Краткое содержание: Дар
Федор Константинович Годунов-Чердынцев это главный герой произведения, который был сыном известного энтомолога из аристократов, но стал русским эмигрантом. Здесь повествуется о его жизни в 20-х годах XX века в Берлине, где борется с нищетой, зарабатывая частными уроками, а так же печатается в русских газетах. Его двенадцатистишия воспоминания о детстве в России. Чувствует в себе прилив литературной силы, среди современников выделяет творчество писателя Кончеева. Господин Годунов-Чердынцев из себя вполне здоровый молодой человек, наполненный счастливыми предчувствиями и которого ни смущает, ни бедность, ни неопределённое будущие. Счастье для него состоит из любви и творческой реализации, которую он умудряется находить во всём.
Начало произведения происходит с розыгрыша над Чердынцевым, его друг и коллега Александр Яковлевич Чернышевский, известный под псевдонимом еврей-выкрест, приглашает в гости обсудить восторженную рецензию по его книге. Рецензия оказалась всего на всего статьёй в старой берлинской газете совершенно о другом. На следующем собрании у Чернышевских было обещано, публицистом Васильевым представить новое дарование, что в конечном итоге обратилось в фарс. И так называемым талантом стал русский с немецкой фамилией Бах, который представил философскую пьесу с тяжеловесными курьёзами. Присутствующие заходились хохотом, но добряк Бах этого не заметил.
Чердынцев снова не смог поговорить с Кончеевым и их диалог, по сути, оказался игрой воображения. Первая глава ведёт рассказ о неудачах героя в начале, чтобы в завершении ярко подчеркнуть всё его выстраданное счастье. Так же здесь начинает прослеживаться тематика «Дара» так например история с ключами, которые от новой квартиры он оставил в макинтоше, а сам приехал в плаще. Белитрист Романов в этой же главе делает приглашение в другой эмигрантский салон, где Маргарита Львовна являлась хозяйкой, у неё частенько собиралась вся молодёжь. При поимённом перечислении посетителей промелькнуло имя Зины Мерц, которая для Гудунов-Чердынцева станет идеальной женщиной, но он не услышал намёк судьбы, и встреча отошла до третьей главы.
Вторая глава рассказывает про приезд мамы с Парижа к нему в Берлин. Фрау Стобой нашла свободную комнату. Сын и мам вспоминают про отца, который пропал в Центральной Азии во время экспедиции. В душе она надеется, что он жив. Константин раздумывал о герои своего первого произведения и решает писать биографию своего отца. В связи с тем, что он очень хорошо знает и испытывает к нему любовь, не сможет объективно написать с него главного персонажа. Он придаётся в описании путешествий романтическим чувствам, а надо больше учёного смысла. Заготовка для написания иногда самая родная и в тоже время так далека. Дополнительным толчком к завершению написания стал переезд на новую квартиру. Фрау Стобой подвернулся более стабильный клиент, её смущало больше всего его легкомыслие на жизнь. Свой выбор квартиры он делает в пользу Марианны Николаевны и Бориса Ивановича Щеголевых, где его заманило прекрасное девичье платье, лежавшее в другой комнате. В этот раз он услышал судьбу, хоть платье не принадлежало Зине Мерц, а её подружке, которая принесла его на переделывание.
Третья глава начинается со знакомства давно влюблённой девушки в Чердынцева заочно. У них огромное количество совместных знакомых, но судьба распорядилась, по-другому выжидая подходящего момента. Зина очень умная и начитанная, но не переносит своего жовиального отчима. Она против того чтобы об отношениях её и Фёдора узнали мама и отчим. Ограничивается только длинными прогулками, общением и сладкими поцелуями, где все замечают, как они счастливы. Любовь к Зине освобождает его талант, и он начинает писать серьёзное произведение про «Жизнь Чернышевского». Он якобы пишет про Чернышевского, но по сути это практически автобиографический роман. Чердынцева всё время мучил вопрос, с какой стати в России после революции всё превратилось в одну сплошную серую массу? Обращаясь к эпохе 60-х в поиске виноватцев, случайно находит причины не гормонального устройства жизни Чернышевского. Этот плоский прагматизм сказался на духовном развитии всех последующих поколений.
Это произведение, благодаря которому Чердынцев и Набоков приобрели множество врагов среди эмигрантов. Развенчивание русского эгоизма посвящено всё произведение за попытку жить холодным умом без прислушивания к чутью. Чердынцев издевается над Чернышевским, высмеивая его идеологические утопии, но сочувствует когда описывает его любовь к жене, и попытки вернуться в литературу после отбытия ссылки. В Чернышевском есть та частичка, которая не может ужиться и вписаться в мир, пытаясь всё свести к прагматизму и выгоде. Именно это мешало ему ужиться с этим всем, давая надежду на изменение в будущем. В этой главе отображено всё набоковское и эрудиция, а так же ирония.
Тематика ключей выплывает и в пятой части, когда Чердынцев свои забывает дома, а Зинины увозит мама. Вот так после свадьбы они практически остаются на улице. Впрочем, в Грюневальдском лесу хуже уже не будет. Любовь между Фёдором и Зиной подходит к счастливому решению, которое скрыто от читателя, но это искреннее чувство не зависит от наличия крыши над головой и ключей для попадания под неё.
Краткое содержание романа «Дар» пересказала Осипова А. С
Обращаем ваше внимание, что это только краткое содержание литературного произведения «Дар». В данном кратком содержании упущены многие важные моменты и цитаты.
Дар
«Писать пасквиль на человека, страданиями и трудами которого питались миллионы русских интеллигентов, недостойно никакого таланта», — говорит Фёдору Годунову-Чердынцеву редактор Васильев. Схожее мнение сложилось в «Современных записках»: вплоть до того, что один из редакторов, Марк Вишняк
Марк Вениаминович Вишняк (1883–1976) — юрист, публицист. С 1905 года член партии социалистов-революционеров. В январе 1918 года был депутатом и секретарём Учредительного собрания. Работал в «Известиях», вступил в Союз возрождения России, затем эмигрировал. В Париже работал в журнале «Современные записки», с 1940 года переехал в США. Там работал в русском отделе Time, преподавал литературу на курсах при Корнеллском университете (там же преподавал Набоков). , пригрозил выйти из редакции в случае публикации — и нашёл поддержку у коллег. Уже в США Набоков предложил «Жизнь Чернышевского» в антологию эмигрантской прозы, но дело не выгорело: «Чернышевский для социалистов икона, и если мы это напечатаем, то погубим сборник, так как рабочая партия его не будет
раскупать»
9 Бойд Б. Конверты для «Писем к Вере» // Набоков В. Письма к Вере. СПб.: Азбука, 2021. С. 37. . После выхода полного издания Георгий Адамович, наконец-то прочитавший четвёртую главу, упрекнул автора за «капризное легкомыслие». Валентин Лукьянин, редактор, первым напечатавший «Дар» в перестройку, был вынужден оговориться двухстраничным извинением, прежде чем «представить читателю в окарикатуренном виде благороднейшую фигуру в истории российского демократического
движения»
10 Урал. 1988. № 3. С. 72. .
Есть только два рода книг: настольный и подстольный. Либо я люблю писателя истово, либо выбрасываю его целиком
Владимир Набоков
Действительно ли Набоков (формально — Годунов, но здесь место для знака равенства) сочинил о Чернышевском настолько жестокий пасквиль? Признаем, что автор беспрецедентно безжалостен к своему герою, прожившему тяжелейшую жизнь реальному человеку. Интимные моменты цинично выпячены, все проблемы личности — степень чистоплотности, больной от дешёвой пищи желудок, отрицательный талант к любому рукоделию — заострены, подчёркнуты и осмеяны. Отдельно высоколобый автор потоптался по интеллектуальной продукции, нашёл лёгкую добычу.
Набоков в связи с Чернышевским пренебрёг прощением и милосердием — и мы имеем право на этическую оценку его позиции. Но и Набоков, безусловно, считал себя вправе на любой тон разговора о человеке, который, с его точки зрения, успешно провоцировал грядущую чудовищную революцию. Идея ответственности прекраснодушных ревдемократов за катастрофу и сейчас не для всех очевидна, а тогда и вовсе казалась экзотичной, и Набоков, убеждённый в её справедливости, логично отстаивал её со всеми пушками наперевес.
При этом Набоков, как вояка из легендарных благородных эпох, помнит, что врагу следует оказать и уважение. Он неоднократно искренне восхищается смелостью и честностью Чернышевского, называет его действительным героем, он, по словам Сергея Гандлевского
11 Гандлевский С. М. Эссе, статьи, рецензии. М.: Corpus, 2012. С. 211. , «посвящает Чернышевскому сонет такой красоты и великодушия, перед которым меркнут все демократические славословия».
Что скажет о тебе далёкий правнук твой, то славя прошлое, то запросто ругая? Что жизнь твоя была ужасна? Что другая могла бы счастьем быть? Что ты не ждал другой?
Что подвиг твой не зря свершался — труд сухой в поэзию добра попутно обращая и белое чело кандальника венчая одной воздушною и замкнутой чертой?
Увы! Что б ни сказал потомок просвещённый, всё так же на ветру, в одежде оживлённой, к своим же Истина склоняется перстам,
с улыбкой женскою и детскою заботой, как будто в пригоршне рассматривая что-то, из-за плеча её невидимое нам.
Вопрос о «хамстве», однако, не сводится к «Жизни Чернышевского». Вот неожиданное наблюдение протопресвитера Александра Шмемана
Александр Дмитриевич Шмеман (1921–1983) — священнослужитель, богослов. С 1945 по 1951 год Шмеман преподавал историю Церкви в Парижском Свято-Сергиевском православном богословском институте. В 1951 году переехал в Нью-Йорк, где работал в Свято-Владимирской семинарии, а в 1962 году стал её руководителем. В 1970 году Шмеман был возведён в сан протопресвитера — высшее иерейское звание для священнослужителей в браке. Отец Шмеман был известным проповедником, писал труды, посвящённые литургическому богословию, и почти тридцать лет вёл программу о религии на радио «Свобода». : «Две главы из «Дара», который перечитывал много раз. Смесь восхищения и возмущения: какое тонкое разлито во всей этой книге хамство. Хамство в буквальном, библейском смысле этого слова: самодовольное, самовлюблённое издевательство над голым отцом. <?…> Он не «хамит» с природой, и тут его творчество подчас прекрасно, велико… «Хамит» он исключительно с людьми, которых он видит «по-хамски»: подобное становится подобным. <?…> Беспримерное торжество, удача этого «хамства» — чего стоят отчим и мать Зины в «Даре» или
Ширин»
12 Дневниковая запись, 20 апреля 1973 года // Шмеман А. Дневники, 1973–1983. М.: Русский путь, 2009. C. 27–28. .
Или менее, возможно, авторитетный, но тоже искренний наблюдатель из современников, Пётр Пильский, о писательских образах «Дара»: «Поворачивает людей смешными и отталкивающими сторонами, укорачивает их рост, гримирует, делает из их лиц маски, щёлкает их по лбу и радуется, что всё сумел так структурировать, что при щелчке в лоб получается звонкий звук, будто из пустого сосуда»
13 Новая книга «Современных записок»// Сегодня. 1937. 29 апреля. .
Эти два последних обвинения могут показаться методологически диковатыми: что же, бывают герои, нелюбимые сочинителем, выведенные критически, отчего же и нет… бывают в жизни явления, вполне достойные быть выведенными в подобных образах… зачем же связывать литератору руки! Но вот чувствуют Шмеман и Пильский в набоковской интонации что-то «не то».
О, не смотри на меня, мое детство, этими большими, испуганными глазами
Владимир Набоков
Здесь можно вспомнить и явно одобряемое автором хозяйское отношение Фёдора к Зине. Или случай с Адамовичем, который, откликаясь на вторую главу «Дара», хвалил «восхитительный по мастерству, своеобразию и одушевлению рассказ об отце героя, не менее восхитительные строки о Пушкине»
14 Последние новости. 1937. 7 октября. , а в третьей главе обнаружил пренеприятную пародию на себя в образе Христофора Мортуса и, конечно, обиделся. По отношению к Адамовичу такой кунштюк и впрямь недалёк от хамства. И можно понять Михаила Цетлина, написавшего после журнальной публикации: «Замечательный художник! Такая острота восприятия… и вдруг трата своего «дара» на остроумные карикатуры Пильского и Адамовича, как это мелко! Достоевский хоть писал свои пасквили на
Грановского
Тимофей Николаевич Грановский (1813–1855) — историк. Преподавал в Московском университете историю западноевропейского Средневековья, заложил основы этой дисциплины в России. Дружил с Огарёвым и Герценом, был близок к кругу журнала «Современник». Грановского называют прототипом Степана Верховенского в «Бесах» Достоевского. и Тургенева, а не на
Пильского»
15 Современные записки. Париж, 1920–1940. Из архива редакции. Т. 4. М.: Новое литературное обозрение, 2014. С. 271. .
Причины подобных «срывов» кроются, возможно, в тогдашней жизненной и метафизической ситуации автора. Набоков к середине тридцатых проявил себя литератором вполне гениальным; и гений свой он уже достойно реализовал в нескольких великолепных книгах, при этом гонорары оставались копеечными, основной доход приносила жена (что не для всякого мужчины комфортно). Перспектива просматривалась плохо, вспыхнувший в 1937 году роман с Ириной Гуаданини намекал на возможность какой-то иной судьбы, на фоне преступной страсти мучительно обострился псориаз, которым писатель страдал всю жизнь… а тут ещё и эпоха сгущается. Автор очень сильно нервничает, оснований более чем достаточно.
«Дар» — книга превосходства. Не совсем ещё умея совладать с физической жизнью, Набоков написал роман о метафизическом превосходстве позиции Художника над любой, пожалуй, другой. Мы оставляем русского романиста Набокова на том месте, где великолепное гордое одиночество может вот-вот превратиться в высокомерие и бесконечный эгоизм. Автор и его книга балансируют на этом тонком канате.
🗹
