на части и разбросал по всему Египту. «В великой скорби и рыданиях» Изида отправилась на поиски останков своего супруга. Таков был смысл первой части службы, а на вторую ее часть остались лишь «посвященные в высшие степени – мистагоги, эпопты, пророки и жрецы». В одной из тайных комнат храма находилась Астис, которая до появления Суламифь была самой любимой женой Соломона. Чувственная и жестокая дочь Египта решила отомстить царю за его холодность. Она остановила свой выбор на молодом начальнике царской охраны, Элиаве, чтобы соблазнить его.

Глава 11 Тем временем в храме начались приготовления к тому, чтобы «принести великую добровольную кровавую жертву Изиде». Жрецы принесли статую богини, воскурили дурманящий сознание дым и начали петь. В комнату к Астис привели Элиава, у которого при виде прекрасной египтянки кружилась голова «от восторга, стыда и желания». Астис принялась расспрашивать его о Соломоне и Суламифь. Начальник охраны признался, что «никого еще не любил царь, как ее». Разъяренная царица пообещала юноше, что будет вечно принадлежать только ему, если он убьет своего царя и его возлюбленную. Элиав покорно согласился.

Глава 12 В свою последнюю, седьмую ночь, Соломон и Суламифь беседовали о великой тайне смерти, и некое предчувствие окутывало «легкою тенью их слова, поцелуи и объятия». Суламифь услышала шорох за дверями, которые распахнулись неожиданно «быстро и беззвучно». Девушка кинулась к вошедшему человеку и пала жертвой его острого клинка. Соломон увидел «Элиава, который стоял у двери, слегка наклонившись над телом девушки, шатаясь, точно пьяный». Все еще одурманенный чарами Астис, он послушно ответил своему господину, кто приказал совершить убийство. Суламифь была еще жива. Она благодарила царя за его любовь и мудрость, уверяя, что «никогда не было и не будет женщины счастливее» ее. К утру девушка умерла. Соломон приказал убить Элиава, а ревнивую царицу отправить обратно в Египет. Царь уединился в громадной, пустой зале судилища, «и весь день, до первых вечерних теней, оставался царь один на один со своими мыслями»…

Заключение Главной в произведении является тема любви, способной возвышать человека и дарить ему ни с чем не сравнимое блаженство. Трагедия же заключается в том, что у людей часто не хватает сил, чтобы уберечь свое чувство от зависти, злости и ревности.

Краткий пересказ «Суламифь» будет полезен для читательского дневника и подготовки к уроку литературы.

Куприн и «Суламифь», Ветхий Завет, Соломон и «Песнь песней». Шестое мнение дилетанта.

Положи мя яко печать на сердце твоём, яко печать на мышце твоей: зане крепка яко смерть любовь, жестока яко смерть ревность: стрелы её – стрелы огненные. (А.И.Куприн. Эпиграф «Суламифь»)

В 1909 году Академия Наук присудила Куприну – вместе с И.А.Буниным – Пушкинскую премию. (Такова тогда была Академия – Академия Менделеева, Мечникова, К.Р., Л.Н.Толстого, В.Г.Короленко, В.В.Стасова, М.Горького – правда, его членство было отменено царём Николаем Вторым, А П.Чехова… Не пример ей нынешняя – таково мнение дилетанта). Но что такое Бунин по сравнению с Куприным – эстетствующий барин, бывший сотрудник «Орловского вестника» и лауреат Нобелевской премии по литературе (вместо Куприна)?.. Получатель Нобелевской по политическому соображению, так же, как Пастернак (отчасти – заслуженно, но отказавшийся от получения), Солженицын (особенно – при том, что он не писатель в понимании литературном, скорее публицист). Что написал так и неокончивший гимназию Бунин: незаконченный автобиографический роман «Жизнь Арсеньева» (в котором автор с симпатией и грустью сочувственно пишет о поколении помещиков из культурного дворянства, о старых господах), рассказы о несчастной и трагической любви: «Митина любовь», «Тёмные аллеи», преувеличенный «Солнечный удар» (по которому снят надуманный фильм), злопыхательские, «закусившего удила филистера», «Окаянные дни», перевод двадцати двух главной, со вступлением и эпилогом «Песни о Гайавате» Г.В.Лонгфелло, ностальгические «Антоновские яблоки»…

Горький так отзывался о творчестве периода рассказов Бунина (до революции 1905г.): «Не понимаю, как талант свой красивый, — как матовое серебро, он не отточит в нож и не воткнёт им куда надо». Лев Толстой пишет о Куприне: «Я самым талантливым из нынешних писателей считаю Куприна. Куприн — настоящий художник, громадный талант. Поднимает вопросы жизни более глубокие, чем у его собратьев».

Бунин умер в Париже 8 ноября (как в назидание — на следующий день годовщины революции, не принятой им. «…отмщение и аз воздам…» (к Римл. 19:21) 1953г. Но справедливости ради (как дилетантом она понимается) надо отметить один абзац в «Жизни Арсеньева», причём, в самом начале («Юность», книга первая, третий абзац), который может отчасти показать Бунина, как писателя, глубиною и сакраментальностью мысли, которая приблизительно также мучает и дилетанта лет с двадцати): «У нас нет чувства своего начала и конца. И очень жаль, что мне сказали, когда именно я родился. Если бы не сказали, я бы теперь и понятия не имел о своём возрасте, — тем более, что я ещё совсем не ощущаю его бремени, — и, значит, был бы избавлен от мысли, что мне будто бы полагается лет через десять или двадцать умереть». (После этого у дилетанта первый раз «слёзы навернулись на глаза». Но далее в «Жизни Арсеньева» было прекраснодушие): «А родись я и живи на необитаемом острове, я бы даже и о самом существовании смерти не подозревал. «Вот было бы счастье!» — хочется прибавить мне. Но кто знает? Может быть, великое несчастье. Да и правда ли, что не подозревал бы? Не рождаемся ли мы с чувством смерти? А если нет, если бы не подозревал, любил ли бы я жизнь так, как люблю и любил?»

Куприн также был в эмиграции – почти одновременно с Буниным – осенью 1919г. он «перешёл советскую границу и стал эмигрантом», но через 18 лет, в 1937г. (!) вернулся в Россию. «Эмигрантская жизнь — писал Куприн из Парижа – вконец изжевала меня и приплюснула дух мой к земле. Нет, не жить мне в Европах!.. Чем дальше я отхожу во времени от родины, тем болезненнее о ней скучаю… Знаете ли, чего мне не хватает? Это двух-трёх минут разговора с половым из Любимовского уезда, с зарайским извозчиком, с тульским банщиком, с владимирским плотником, с мещерским каменщиком. Я изнемогаю без русского языка…». Бунин вспоминал: «Я как-то встретил его (в Париже) на улице и внутренне ахнул: и следа не осталось от прежнего Куприна! Он… плёлся такой худенький, слабенький, что казалось, первый порыв ветра сдует его с ног, не сразу узнал меня, потом обнял с такой трогательной нежностью, с такой грустной кротостью, что у меня слёзы навернулись на глаза». И безысходная бедность. Куприн писал из Парижа: «Сейчас мои дела рогожные… какой это тяжкий труд, какое унижение, какая горечь, писать ради насущного хлеба, ради пары танов, пачки папирос…». «..Всё, всё дорожает. Зато писательский труд дешевеет не по дням, а по часам. Издатели беспощадно снижают наши гонорары, публика же не покупает книг и совсем перестаёт читать». Когда в 1956 году, по прошествии 20 лет после смерти автора, Гослитиздат выпустил шеститомное собрание сочинений Куприна тиражом три миллиона – читатели расхватали их в несколько дней. Горький не однажды негативно высказывался о «Суламифи» Куприна, однако, Воровский относился к ней иначе, в статье о Куприне он писал, что повесть — «гимн женской красоте и молодости». * * * 1 «Царь Соломон не достиг ещё среднего возраста – сорока пяти лет, – а слава о его мудрости и красоте, о великолепии его жизни и пышности его двора распространилась далеко за пределами Палестины. Соломон предпринял постройку храма господня и дворца в Иерусалиме. Более сотни тысяч рабочих заняты на грандиозных стройках. Через 7 лет завершён храм и через 13 – дворец царя. Масса дорогих материалов, золота, слоновой кости, железа, мрамора, кожи, драгоценных пород дерева, благовонных масел, духов и ароматных курений – подарок царицы Савской пошло на неслыханную роскошь дворца и храм, а также на дворец жены царя – Астис. Каменные бани, обложенные порфиром , мраморные водоёмы и прохладные фонтаны устроил царь из горных источников, низвергавшихся в Кедронский поток, а вокруг дворца насадил сады и рощи и развёл виноградник в Ваал-Гамоне

». 2 «
Чего бы глаза царя ни пожелали, он не отказывал им и не возбранял сердцу своему никакого веселия. Семьсот жён было у царя и триста наложниц, не считая рабынь и танцовщиц. И всех их очаровывал своей любовью Соломон, потому что бог дал ему такую неиссякаемую силу страсти, какой не было у людей обыкновенных». Также разделял он ложе с царицей Савской, превзошедшей всех женщин в мире красотой, мудростью, богатством и разнообразием искусства в страсти; и с Ависагой-сунамитянкой, согревавшей старость царя Давида… На указательном пальце левой руки носил Соломон гемму из кроваво-красного астерикса, извергавшего из себя шесть лучей жемчужного цвета. Много сотен лет было этому кольцу, и на оборотной стороне его камня вырезана была надпись на языке древнего, исчезнувшего народа: «Всё проходит
». 3 «
За то, что ты не просил себе долгой жизни, не просил себе богатства, не просил себе душ врагов, не просил мудрости,.. Три тысячи притчей сочинил Соломон и тысячу и пять песней. «Слово – искра в движении сердца», — так говорил царь. И была мудрость Соломона выше мудрости всех сынов Востока и всей мудрости египтян. …жаждал он той высшей мудрости, которую господь имел на своём пути прежде всех созданий своих искони, от начала, прежде бытия земли, которая была при нём, когда он проводил круговую черту по лицу бездны. И не находил её Соломон. Изучил царь учения… и убедился, что знания их были знаниями человеческими. …ничего не находил царь в обрядах языческих, кроме пьянства, ночных оргий, блуда, кровосмешения и противоестественных страстей, и в догматах их видел суесловие и обман. И увидел он в своих исканиях, что участь сынов человеческих и участь животных одна: как те умирают, та умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом. И понял царь, что во многой мудрости много печали, и кто умножает познание – умножает скорбь. Узнал он также, что и при смехе иногда болит сердце и концом радости бывает печаль. И однажды утром впервые продиктовал он:… — Всё суета сует и томление духа, — так говорит Екклезиаст
. (Тут второй раз «слёзы навернулись на глаза» дилетанта).
Но тогда не знал ещё царь, что скоро пошлёт ему бог такую нежную и пламенную, преданную и прекрасную любовь, которая одна дороже богатства, славы и мудрости, которая дороже самой жизни, потому что даже жизнью она не дорожит и не боится смерти
». (Когда Сталин прочёл новеллу Горького «Девушка и смерть», он сделал надпись: «Это посильнее «Фауста» Гёте. Здесь любовь побеждает смерть». Но не так стало в «Суламифи», там «бог судил иное»: «жестока яко смерть ревность: стрелы её – стрелы огненные»). 4 «
Утренний ветер дует с востока и разносит аромат цветущего винограда – тонкий аромат резеды и варёного вина. Милый женский голос, ясный и чистый, как это росистое утро, поёт где-то невдалеке за деревьями. Девушка в лёгком голубом платье ходит между рядами лоз… и поёт. Рыжие волосы её горят на солнце. Возвращайся скорее, мой милый, Будь лёгок, как серна, Как молодой олень среди горных ущелий… Так поёт она, подвязывая виноградные лозы,.. …Соломон произносит голосом, ласкающим ухо: — Девушка, покажи мне лицо твоё, дай ещё услышать твой голос. Она быстро выпрямляется и оборачивается лицом к царю. Сильный ветер срывается в эту секунду и треплет на ней лёгкое платье и вдруг плотно облепляет его вокруг её тела и между ног. И царь на мгновенье видит всю её под одеждой, как нагую, высокую и стройную в сильном расцвете тринадцати лет; видит её маленькие, круглые, крепкие груди, от которых материя лучами расходится врозь, и круглый, как чаша, девичий живот, и глубокую линию, которая разделяет её ноги снизу доверху и там расходится надвое, к выпуклым бёдрам. Она подходит ближе и смотрит на царя с трепетом и восхищением. Невыразимо прекрасно её смуглое и яркое лицо. Тяжёлые, густые тёмно-рыжие волосы упругими бесчисленными кудрями покрывают её плечи и разбегаются по спине и пламенеют, пронзённые лучами солнца, как золотой пурпур.
(И третий раз у дилетанта «слёзы навернулись на глаза», потому что дилетанту нравятся блондинки, но не восточные красавицы, смуглые и тёмноволосые – хотя бы и с длинными ресницами и не потерявшие способность краснеть от смущения).
Она стыдливо опускает глаза и сама краснеет, но под её длинными ресницами и в углах губ дрожит тайная улыбка. — Ты пела о своём милом. Она смеётся так звонко и музыкально, точно серебряный град падает на золотое блюдо. — Это только песня. У меня ещё не было милого… — А когда ты обернулась на мой зов. И подул ветер, то я увидел под одеждой… Стан твой… и груди твои грозди виноградные. И бёдра твои я увидел. Они стройны, как драгоценная ваза – изделие искусного художника. Девушка слабо вскрикивает, закрывает лицо ладонями, а грудь локтями и так краснеет, что даже уши и шея становятся у неё пурпурными. — Но зачем ты стоишь далеко от меня? Подойди ближе, сестра моя! Сядь вот здесь на камне стены… Скажи мне твоё имя? — Суламифь… Иногда я рою корни мандрагоры, похожие на маленьких человечков… Скажи, правда ли, что ягоды мандрагоры помогают в любви? — Нет, Суламифь, в любви помогает только любовь. Царь смеётся, тихо обнимает Суламифь, привлекает её к себе и говорит ей на ухо: — …нет такой гордой, такой горячей груди! Она молчит, горя от стыда и счастья. Глаза её туманятся блаженной улыбкой. Царь слышит в своей руке бурное биение её сердца. Губы её рдеют над блестящими зубами., веки дрожат от мучительного желания. Соломон приникает жадно устами к её зовущему рту. Он чувствует пламень её губ, и скользкость её зубов, и сладкую влажность её языка, и весь горит таким нестерпимым желанием, какого он ещё никогда не знал в жизни. Так проходит минута и две. — Что ты делаешь со мною! – слабо говорит Суламифь, закрывая глаза. — О, иди скорее ко мне. Здесь за стеной темно и прохладно. Никто не увидит нас. Здесь мягкая зелень под кедрами. — Нет, нет, оставь меня. Я не хочу, не могу. — Скажи мне скорее, где ты живёшь? Сегодня ночью я приду к тебе, — говорит он быстро. Я не пущу тебя, Суламифь, пока ты не скажешь… Я хочу тебя! — Зачем тебе это знать, милый? О, не гляди же на меня так. Взгляд твой околдовывает меня… Не целуй меня… Не целуй меня… Милый! Целуй меня ещё… Соломон тихо гладит её волосы и щёки. — Я приду к тебе этой ночью. В полночь приду. Это так будет, так будет. Я хочу этого. — Милый! — Я дам тебе такую радость, рядом с которой всё на земле ничтожно. Теперь прощай. Я слышу, что за мной идут. — Прощай, возлюбленный мой… О нет, не уходи ещё. Скажи мне твоё имя, я не знаю его. Он на мгновение, точно нерешительно, опускает ресницы, но тотчас же поднимает их. — У меня одно имя с царём. Меня зовут Соломон. Прощай. Я люблю тебя». 5 «Светел и радостен был Соломон в этот день, когда сидел он на троне в зале дома Ливанского и творил суд над людьми, приходившими к нему. — Оставьте ссоры; тяжёл камень, весок и песок, но гнев глупца тяжелее их обоих». 6 «…встала Суламифь с своего бедного ложа из козьей шерсти и прислушалась. Всё было тихо в доме. Дрожа от робости, ожиданья и счастья, расстегнула Суламифь свои одежды, опустила их вниз к своим ногам и, перешагнув через них, осталась среди комнаты нагая, лицом к окну, освещённая луною через переплёт решётки. Она налила густую благовонную мирру себе на плечи, на грудь, на живот… — Это для тебя, мой милый, это для тебя, возлюбленный мой. И вот, благоухающая миррой, легла она на своё ложе. — Что если он не придёт сегодня? – думает Суламифь. – Я просила его, и вдруг он послушался меня?.. Песок захрустел на дворе под лёгкими шагами. И души не стало в девушке. — Своего виноградника я не уберегла. Время прекращает своё течение и смыкается над ними солнечным кругом. Ложе у них – зелень, кровля – кедры, стены – кипарисы. И знамя над их шатром – любовь». 7 … 8 «Семь дней прошло с того утра, когда вступила Суламифь в царский дворец. Семь дней она и царь наслаждались любовью и не могли насытиться ею. Так посетила царя Соломона – величайшего из царей и мудрейшего из мудрецов – его первая и последняя любовь. Много веков прошло с той поры. Были царства и цари, и от них не осталось следа, как от ветра, пробежавшего над пустыней. Были длинные беспощадные войны, после которых имена полководцев сияли в веках, точно кровавые звёзды, но время стёрло даже самую память о них. Любовь же бедной девушки из виноградника и великого царя никогда не пройдёт и не забудется, потому что крепка, как смерть, любовь, потому что каждая женщина, которая любит, — царица, потому что любовь – прекрасна!»
(И опять, в четвёртый раз у дилетанта «слёзы навернулись на глаза» — потому что никого не любил он и не знал, что это такое – «любовь», и его никто не любил).
9 «- Скажи мне, мой царь, — спросила однажды Суламифь, — не удивительно ли, что я полюбила тебя так внезапно? Чем ты так пленил меня, мой возлюбленный? И царь, тихо склоняясь головой к нежным коленям Суламифи, ласково улыбнулся и ответил: — Тысячи женщин до тебя, о моя прекрасная, задавали своим милым этот вопрос, и сотни веков после тебя будут спрашивать об этом своих милых. Три вещи есть в мире, непонятные для меня, и четвёртую я не постигаю: путь орла в небе, змеи на скале, корабля среди моря и путь мужчины к сердцу женщины. — …тысячи раз может любить человек, но только один раз он любит. Тьмы-тем людей думают, что они любят, но только двум из них посылает бог любовь. И когда ты отдалась мне там, между кипарисами, под кровлей из кедров, на ложе из зелени, я от души благодарил бога, столь милостивого ко мне. Жадно внимала ему Суламифь… И когда наступало утро, и тело Суламифи казалось пенно-розовым, и любовная усталость окружала голубыми тенями её прекрасные глаза, она говорила с нежной улыбкою: — Освежите меня яблоками , подкрепите меня вином, ибо я изнемогаю от любви». 10 «Сегодня был седьмой день египетского месяца фаменота, посвящённый мистериям Озириса и Изиды. … с таинственными символами богов и со священными изображениями Фаллуса. Там пребывала сама богиня, Она, Невидимая, Подающая плодородие, Таинственная, Мать, Сестра и Жена богов. Царица Астис возлежала в маленьком потайном покое. С тех пор как Соломон охладел к царице Астис, утомлённый её необузданной чувственностью, она со всем пылом южного сладострастия и со всей яростью оскорблённой женской ревности предалась тем тайным оргиям извращённой похоти, которые входили в высший культ скопческого служения Изиде. Тёмные, злые, страшные и пленительные слухи ходили о царице Астис в Иерусалиме. …одного любила всем своим пламенным и порочным сердцем отвергнутая царица, жестокая и сладострастная Астис. И давно уже её пламенная любовь к царю так тесно срослась с жгучей ненавистью, что сама Астис не умела отличить их. И вот уже целый год ложе его в храме оставалось пустым. …глаза царицы остановились долго и внимательно, с напряжённой мыслью, на красивом юношеском лице Элиава, одного из начальников царских телохранителей. Однажды, почти шутя, повинуясь минутному капризу, она заставила Элиава провести у неё целую длинную блаженную ночь. Тёмные брови царицы сдвинулись, и её зелёные длинные глаза вдруг потемнел от страшной мысли. — Выйдите все. Хушай, ты пойдёшь и позовёшь ко мне Элиава, начальника царской стражи. Пусть он придёт один». 11 «Все части тела Озириса нашла Изида, кроме одной, священного Фаллуса, оплодотворяющего материнское чрево, созидающего новую вечную жизнь. — Это ты, Элиав? – спросила царица юношу, который тихо вошёл в дверь. В темноте ложи он беззвучно опустился к её ногам и прижал к губам край её платья. И царица почувствовала, что он плачет от восторга, стыда и желания.
(Это почти сцена из «Трёх мушкетёров» Дюма, где миледи совращает будущего убийцу лорда Бэкингема).
…верховный жрец оставался неподвижным. В руке он держал священный жертвенный нож из эфиопского обсидиана, готовый передать его в последний страшный момент. — Фаллус! Фаллус! Фаллус! – кричали в экстазе обезумевшие жрецы. – Где твой Фаллус, о светлый бог! Приди, оплодотвори богиню! Грудь её томится от желания! Чрево её, как пустыня в жаркие летние месяцы! Царица Астис, ещё продолжая содрогаться всем телом, откинула назад голову Элиава. Глаза её горели напряжённым красным огнём. И она сказала медленно, слово за словом: — Все мои ночи будут принадлежать тебе. Ты знаешь пропуск. Ты пойдёшь сегодня во дворец и убьёшь их обоих! Ты убьёшь их обоих! Элиав хотел что-то сказать. Но царица притянула его к себе и прильнула к его рту своими жаркими губами и языком. Это продолжалось мучительно долго. Потом, внезапно оторвав юношу от себя, она сказала коротко и повелительно: — Иди! — Я иду, — ответил покорно Элиав». 12 «И была седьмая ночь великой любви Соломона. Странно тихи и глубоко нежны были в эту ночь ласки царя и Суламифи. Точно какая-то задумчивая печаль, осторожная стыдливость, отдалённое предчувствие окутывали лёгкой тенью их слова, поцелуи и объятья. Глядя в окно на небо, Суламифь остановила свои глаза на яркой голубоватой звезде, которая трепетала кротко и нежно. — Как называется эта звезда, мой возлюбленный? – спросила она. — Это звезда Сопдит, — ответил царь. – Это священная звезда. Ассирийские маги говорят нам, что души всех людей живут на ней после смерти тела. — Ты веришь этому, царь? Соломон не ответил. — Может быть, мы увидимся там с тобою, царь, после того как умрём? – спросила Суламифь. Царь опять промолчал. — Ответь мне что-нибудь, возлюбленный, — робко попросила Суламифь. Тогда царь сказал: — Жизнь человеческая коротка, но время бесконечно, и вещество бессмертно. Человек умирает и утучняет гниением своего тела землю, земля вскармливает колос, колос приносит зерно, человек поглощает хлеб и питает им своё тело. Проходят тьмы и тьмы-тем веков, всё в мире повторяется, — повторяются люди, звери, камни, растения. Во многообразном круговороте времени и вещества повторяемся и мы с тобою, моя возлюбленная. Это также верно, как и то, что если мы с тобою наполним большой мешок доверху морским гравием и бросим в него всего лишь один драгоценный сапфир, то, вытаскивая много раз из мешка, ты всё-таки рано или поздно извлечёшь и драгоценность. Мы с тобою встретимся, Суламифь, и мы не узнаем друг друга, но с тоской и с восторгом будут стремиться наши сердца навстречу, потому что мы уже встречались с тобою, моя кроткая, моя прекрасная Суламифь, но мы не помним этого.
(Ровно тоже объяснял Циолковский академику Чижевскому о бессмертии человека, но о беспамятстве его в этом бессмертии. И потому в пятый раз у дилетанта «слёзы навернулись на глаза»).
— Скажи мне, мой царь, скажи, Соломон: вот, если завтра я умру, будешь ли ты вспоминать свою смуглую девушку из виноградника, свою Суламифь? И, прижимая её к своей груди, царь прошептал, взволнованный: — Не говори так никогда… Смерть не коснётся тебя…
(И в шестой раз у дилетанта «слёзы навернулись на глаза» — потому что неправду сказал Соломон – смерть равняет всех).
Резкий медный звук вдруг пронёсся над Иерусалимом. — Мне страшно, прекрасный мой! – прошептала Суламифь. Я не хочу смерти… Я ещё не успела насладиться твоими объятиями. Прижми меня к себе крепче… Положи меня, как печать, на сердце твоём!.. — Не бойся смерти, Суламифь! Также сильна, как и смерть, любовь… Тогда Суламифь улыбнулась в темноте от счастья и, обвив царя руками, прошептала ему на ухо: — Прошу тебя, когда наступит утро, пойдём вместе туда… на виноградник… Там снова окажу я тебе ласки мои… — Подожди, мой милый… сюда идут… Да… Я слышу шаги… Она замолчала. И было так тихо, что они различали биение своих сердец. — Кто там? – воскликнул Соломон. Но Суламифь уже спрыгнула с ложа, одним движением метнулась навстречу тёмной фигуре с блестящим мечом в руке. И тотчас же, поражённая насквозь коротким, быстрым ударом, она со слабым, точно удивлённым криком упала на пол.
(И в седьмой раз у дилетанта «слёзы навернулись на глаза», когда он читал это – беспомощная тринадцатилетняя девочка защитила и спасла жизнь от убийства здорового сорокапятилетнего мужика. Вот почему дилетант не читает мелодрам).
Старший врач сказал: — Царь, теперь не поможет ни наука, ни бог. Когда извлечём меч, оставленный в её груди, она тотчас же умрёт. Но в это время Суламифь очнулась… …глядя на своего возлюбленного и улыбаясь кротко, говорила с трудом прекрасная Суламифь: — Благодарю тебя, мой царь, за всё… Вспоминай иногда о твоей рабе, о твоей обожжённой солнцем Суламифи. И царь ответил ей глубоким, медленным голосом: — До тех пор, пока люди будут любить друг друга, пока красота души и тела будет самой лучшей и самой сладкой мечтой в мире, до тех пор будет произноситься, клянусь тебе, Суламифь, имя твоё во многие века будет произноситься с умилением и благодарностью. К утру Суламифи не стало. Царь же пошёл в залу судилища, сел на свой трон … и, склонив голову на ладонь, приказал (писцам, в тревоге затаившим дыхание): — Пишите! «Положи меня, как печать, на сердце твоём, как перстень на руке твоей, потому что крепка, как смерть любовь, и жестока, как ад, ревность: стрелы её – стрелы огненные». И помолчав долго, он сказал: — Оставьте меня одного. И весь день, до первых вечерних теней, оставался царь один на один со своими мыслями, и никто не осмелился войти в громадную, пустую залу судилища». * * *
И будто услышал Соломон чей-то голос… Однако, это внутри него кто-то сказал циничные слова, как будто высеченные на тыльной стороне камня старинного перстня на указательном пальце левой руки Соломона: «И это пройдёт»… Но по мудрости своей подумал вслух Соломон, будто высек слова на камне перстня своего, носимого на указательном пальце левой руки: «Ничто не проходит»… И здесь первый раз у дилетанта нет слёз на глазах… Если бы Куприн написал только «Поединок», «Гранатовый браслет» или «Суламифь», он уже оставил бы своё имя в изящной словесности – в беллетристике (так дилетантом это понимается). После Куприна можно уже и не читать Ветхий Завет – он весь в его «Суламифи» (так это представляется дилетанту, разве только Экклезиаста, ошибочно приписываемого Соломону…). Если зациклиться на возрасте Суламифи – это 13 лет, нимфетка, шестиклассница средней школы в СССР, где, как известно, в некотором смысле «секса нет»… При этом, по дилетантскому мнению, в ветхозаветной «Песни песней» Соломона и в 12-и главах – как апостолов у Христа — эротической сказки у Куприна (что критиковалось Горьким) больше чувства и аромата «сермяжной правды» жизни, чем в реальности неразделённости взаимоотношений у Бунина. «Суламифь» — это плотский вариант «Гранатового браслета». Бояться не следует дальних, бояться следует близких – они предают и могут убить (как охрана – Юдифь, президента Анвара Садата, премьера Индиру Ганди, посла Карпова…).

И избави вас бог от ранних и неравных браков…

История создания

Писатель долго собирал материал для своей книги. Он перерыл кучу старинных преданий, чтобы осознать не только поверхностный, но и аллегорический смыл «Песни песен» царя Шлома, изысканного образчика еврейской мифологии. Это и есть его главный исторический источник. В письме от 1.10.1907 господину Тихонову он пишет:

Теперь роюсь в Библии, Ренане, Веселовском и Пыляеве, потому что пишу не то историческую поэму, не то легенду… о любви Соломона и Суламифь, дщери Надавля, прекрасной, как завесы Соломона, как шатры Кидарские. Что выйдет – не видно, но задумано много яркой страсти, голого тела и другого.

Изначально автор планировал опубликовать свое произведение в Петербурге, в альманахе «Шиповник», однако в последний момент передумал и решил издать рукопись в месте, где работал тот, кому посвящается «Суламифь». Это писатель и поэт Иван Бунин. Тогда он был редактором сборников «Земля» — серии московских литературных альманахов. Он удостоился посвящения благодаря тому, что сам бывал в Иерусалиме и тоже очень увлекался ветхозаветной мифологией.

Повесть вызвала фурор, многие критики высказались на ее счет. Конечно, их чувства были задеты тонким эротизмом, окружившим священную легенду. Писатель не побоялся скандала и намеренно раскрыл чувственную сторону любви девочки-подростка и 45-летнего мужчины. Моралисты и догматики яростно атаковали соблазнительные описания, однако среди рецензентов нашлись и те ценители искусства, которые защищали право художника на творчество без ограничений. Например, А. Вергежинский писал:

Большая дерзость со стороны художника взять «Песнь песней» и рассказать ее своими словами… Но А. Куприн имеет право на такую дерзость…