Сочинение Дарья Пинигина в повести Прощание с Матерой (образ, характеристика)

• Сочинения
• По литературе
• Другие
• Дарья Пинигина в повести Прощание с Матерой

Главной героиней повести «Прощание с Матёрой» является Дарья Пинигина.

Это высокая и поджарая старушка, возраст которой точно не известен. Она давно живет на острове и не хочет его покидать. В ее доме всегда собирались другие жители, так как их привлекала Дарья Пинигина своей добротой, мудростью, весельем.

Когда ей было около пятидесяти, ее муж погиб на охоте. Его тело не было найдено. Дарье Васильевне пришлось многое пережить. У нее погибло трое детей. Старший сын умер на войне, второй — на лесоповале, а дочь, жившая своей семьей, умерла во вторых родах. Однако, у Дарьи было еще трое детей, которые ей помогали. Сын Павел всегда делал жизнь матери проще и радостнее.

Дарья Пинигина была честной и справедливой женщиной. Также ее отличала энергичность не по годам, доброта и мудрость.

Старуха понимала, что ее внуки — другие люди. Ей было горестно осознавать, что у них не было той привязанности к малой родине, любви к природе и уважения к родному краю, которое было у старшего поколения. Это противоречие выражено в отношениях Дарьи Пинигиной и ее внука Андрея. Это различие очень сильно расстраивало пожилую женщину, огорчало. Она не понимала, как можно не иметь тесной моральной связи с малой родиной, не любить ее и не жалеть, не уважать. Дарье Васильевне было дико желание молодежи уехать из Матеры. Однако, ее мудрость позволяла ей много размышлять на эту тему, думать, осознавать отличие потомков и принимать его.

Дарья Васильевна любила свой родной край, хотя ее предки пришли из Бурятии. Она не хотела покидать малую родину, потому что была очень привязана к ней. Всю жизнь свою прожила она на Матере до последнего дня.

Дарья Васильевна — идеал человека по мнению Распутина. В ее образ вложено идеальное понимание об отношениях человека со своей малой родиной, природой. Она является образцом истинного патриотизма, самоотверженности.

Кроме высоких патриотических качеств, Дарья Пинигина отличается высокими моральными качествами. Это прежде всего доброта, милосердие, проницательность и чуткий ум. Все эти добродетели основываются на любви ко всему живому и окружающему: природе, семье, родине, людям, животным.

Онлайн чтение книги Прощание с Матерой 8

Подступила и эта ночь, первая жаркая и яркая ночь на Матёре. Потом их будет много, в сентябре, ближе к концу, запылают ночи одна за другой, и далеко по сторонам озарится Ангара, провожаемая огромными, будто в честь ее нарочно запаленными огнями. Но эта ночь была первой, и вышла она на Матёре задолго вперед остальных.

В эту ночь горела Петрухина изба. Петруха, бывший от начала до конца тут же и догадавшийся, несмотря на суматоху, засечь время, доводил затем до сведения матёринцев, что хорошая, сухая, выстоявшаяся изба горит два часа. В деревне мало кто сомневался, что вспыхнула она не по какой другой причине, как по исполнению его собственного желания. Перед тем Петруха куда-то ездил, что-то вынюхивал и, воротясь, приказал матери, старухе Катерине, перевозиться: будто не сегодня-завтра нагрянет за избой музей. Перевозить было особенно нечего. Петруха был из тех богатеев, кому как в баню идти, так и переезжать. Корову продали еще два года назад, последнюю живность, подростка поросенка, закололи в апреле, когда стол опустел подчистую; старуха Катерина собрала свои немудрящие пожитки и в руках перенесла их к Дарье. Как раз за день перед пожаром и перенесла: Петруха пьяный настоял, выжил чуть не силой, и Катерина от греха подальше, чтоб не скандалить с ним, убралась. Дарья звала ее к себе еще раньше, уговаривая, что вдвоем им легче будет коротать оставшиеся на Матёре дни. Оно и верно, веселей, так и так днями старухи сбивались в кучу вокруг Дарьи. Дарья жила тем же страхом, что и другие, но жила уверенней и серьезней, с нею считался сын, человек не последний в совхозе, ей было куда приклонить голову после затопа, и даже с выбором: захочет – поедет в одну сторону, захочет – в другую; а кроме того, Дарья имела характер, который с годами не измяк, не повредился, и при случае умела постоять не только за себя. В каждом нашем поселенье всегда были и есть еще одна, а то и две старухи с характером, под защиту которых стягиваются слабые и страдальные; и обязательно: отживет, отойдет в смерть одна такая старуха – место ее тут же займет другая, подоспевшая к тому времени к старости и утвердившаяся среди других своим строгим и справедливым характером. В том особенном положении, в каком оказалась Матёра, Дарья ничем не могла помочь старухам, но они шли к ней, собираясь вместе, чтобы рядом с Дарьей и себя почувствовать тоже смелей и надежней. Известно же, что на миру и смерть красна, а предложи им кто смерть всем в одночасье, друг возле друга, едва ли хоть одна отошла бы задуматься – с последней радостью они бы согласились.

Под эту ночь Матёра утихомирилась рано. Поздние дела случаются обычно у молодых, а их в Матёре, кроме набежников из совхоза, не осталось. Легли еще при свете, когда он затихал и замирал, скатываясь за Ангару, куда ушло солнце. Теперь и время наступило непутевое, не как у нормальных людей: с одной стороны, охота задержать лето и оттянуть то небывалое-неживалое, что готовилось, а с другой – не терпелось, чтобы поскорей чем-нибудь кончилась эта тягомотина, когда не дома и не в гостях, то ли живешь, то ли снишься себе в долгом недобром сне. Легли, как обычно, рано; Катерина впервые уходила из дому и, хоть давно приготовилась, настроилась на уход, и этот малый, перед большим, переезд тоже загодя предчувствовала, но было ей донельзя горько и тошно, всякое слово казалось неуместным и ненужным. Дарья, понимая ее, не лезла с разговором; под вечер приходил Богодул, но с ним тоже не разбеседуешься, потыркали, помыркали, чтоб совсем не молчать, и Дарья спровадила старика. Себе она постелила на русской печке, там она больше всего и спала и зимой и летом, влезая на печку через голбец, а Катерина устроилась на топчане в переднем углу. Для Павла, когда он будет приезжать, оставалась деревянная кровать.

Легли и затихли. Катерина не знала, уснула она или, молясь ненадежными мыслями, только еще подбиралась ко сну, когда в окно забарабанили – сначала в окно и тут же в дверь, и Богодул за дверью (все недобрые вести приносил Богодул) сипло и раскатисто закричал:

– Катер-рина! – Обычная очередь мата, без которого не смыкались у него вместе два нормальных слова. – Катер-рина, горишь! Кур-рва! Петр-руха!

Старухи вскочили. В двух окнах, выходящих на верхний край Матёры, плясали огненные сполохи, огонь казался настолько близким, что Дарья со сна перепугалась первым страхом:

– Господи! Мы, ли че ли?!

Что к чему, Катерина разобрала сразу. И, путаясь в одежонке, вскрикивала запальчиво и слабо, будто билась лбом о стенку:

– Ну, бесовый! Ну, бесовый! Как знала! Как знала! Царица Небесная! – Подхватилась и со всех своих ног кинулась туда – домой, что еще только вечером было ее домом. Богодул, заторопившийся было за ней, с полдороги переиначил и повернул на нижний край добуживать деревню.

Когда Катерина подбежала, изба полыхала вовсю. Не было никакой возможности отбить ее от огня, да и не было в этом нужды. Один Петруха метался среди молча стоящих, неотрывно глядящих на огонь людей и пытался рассказать, как он чуть не сгорел, как в последний момент проснулся «от дыма в легких и жара в волосах – волоса аж потрескивали». «А то бы хана, – повторял он с усмешкой. – Ижжарился бы без остатку, и не нашли бы, где че у меня было», – и, присаживая голову, заглядывал в глаза: верят, не верят? От него, как от чумного, отодвигались, но Петруха особенно не рассчитывал на веру, он знал Матёру, знал, что и его знают как облупленного, а потому допускал и свою невольную вину. «Я вечером печку топил и лег спать, – лез он с никому не нужными объяснениями. – Может, уголь какой холерный выскочил, натворил делов», – и опять принимался рассказывать, как он спасся. Для него только это и было важно – что он сам мог сгореть и лишь чудом уцелел, он так уверился в этом, что, рассказывая, добивался у себя слезы и дрожи в голосе – того, что требовалось для правды. Про печку и уголь он здесь же и забывал и грозил: «Узнать бы, какая падла чиркнула, я бы…» – точил кулаки, пристукивая ими один о другой, как точат ножи. Или он опьянел от пожара, или с вечера еще не просох окончательно, но казался Петруха нетрезвым и пошатывался, оступался; лохматый и грязный, был он в майке, одна лямка которой сползла с плеча, и в сапогах – обуться все-таки успел старательно. К тому же Петруха успел кое-что выбросить из огня: на земле валялось ватное лоскутное одеяло, старая дошонка и «подгорна» – гармошка, которая в Петрухиных руках знала только: «Ты, Подгорна, ты, Подгорна, широкая улица, по тебе никто не ходит – ни петух, ни курица…» Петруха все хватался за нее и все переносил с места на место, подальше от жара; люди тоже отступали, когда припекало, но не расходились и не сводили с огня тревожных, пытающихся что-то рассмотреть и понять глаз.

Тут была вся оставшаяся живая деревня, даже ребятишки. Но и они не гомонили, как обычно; стояли завороженные и подавленные страшной силой огня. Старухи с суровыми и скорбными лицами держались не вместе, а кто где – с какой стороны подбежала каждая и уперлась перед жаром. Как никогда, неподвижные лица их при свете огня казались слепленными, восковыми; длинные уродливые тени подпрыгивали и извивались. Катерина, прибежав, закричала, заголосила, протягивая руки к горящей избе, в рыданиях наклоняясь, кланяясь в ее сторону, – на нее оглянулись, узнавая, кто она и почему имеет право кричать, узнали, молча пожалели и опять в мертвом раздумье уставились на огонь. Из темноты вынырнула Дарья и встала рядом с Катериной – и остальным сделалось спокойней, что Дарья там, рядом, что она, понадобится если, удержит около себя Катерину и что они, стало быть, могут оставаться на своих местах. Но и Катерина, поддаваясь этому жуткому и внимательному молчанию людей, вскоре тоже умолкла, подняла глаза и не убирала их больше с того, что с малых лет было ее домом.

Люди забыли, что каждый из них не один, потеряли друг друга, и не было сейчас друг в друге надобности. Всегда так: при неприятном, постыдном событии, сколько бы много ни было вместе народу, каждый старается, никого не замечая, оставаться один – легче затем освободиться от стыда. В душе им было нехорошо, неловко, что стоят они без движения, что они и не пытались совсем, когда еще можно было, спасти избу, – не к чему было пытаться. То же самое будет и с другими избами, скоро уж, – Петрухина первая. И они смотрели, смотрели, ничего не пропуская, как это есть, чтобы знать, как это будет, – так человек с исступленным вниманием вонзается глазами в мертвого, пытаясь заранее представить в том же положении, которого ему не миновать, себя.

Настолько ярко, безо всяких помех осветилась этим огнем судьба каждого из них, та не делимая уже ни с кем, у близкого края остановившаяся судьба, что и не верилось в людей рядом, – будто было это давным-давно.

Пламя уже охватило всю избу и взвивалось высоко вверх, горело сильно и ровно, и горело, раскалившись от жара, сплошным огнем все – стены, сени, стреляло головешками, искрило, заставляя людей спячиваться; лопались и плавились стекла; изнутри хлестким взмахом, точно плескал кто бензином, с фуканьем выметывались длинные буйные языки. Пылало так, что не видно было неба. Далеко кругом озарено было этим жарким недобрым сиянием – в нем светились ближние, начинающиеся улицей избы и тоже как горели, охваченные мечущимися по дереву бликами; им озарялась Ангара под берегом, и там, где она озарялась, зияла открытой раной с пульсирующей плотью; бугор за дорогой, который то выхватывало из темноты, то снова задвигало в нее пылающим сиянием, казался бурым, опаленным. За пылающими стенами что-то обваливалось и стучало, как от взрывов; в окна выбрасывало раскаленные угли; высоко поднимались и отлетали, теряясь в звездах, искры; полымя наверху шипело, переходя в слабый дым. Тесина на крыше вдруг поднялась в огне стоймя и, черная, угольная, но все же горящая, загнулась в сторону деревни – там, там быть пожарам, туда смотрите. И почти в тот же миг кровля рухнула, огонь опал, покатились верхние горящие венцы – люди вскрикнули и отскочили. Катерина снова заплакала навзрыд, невидяще кланяясь поверженной избе, которую ненадолго окутало дымом, пока передохнуло, отдыхиваясь и отрыгиваясь, и с новой силой направилось пламя, из которого частями выхватывалась, будто плясала, русская печка. Огонь полез по забору во двор, но и тут не захотели его остановить – к чему двор без избы? Кто станет спасать ноги, оставшись без головы?

Прощание с Матёрой — Распутин В.Г.

Она осек­лась, бес­сильно опу­сти­лась на лавку. Дарья подо­шла и при­села рядом. Сидеть в пустой, разо­рен­ной избе было неудобно – виновно и горько было сидеть в избе, кото­рую остав­ляли на смерть. И посо­бить нельзя, нет такой помощи, чтобы посо­бить, и видеть невы­но­симо, как слеп­нут стены и в окна льется уже никому не нуж­ный свет.

Наста­сья вспомнила:

– Че я хотела тебя про­сить, Дарья. Едва не забыла. Возьми к себе нашу Нюню. Возьми, Дарья.

– Какую ишо Нюню?

– Кошку нашу. Пом­нишь нашу кошку?

– Ну.

– Она щас куды-то убе­жала. Как стали соби­раться, убе­жала и не идет. Возьми ее, покорми до меня.

– Дак у меня своих дне. Анфиза тоже под­ки­нула – уез­жала. Куды я с имя?

– Нет, Дарья, Нюню надо взять, – завол­но­ва­лась Наста­сья. – Нюня – лас­кая кошечка, такой у тебя нету. Я ее с собой хотела, я бы ни в жисть ее не оста­вила, а Егор гово­рит: на паро­ход не пустют. А ну как вза­правду не пустют – про­па­дет Нюня. Тебе с ей ника­кой забо­тушки, она ниче и не ест, рази капельку когды бросишь…

– Гос­поди… с Нюней со своей… Попа­дется на глаза – возьму, не попа­дется – как хочет. Я за ей по ост­рову бегать не буду.

– Нет, Дарья, она сама. Она все сама. Такая понят­ная кошечка. А посмот­ришь на ее, и меня помя­нешь. Она как памятка моя оста­нется. А я при­еду, я назадь ее… Ее вот только без меня под­дер­жать, чтоб с голоду не околела.

– Ты-то правду приедешь?

– Дак а мы без кар­тофки-то как будем? А ну ежли зиму ишо при­дется не поме­реть – как без кар­тофки? – Каза­лось, Наста­сья гово­рила это кому-то дру­гому – Дарье она ска­зала, поте­ряв голос до стона: – Ой, да какую там зиму! Ни дня одного я не вижу напе­реди. Ой, Дарья, в чем мы виноватые?

Вер­нулся, гро­мы­хая тележ­кой, дед Егор, и ста­рухи под­ня­лись. Снова взя­лись за сун­дук, теперь уже в три силы, и снова опу­стили – не те силы. При­шлось Дарье крик­нуть Павла. Он при­шел, с удив­ле­нием поко­сился на ока­зину-сун­дук, не при­спо­соб­лен­ный для дорог, изго­тов­лен­ный в ста­рину на веки веч­ные сто­ять без дви­же­ния на одном месте, но про­мол­чал, не ска­зал о том ста­ри­кам. Лишь после, когда с тру­дом вта­щили его на тележку и под­вя­зали, посоветовал:

– Ты, дядя Егор, в Под­во­лоч­ную при­плы­вешь, сразу к Мишке иди. Не взду­май один пыжиться.

– Куды один… – мах­нул дед рукой. – Через грыжу не взять. Пона­пи­хала, дур­ная голова. – Дед Егор хотел сва­лить вину за сун­дук на Настасью.

– Ниче, Егор, ниче, – не рас­слы­шала она, кивая чему-то своей боль­шой голо­вой и попутно ози­ра­ясь кру­гом, словно все еще что-то разыскивая.

Сун­дук повез Павел; дед Егор шел сбоку и при­дер­жи­вал его, чтоб не сва­лился, за мед­ное кру­че­ное кольцо. Павел же помог пере­везти осталь­ное и сгру­зить все в лодку, потом вывел лодку на воду, про­ве­ряя запас в бор­тах, – его было доста­точно. При­ка­тили обратно тележку, дед Егор поста­вил ее под навес, осто­рожно опу­стив оглобли на землю, но, поду­мав, зачем-то под­нял их и уткнул в стену.

По двору, наго­ва­ри­вая, ходили курицы, про­дан­ные Вере Носа­ре­вой. Трех куриц зару­били – двух съели раньше, одну сва­рили в дорогу, и четы­рех живым пером за десять руб­лей купила Вера. А они, бес­тол­ко­вые, сюда, в свой двор, не пони­мают, что теперь он чужой и мерт­вый. Телку за 130 руб­лей сдали в сов­хоз – раз­бо­га­тели – куда с доб­ром! Но телка пас­лась на Под­моге – хорошо хоть ее не уви­дать. И все. А было какое-то хозяй­ство, жизнь про­жили не без рук – все поме­сти­лось в лодку. Пойди и оно пра­хом, одна дорога.

Народу в избе при­ба­ви­лось, подо­шли Кате­рина и Сима с ребя­тен­ком. Сидели молча, подав­ленно, рас­те­ряв все слова, и только водили гла­зами за Наста­сьей, кото­рая про­дол­жала тыкаться из угла в угол, будто все искала и не могла отыс­кать себя – ту, что должна уез­жать. Когда дед Егор с Пав­лом вошли, ста­рухи испу­ганно вздрог­нули и замерли, при­го­то­вив­шись к послед­ней команде. Но дед Егор достал вто­рую бутылку куп­лен­ного в плавларьке вина, они с Пав­лом вынесли из кути и под­ста­вили к ска­мейке стол, и ста­рухи обра­до­ванно, что еще не под­ни­маться, заше­ве­ли­лись, завзды­хали. А больше всех обра­до­ва­лась Наста­сья, она пове­се­лела, хохот­нув, и при­ня­лась рас­ска­зы­вать, как топи­лась сего­дня в послед­ний раз рус­ская печка.

Ста­ка­нов было только два; пер­выми под­няли их Павел и дед Егор.

– Отчаль­ную, что ли? – неуве­ренно спро­сил Павел.

Нужно было ска­зать что-то еще, и он доба­вил: – Живите долго, дядя Егор, тетка Настасья.

– Заживе-е-ом! – Дед Егор при­да­вил слово так, что оно пискнуло.

Павел выпил и ушел соби­раться. Ста­рухи опять умолкли, при­пи­вая вино малень­кими гло­точ­ками, как чай, мор­щась и стра­дая от него, пере­би­вая этим стра­да­нием дру­гое. Дед Егор тоже под­нялся, заку­рил под взгля­дами ста­рух и, выходя, предупредил:

– Недолго, суседки. Надоть трогаться.

Ста­рухи засмор­ка­лись, заго­во­рили, все сразу винясь перед Наста­сьей, а в чем вини­лись, в чем оправ­ды­ва­лись, не знали – тем более этот незна­мый грех нуж­дался в облег­че­нии. Наста­сья, не слыша и не пони­мая, согла­ша­лась; если уж понесло, пота­щило куда-то – что камешки на берегу счи­тать: они на берегу.

– Само­вар-то с собой берешь? – спро­сила Сима, пока­зы­вая на вычи­щен­ный, празд­нично сия­ю­щий у порога самовар.

– А как? – заки­вала Наста­сья. – Не зада­вит. Я его Егору не дала везти, на руках понесу. А заво­ра­чи­вать из дому нельзя, в лодке заверну.

– Пошто нельзя? – О чем-то надо было гово­рить – говорили.

– Чтоб видел, куда воро­чаться. При­мета такая.

– Нам тепери ни одна при­мета не подой­дет, – отка­зала Дарья. – Мы для их люди негод­ные. А от дога­дался бы, правда что, кто само­вар хошь одной в гроб поло­жить. Как мы там без само­вара останемся?

– Там-то он нашто тебе?

– Чай пить, – нашто ишо?

– А мы с Его­ром поедем, – ска­зала Наста­сья, пере­би­вая этот пустой, по ее поня­тию, раз­го­вор. – Может, ниче… Счас и поедем, все уж на берег свезли.

И, будто под­слу­шав, пой­мав момент, засту­чал в окошко дед Егор, пока­зал, что пора трогаться.

– Вот, поехали, – обра­до­ванно вспо­ло­ши­лась Наста­сья и пер­вой выско­чила из-за стола. – Я гово­рела… Идем, идем, Егор! – крик­нула она, как-то сразу вдруг пере­ме­нив­шись, чего-то испу­гав­шись. – Погоди меня, Егор, не уходи.

Второстепенные персонажи

Воронцов

Председатель совхоза, ответственный за переселение людей с острова. Чужой для местных человек, они его не уважают. Вступают в схватку во время санитарной уборки кладбища и прогоняют людей, разрушающих могилы.

Хозяин острова

Дух Матеры, маленький зверёк, которого никто не видит. Он знает всё про остров, оберегает его, знает будущее. Перед трагедией показывается на глаза только Дарье Пинигиной, но она, убитая горем из-за сожжения избы, не замечает Хозяина.

Таблица характеристик героев произведения, где собраны имена важнейших персонажей будет полезна для подготовки к урокам литературы, а также написания творческих работ.

Посмотрите, что еще у нас есть:

для самых компанейских —

Главные герои «Прощание с Матерой»

для самых любопытных —

Анализ «Прощание с матерой» Распутин

Тест по произведению

1. /13
   Вопрос 1 из 13

Несколько интересных сочинений

В данном произведении присутствуют, как вымышленные персонажи, так и реальные. Например, одним из главных героев произведения «Левша» император Александр первый, он умен, образованный

Слава о русских воинах издавна шла по миру. Неудивительно, ведь такой отваги не было и нет ни у французов, ни у немцев, ни у иных народов. Естественно, военачальники государства уделяли достаточное внимание и оборонным сооружениям

Рассказ Пари написан Чеховым за шесть лет до своей смерти. Он знал, что жить ему осталось немного, и последние его рассказы показывают переосмысление жизни Чеховым и подведения её итогов. Пари можно отнести к жанру рассказу-притче

Талант Николая Васильевича Гоголя раскрывать глубину характеров удивляет до сих пор. Эта яркость и целеустремленность заставляет меняться вместе с героями повести

Человек слова довольно весомое словосочетание. Несет огромный смысл, значение для общества. Сегодня редкость найти человека, умеющего держать слово.

– Но-но, бабка. Ты это… ты руки не распускай. Я тебе их свяжу. Ты… вы… – Он полоснул большими ржавыми глазами по старухам. – Вы откуда здесь взялись? Из могилок, что ли?

– Марш – кому говорят! – приступом шла на мужика Дарья. Он пятился, ошеломленный ее страшным, на все готовым видом. – Чтоб счас же тебя тут не было, поганая твоя душа! Могилы зорить… – Дарья взвыла. – А ты их тут хоронил? Отец, мать у тебя тут лежат? Ребяты лежат? Не было у тебя, у поганца, отца с матерью. Ты не человек. У какого человека духу хватит?!. – Она взглянула на собранные, сбросанные как попало кресты и тумбочки и еще тошней того взвыла. – О-о-о! Разрази ты его, господь, на этом месте, не пожалей. Не пожалей! Не-ет, – кинулась она опять на мужика. – Ты отсель так не уйдешь. Ты ответишь. Ты перед всем миром ответишь.

– Да отцепись ты, бабка! – взревел мужик. – Ответишь. Мне приказали, я делаю. Нужны мне ваши покойники.

– Кто приказал? Кто приказал? – бочком подскочила к нему Сима, не выпуская Колькиной ручонки. Мальчишка, всхлипывая, тянул ее назад, подальше от громадного разъяренного дяди, и Сима, поддаваясь ему, отступая, продолжала выкрикивать: – Для вас святого места на земле не осталось! Ироды!

На шум из кустов вышел второй мужик – этот поменьше, помоложе и поаккуратней, но тоже оглоблей нe свернешь и тоже в зеленой брезентовой спецовке – вышел с топором в руке, и, остановившись, прищурился.

– Ты посмотри, – обрадовался ему медведь. – Наскочили, понимаешь. Палками машут.

– В чем дело, граждане затопляемые? – важно спросил второй мужик. – Мы санитарная бригада, ведем очистку территории. По распоряжению санэпидстанции.

Непонятное слово показалось Настасье издевательским.

– Какой ишо сам-аспид-стансыи? – сейчас же подернулась она. – Над старухами измываться! Сам ты аспид! Обои вы аспиды ненасытные! Кары на вас нету. И ты меня топором не пужай. Не пужай, брось топор.

– Ну оказия! – мужик воткнул топор в стоящую рядом сосну.

– И не шуренься. Ишь, пришуренил разбойничьи свои глаза. Ты на нас прямо гляди. Че натворили, аспиды?

– Че натворили?! Че натворили?! – подхватив, заголосила Дарья. Сиротливые, оголенные могилы, сведенные в одинаково немые холмики, на которые она смотрела в горячечной муке, пытаясь осознать содеянное и все больше помрачаясь от него, вновь подхлестнули ее своим обезображенным видом. Не помня себя, Дарья бросилась опять с палкой на медведя, бывшего ближе, но он перехватил и выдернул палку. Дарья упала на колени. У нее недостало сил сразу подняться, но она слышала, как истошно кричала Сима и кричал мальчишка, как в ответ кричали что-то мужики, потом крик, подхваченный многими голосами, разросся, распахнулся; кто-то подхватил ее, помогая встать на ноги, и Дарья увидела, что из деревни прибежал народ. Тут были и Катерина, а Татьяна, и Лиза, и ребятишки, Вера, дед Егор, Тунгуска, Богодул, кто-то еще. Шум стоял несусветный. Мужиков окружили, они не успевали огрызаться. Богодул завладел топором, который был воткнут в сосну, и, тыча в грудь медведю острым суковатым батожком, другой рукой, оттянутой назад, как наизготовку, покачивал топор. Дед Егор молча и тупо смотрел то на кресты и звезды, обломавшиеся с тумбочек, то на сотворивших все это мужиков. Вера Носарева, крепкая бесстрашная баба, разглядела на одной из тумбочек материнскую фотографию и с такой яростью кинулась на мужиков, что те, отскакивая и обороняясь от нее, не на шутку перепугались. Шум поднялся с еще большей силой.

– Че с имя разговаривать – порешить их за это тут же. Место самое подходявое.

– Чтоб знали, нехристи.

– Зачем место поганить? В Ангару их.

– И руки не отсохли. Откуль такие берутся?

– Как морковку дергали… Это ж подумать надо!

– Ослобонить от их землю. Она спасибо скажет.

– Кур-рвы!

Второй мужик, помоложе, по-петушиному вскидывая голову и вертясь из стороны в сторону, старался перекричать народ:

– Мы-то что?! Мы-то что?! Вы поймите. Нам дали указание, привезли сюда. Мы не сами.

– Врет, – обрывали его. – Тайком приплыли.

– Дайте сказать, – добивался мужик. – Не тайком, с нами представитель приехал. Он нас привез. И Воронцов ваш здесь.

– Не может такого быть!

– Отведите нас в деревню – там разберемся. Они там.

– И правда, в деревню.

– Это вы зря: где напакостили, там ответ держать.

– Никуды от нас не денутся. Пошли.

И мужиков погнали в деревню. Они облегченно, обрадованно заторопились; старухи, не поспевая за ними, потребовали укоротить шаг. Богодул вприпрыжку, как стреноженный, не отпускал верзилу и продолжал тыкать его в спину своей палкой. Тот, оборачиваясь, рявкал – Богодул в ответ щерил в довольной ухмылке рот и показывал в руке топор. Вся эта шумная, злая и горячая процессия – ребятишки впереди и ребятишки позади, а в середине, зажав со всех сторон мужиков, растрепанные, возмущенные, скрюченные в две и три погибели старики и старухи, семенящие и кричащие в едином запале, поднимающие с дороги всю пыль, – толпа эта при входе в деревню столкнулась с двоими, которые торопились ей навстречу: один – Воронцов, председатель сельсовета, а теперь поссовета в новом поселке, и второй – незнакомый, конторского вида мужчина в соломенной шляпе и с цыганистым лицом.

– Что такое? Что у вас происходит? – еще издали, на ходу потребовал Воронцов.

Старухи враз загалдели, размахивая руками, перебивая друг друга и показывая на мужиков, которые, осмелев, выбрались из окружения и протолкалась к цыганистому.

– Мы, значит, делаем что надо, а они набросились, – взялся объяснять ему молодой.

– Как собаки, – подхватил верзила и завозил глазами, отыскивая в толпе Богодула. – Я тебе… пугало огородное…

Он не закончил, Воронцов перебил его и старух, которые на «собак» отозвались возмущенным гулом.

– Ти-ше! – с растяжкой скомандовал он. – Слушать будем или будем базарить? Будем понимать положение или что будем?… Они, – Воронцов кивнул на мужиков, – проводили санитарную уборку кладбища. Это положено делать везде. Понятно вам? Везде. Положено. Вот стоит товарищ Жук, он из отдела по зоне затопления. Он этим занимается и объяснит вам. Товарищ Жук – лицо официальное.

– А ежели он лицо, пушай ответит народу. Мы думали, оне врут, а он, вот он, лицо. Кто велел наше кладбище с землей ровнять? Там люди лежат – не звери. Как посмели над могилками гадиться? Нам пушай ответит. Мертвые ишо сами спросят.

– Такие фокусы даром не проходят.

– Царица небесная! До чего дожили! Хошь топись от позору.

– Слушать будем или что будем?… – повторил Воронцов, взяв тон цокруче.

Жук спокойно и как будто даже привычно ждал, когда утихомирятся. Вид у него был замотанный, усталый, черное цыганское лицо посерело. Видать, работенка эта доставалась непросто, если представить еще, что объясняться таким образом ему приходилось с местным населением не впервые. Но начал он неторопливо и уверенно, с какой-то даже снисходительностью в голосе:

– Товарищи! Тут с вашей стороны непонимание. Есть специальное постановление, – знал Жук силу таких слов, как «решение, постановление, установка», хоть и произнесенных ласково, – есть специальное постановление о санитарной очистке всего ложа водохранилища. А также кладбищ… Прежде чем пускать воду, следует навести в зоне затопления порядок, подготовить территорию…

Дед Егор не вытерпел::

– Ты не тяни кота за хвост. Ты скажи, кресты по какой такой надобности рубил?

– Я и отвечаю, – дернулся Жук и от обиды заговорил быстрой: – Вы знаете, на этом местe разольется море, пойдут большие пароходы, поедут люди… Туристы и интуристы поедут. А тут плавают ваши кресты. Их вымоет и понесет, они же под водой не будут, как положено, на могилах стоять. Приходится думать и об этом…

– а о нас вы подумали? – закричала Вера Носарева. – Мы живые люди, мы пока здесь живем. Вы загодя о туристах думаете, а я счас мамину фотокарточку на земле после этих твоих боровов подобрала. Это как? Где я теперь ее могилку стану искать, кто мне покажет? Пароходы поплывут… это когда твои пароходы поплывут, а мне как теперь здесь находиться? Я на ваших туристов… – Вера задохнулась. – Покуда я здесь живу, подо мной земля, и не нахальте на ней. Можно было эту очистку под конец сделать, чтоб нам не видать…

Главные герои

Дарья Пинигина

Жизнь этой женщины была тяжёлой: она пережила войну, похоронила троих детей, муж без вести пропал в тайге. Героине больше 80 лет, здоровья хватает на ведение немалого хозяйства. Нехватка любви, заботы, участия делает её строгой и безрадостной. Дарья очень страдает от необходимости бросать родной дом и переезжать в город. С сыном у неё нет тёплых отношений, какая-то стена разделяет их, они не пытаются понять друг друга, будто бы разговаривая на разных языках. Все пожилые женщины деревни любят собираться в её доме и пить чай. От других старушек её отличает сильный характер и болезненная связь с прошлым.

Павел, сын Дарьи

Мужчина 50 лет, работящий, трудолюбивый. Глубокий след в его душе оставила война, это не даёт ему жить, он движется по инерции, иногда сбиваясь с пути, выпадает из жизни. Павел любит мать, помогает ей, не ругается и не осуждает. Ему тоже не хватает простых человеческих чувств. Он, его жена, дети – просто плывут по течению. Трагедия родной деревни не трогает сына Дарьи, в его душе нет места для новой боли, ему хочется покоя и определённости.

Андрей Пинигин

Внук Дарьи, около 22 лет, вернулся из армии. Жизнь в деревне ему не интересна, он жаждет участвовать в каком-нибудь масштабном проекте, делать нечто значимое и важное для своей страны. Быть вместе с передовой молодёжью, поучаствовать в чем-то исторически важном, обзавестись семьёй, двигаться вперёд – вот планы Андрея, из-за которых он увольняется с завода в деревне. Человек должен управлять судьбой, а не она им – так считает герой.

Богодул

Странный одинокий житель Матеры. Старик, заросший как зверь, практически круглый год ходит босиком, живёт в заброшенном здании, ругается матом. Зимой “приживается” у кого-то из деревни, ночует в банях. Старухи любят Богодула, жалеют его, несмотря на слухи о том, что в прошлом он кого-то убил. Старик защищает деревню, останавливает снос кладбища, он своеобразный “домовой” в Матере.

Настасья и Егор

Соседи Пинигиных, первыми переезжают в город. Егор не выдерживает расставания с родиной и умирает. Настасья возвращается в деревню и живёт там с остальными старухами до конца. После смерти детей она временами “чудит”: рассказывает странные вещи про мужа, разговаривает с вещами в доме. Расставание с родной деревней сильно повлияло на её душевное состояние: Настасья ищет подтверждения, что она прожила жизнь не зря.

Катерина Зотова

Подруга Дарьи, добрый, славный человек. Всю жизнь она любила женатого человека, от которого и родила сына. Страдает от своего непутёвого сына, который пьянствует, не работает, постоянно врёт. Пытается оправдать его, верит, что сын исправится, образумится. Остаётся на острове до последнего вместе с остальными стариками.

Петруха

Сын Катерины, “прижитый” от женатого мужика. К своему “статусу” он привык, не пытается быть хорошим. Посмешище в деревне, Петруха постоянно врёт, чтобы прибавить свою значимость, пьёт, не работает. Его настоящее имя – Никита – забыто, даже мать не называет его по имени.

Популярные сегодня темы

Любовь – многогранное понятие. Для кого-то это союз двух сердец, родственных на духовном уровне. Кто-то влюблен в то, чем он занимается. А как родители обожают своего ребенка, братья и сестры становятся самыми лучшими друзьями

В повести показывается жизненный путь Акакия Акакиевича Башмачного от рождения до его становления титулярным советчиком. Он был предметом насмешек других молодых чиновников.

Жанровая направленность произведения представляет собой короткую психологическую новеллу, ключевой тематикой которой является процесс духовного перерождения представителя мещанства в обыкновенного босяка.

На сегодняшний день в мире существуют такие виды транспорта: воздушный, сухопутный, железнодорожный и водяной. Воздушный — это различные самолёты, вертолёты, воздушные шары и многое другое.

Гринев и Пугачев являются главными персонажами повести А.С. Пушкина «Капитанская дочь», один из них придуманный персонаж

klassreferat.ru

В повести центральной фигурой, носительницей духовных ценностей, является Дарья Пинигина, «самая старая из старух; лет своих не знала точно». Но она «несмотря на годы…была пока на своих ногах, владела руками, справляла посильную и все-таки немалую работу по хозяйству». Дарья — сильная по духу женщина. Она из тех, кто притягивает к себе людей, рядом с ней они набираются силы. Героиня родила шестерых детей, но трое из них умерли. Она пережила и потерю детей, и потерю мужа, который ушел на охоту и не вернулся. Но все же сердце Дарьи не зачерствело, не охладело к людям. Наоборот, она старается жить «по совести», не обижать людей, помогать им. Героиня приютила у себя Катерину, чей дом спалил ее сын, Петруха, и Симу с внуком, которые боялись ночевать одни. Дарья прожила долгую жизнь, многое поняла. Она пытается научить своей правде и сына с внуком, чтобы они шли дальше и передавали ее опыт: «Я мало видела, да много жила. На че мне довелось смотреть, я до-олго на его смотрела». Героиня видит, что погоня за прогрессом, который якобы должен принести всеобщее счастье, может увести человека с пути, который ему предначертан, с настоящей дороги. Дарья говорит своему внуку Андрею: «Че говореть – сила вам нонче большая дадена. Да как бы она не поборола, сила-то эта…». Героиня говорит о том, что создание и применение в труде машин обезличивают человека, он теряет свою душу, самого себя. И эта погоня ничего хорошего не несет: «Пуп вы щас не надрываете…А что душу свою потратили – вам дела нету». Дарья понимает, что уже не машины служат людям, а люди машинам: «Оне с вас все жилы вытянут, а землю изнахратят». Дарья болеет душой за сына, за внука, но видит, что они уже не такие, как она. Они не так любят свой дом, свой остров, не так заботятся о традициях, данных им предками. Не случаен эпизод проводов Андрея. Он прощается с бабушкой в избе, потому что не хочет, чтобы она проводила его до лодки. Но не это покоробило Дарью: внук не попрощался с Матерой, «не погоревал тайком, что больше никогда ее не увидит, не подвинул душу…». Для Дарьи, которая видела смысл существования человека в связи с землей, с домом, где он родился, это была настоящая беда. Героиня во всем винит себя. Ведь это она не смогла привить внуку любовь ко всему, что ей самой было так дорого. Дарья до конца жизни остается преданной своей родине. Она формулирует главную мысль произведения, которую автор хочет донести до читателей: «Правда в памяти. У кого нет памяти, у того нет жизни». Вот почему Дарья хочет увезти могилы своих родителей туда, где будет жить и где будет похоронена сама, чтобы не прерывалась цепочка памяти. Ведь благодаря родителям она родилась и выросла, дала жизнь другим. Героиня болеет душой за весь свой род, поэтому осквернение родовых могил «официальными лицами» из санэпидемстанции становится для нее душевной трагедией. По мнению Дарьи, да и по мнению других старожилов, это знак полного одичания человека. Как мы относимся к предкам, так и к нам будут относиться потомки. Вот почему, вернувшись с кладбища, Дарья никак не может найти места, вся работа валится из ее рук. Героиня чувствовала себя виноватой и боялась: «…а ить с меня спросют: как допустила такое хамство, куды смотрела?». Поэтому она не может пойти на кладбище, а уходит на берег Ангары и там пытается найти успокоение, найти ответы на мучившие ее вопросы. Дарья размышляет о течении жизни и сравнивает его с ниточкой: род – это нитка с узелками. Одни узелки распускаются, а на другом конце завязываются новые. И героине не безразлично, какими будут эти новые люди, приходящие ей на смену. Так, в повести проводится мысль о смене поколений. Дарья понимает значение совместного труда. В сцене сенокоса она видит, что главное для людей не сама работа, а чувство единения друг с другом и с природой. Верно подметил внук Дарьи: «…вы здесь вроде как работаете для жизни». Сама Дарья всю жизнь проработала на земле и не одобряет внука, который ищет место среди машин, техники. Для героини дом является самым родным «существом», которое она никогда не продаст. Она считает его одушевленным. Поэтому в конце повести, прощаясь с домом, Дарья через силу белит и убирает его, как покойника, и чувствует, что дом это понимает. А затем она запирает свое жилище на ключ, чтобы чужие не осквернили его своим присутствием. Итак, мы видим, что образ Дарьи Пинигиной является главным в повести. Именно через ее восприятие мы видим и слышим то, что происходит на острове. Автор наделяет эту героиню только положительными чертами. Она – истинный народный характер, проявивший себя в трудные минуты жизни.

Рекомендуем посмотреть:

• Тема русской деревни в современной прозе (по повести В.Распутина «Прощание с Матерой»)
• Тема защиты природы в современной прозе (Распутин, Айтматов)
• Символика в повести В. Распутина «Прощание с Матерой»
• Рецензия на повесть «Прощание с Матерой»
• Рецензия на повесть В. Распутина «Прощание с Матерой»
• Проблематика повести В. Распутина «Прощание с Матерой»
• Проблема экологии в современной литературе по повести В.Г.Распутина «Прощание с Матерой»
• Проблема памяти в повести В. Распутина «Прощание с Матерой»
• Природа и человек в одном из произведений современной отечественной прозы повести (по повести В.Н.Распутина «Прощание с Матерой»)
• Повесть «Прощание с Матерой»