Анализ произведения Лескова «Пугало»

Краткие содержания
Лесков
Пугало

Лесков дает реальную картину существования помещиков. Эти истории смачно сдобрены народными фантазиями, переросшими в легенды и нарастившие изрядный шлейф простонародностях.

Злой персонаж русских сказок. Так горожанина Селивана людская молва переиначила в настоящего колдуна, и матерого разбойника хотя он спас владельца постоялого двора от перевернувшейся телеги. Таким образом он получил известность жуткого пугала для местных жителей и только неожиданный эпизод его жизни раскрыл крестьянству всю широту и доброту души спасителя хозяина трактира.

Тетка автора однажды остановилась на постоялом дворе Селивана, вынуждена была уехать из скромной обители и, добравшись до имения, обнаружила пропажу шкатулки с деньгами и обвинения падают на хозяина гостиницы. Вызывается полиция, которая намерена арестовать подозреваемого, но он сам выходит с забытым ларцом и возвращает имущество обладателям капитала.

Подозрительность и наветы тают на глазах и отмывают репутацию мещанина.

Суть этой повести в том, что недоверие рождает неверие и зло способно создать только злобу. А вера в господа и учение, изложенное в евангелии, сеет только добро и очищает человеческие мысли и чувства. Слово господне по идее писателя оказывает на открытую сущность мирян. Единственное что может принести благость в затвердевшее сознание обычных жителей сел и городов и вернуть из лоно христианских ценностей и божьей благодати — это соблюдение заповедей изложенных религиозных учениях, посвященных доброте и справедливости. Только они смогут возвратить рациональность в мир.

Свет православного учения проникает благодатью и, основываясь на евангелическом учении о всепрощении, сулит благость тем, кто исповедует слово божье и не винит невиновного. Ибо слова пастыря воспитывают в человеке непротивление злу и возможность сеять радость в умах праведников. В этом случае царствие небесное близко.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

История создания

Лесков задумал это произведение, будучи уже состоявшимся писателем, имеющим за плечами многолетний публицистический опыт. Впервые «Пугало» было напечатано в журнале «Задушевное слово» в 1885 году с подзаголовком «Рассказ для юношества». Позже, готовясь к изданию Полного собрания сочинений, Николай Семенович включил его в состав цикла «Святочные рассказы».

Для писателя чуждо молчание, когда на его глазах совершается несправедливость. Поэтому работы, выходящие из-под пера Лескова, всегда находят отклик в обществе. Николай Семенович питает ненасытный интерес к судьбе человеческой, наполненной добром и злом, честностью и несправедливостью. К сожалению, сложно сохранить душевное благородство и не отступить под натиском клеветы и повсеместного непонимания, но у Селивана, главного героя рассказа «Пугало», это получилось.

Направление, жанр

Проза Лескова принадлежит к реалистическому направлению в литературе, правдиво отражающему жизнь со всеми ее радостями и недостатками.

«Пугало» относится к сказочному творчеству автора и по своей жанровой принадлежности является автобиографическим рассказом, который поражает передачей глубины человеческих чувств и где неразделимо связано смешное, трогательное и трагическое. Сюжет повествования течет широкой рекой, затрагивая все больше реалий народной действительности.

Суть

Эпиграфом к рассказу является старая русская поговорка: «У страха глаза велики». Действительно, какие только небылицы ни почудятся человеческому глазу, если сознание объято страхом и невежеством. Даже тогда, когда эта псевдореальность начинает граничить с абсурдом.

Но еще хуже, когда из-за этого страдает ни в чем неповинный человек. Что только ни приписывали Селивану. Народ шарахался от него, словно от прокаженного. Но все домыслы оказались неправдой. Доброе имя героя восторжествовало. Народ получил хороший урок, что не следует, не разобравшись, обвинять человека во всех смертных грехах.

Главные герои и их характеристика

Рассказ ведется от лица мальчика, переехавшего за город вместе с родителями. Здесь он находит много новых друзей и открывает для себя неизведанный, удивительный мир народных приданий. В этом ему помогает мельник Илья. Старенький дедушка рассказывает ребенку о домовых, кикиморах и «водяном дедке», живущим близ Селиванова леса. Именно Илья поведал мальчику историю Селивана, тем самым вызвав в ребенке неугасимый интерес к этому человеку и породив трепетный страх перед ним.

Образ Селивана привлекательный, живой и трагичный. Этот персонаж – выходец из семьи лесковских праведников, истинных спасателей по велению сердца. Внешность его внушает доверие. Лицо доброе, приятное. Глаза отличаются живостью и глубиной. На устах часто появляется тень улыбки. Говор у этого «чудака» особенный: фразы предельно четки, кратки и лаконичны, что выдает человека дела, а не приверженца сладкой и приторной речи. Тот случай, когда индивидуализм речи существует в соответствии с психологией человека.

Герой зачастую избегал людей, как будто их боялся. Но никто из народа так ни разу и не задался вопросом: «А чего он чурается?». Глядишь, и проблем человеку доставили бы меньше.

Селиван не выступает против самодурства, взяточничества и ханжества тех, кому принадлежит власть. Он спокоен, не горячится, не бросается отстаивать правду на всех уровнях (в отличие от Рыжова в рассказе «Однодум»). Нет. Он живет своей уединенной жизнью, ни на что не претендуя. Но если вдруг увидит, что кому-нибудь необходима помощь, то сразу же поспешит на подмогу, будь то застрявший посередине дороги купец или же заблудившиеся в лесу дети.

Глава вторая

В деревне у меня сразу же завелись обширные и любопытные знакомства с крестьянами. Пока отец и мать были усиленно заняты устройством своего хозяйства, я не терял времени, чтобы самым тесным образом сблизиться с взрослыми парнями и с ребятишками, которые пасли лошадей «на кулигах».[1] Сильнее всех моими привязанностями овладел, впрочем, старый мельник, дедушка Илья – совершенно седой старик с пребольшими черными усами. Он более всех других был доступен для разговоров, потому что на работы не отлучался, а или похаживал с навозными вилами по плотине, или сидел над дрожащею скрынью и задумчиво слушал, ровно ли стучат мельничные колеса или не сосет ли где-нибудь под скрынью вода. Когда ему надокучало ничего не делать, – он заготовлял на всякий случай кленовые кулачья или цевки для шестерни. Но во всех описанных положениях он легко отклонялся от дела и вступал охотно в беседы, которые он вел отрывками, без всякой связи, но любил систему намеков и при этом подсмеивался не то сам над собою, не то над слушателями.

По должности мельника дедушка Илья имел довольно близкое соотношение к водяному, который заведовал нашими прудами, верхним и нижним, и двумя болотами. Свою главную штаб-квартиру этот демон имел под холостою скрынью на нашей мельнице.

Дедушка Илья об нем все знал и говорил:

– Он

меня любит.
Он
, если когда и сердит домой придет за какие-нибудь беспорядки, – он меня не обижает. Ляжь тут другой на моем месте, на мешках, – он так и сорвет с мешка и выбросит, а меня ни в жизнь не тронет.

Все молодшие люди подтверждали мне, что между дедушкою Ильею и «водяным дедкой» действительно существовали описанные отношения, но только они держались вовсе не на том, что водяной Илью любил, а на том, что дедушка Илья, как настоящий, заправский мельник, знал настоящее, заправское мельницкое слово, которому водяной и все его чертенята повиновались так же беспрекословно, как ужи и жабы, жившие под скрынями и на плотине.

С ребятами я ловил пискарей и гольцов, которых было великое множество в нашей узенькой, но чистой речке Гостомле; но, по серьезности моего характера, более держался общества дедушки Ильи, опытный ум которого открывал мне полный таинственной прелести мир, который был совсем мне, городскому мальчику, неизвестен. От Ильи я узнал и про домового, который спал на катке, и про водяного, который имел прекрасное и важное помещение под колесами, и про кикимору, которая была так застенчива и непостоянна, что пряталась от всякого нескромного взгляда в разных пыльных заметах – то в риге, то в овине, то на толчее, где осенью толкли замашки. Меньше всех дедушка знал про лешего, потому что этот жил где-то далеко у Селиванова двора и только иногда заходил к нам в густой ракитник, чтобы сделать себе новую ракитовую дудку и поиграть на ней в тени у сажалок. Впрочем, дедушка Илья во всю свою богатую приключениями жизнь видел лешего лицом к лицу всего только один раз и то на Николин день, когда у нас бывал храмовой праздник. Леший подошел к Илье, прикинувшись совсем смирным мужичком, и попросил понюхать табачку. А когда дедушка сказал ему: «черт с тобой – понюхай!» и при этом открыл тавлинку, – то леший не мог более соблюсти хорошего поведения и сошкольничал: он так поддал ладонью под табакерку, что запорошил доброму мельнику все глаза.

Все эти живые и занимательные истории имели тогда для меня полную вероятность, и их густое, образное содержание до такой степени переполняло мою фантазию, что я сам был чуть ли не духовидцем. По крайней мере, когда я однажды заглянул с большим риском в толчейный амбар, то глаз мой обнаружил такую остроту и тонкость, что видел сидевшую там в пыли кикимору. Она была неумытая, в пыльном повойнике и с золотушными глазами. А когда я, испуганный этим видением, бросился без памяти бежать оттуда, то другое мое чувство – слух – обнаружило присутствие лешего. Я не могу поручиться, где именно он сидел, – вероятно, на какой-нибудь высокой раките, но только, когда я бежал от кикиморы, леший во всю мочь засвистал на своей зеленой дудке и так сильно прихватил меня к земле за ногу, что у меня оторвался каблук от ботинки.

Едва переводя дух, я сообщил все это домашним и за свое чистосердечие был посажен в комнате читать священную историю, пока посланный босой мальчик сходил в соседнее село к солдату, который мог исправить повреждение, сделанное лешим в моей ботинке. Но и самое чтение священной истории не защищало уже меня от веры в те сверхъестественные существа, с которыми я, можно сказать, сживался при посредстве дедушки Ильи. Я хорошо знал и любил священную историю, – я и до сих пор готов ее перечитывать, а все-таки ребячий милый мир тех сказочных существ, о которых наговорил мне дедушка Илья, казался мне необходимым. Лесные родники осиротели бы, если бы от них были отрешены гении, приставленные к ним народною фантазией.

В числе неприятных последствий от лешевой дудки было еще то, что дедушка Илья за прочитанные им для меня курсы демонологии получил от матушки выговор и некоторое время меня дичился и будто не хотел продолжать моего образования. Он даже притворялся, будто гонит меня от себя прочь.

– Пошел от меня прочь, иди к своей няньке, – говори он, заворачивая меня к себе спиною и поддавая широкой мозолистой ладонью под сиденье.

Но я уже мог гордиться своим возрастом и считать подобное обращение со мною несовместным. Мне было восемь лет, и к няньке своей мне тогда идти было незачем, Я это и дал почувствовать Илье, принеся ему полоскательную чашку вишен из-под слитой наливки.

Дедушка Илья любил эти фрукты – принял их, смягчился, погладил меня своей мозольной рукой по голове и между нами снова восстановились самые короткие и самые добрые отношения.

– Ты вот что, – говорил мне дедушка Илья, – ты мужика завсегда больше всех почитай и люби слушать, но того, что от мужика услышишь, не всем сказывай. А не то – прогоню.

С тех пор я стал таить все, что слышал от мельника, и зато узнал так много интересного, что начал бояться не только ночью, когда все домовые, лешие и кикиморы становятся очень дерзновенны и наглы, но даже стал бояться и днем. Такой страх овладел мною потому, что дом наш и весь наш край, оказалось, находился во власти одного престрашного разбойника и кровожадного чародея, который назывался Селиван. Он жил от нас всего в шести верстах, «на разновилье», то есть там, где большой почтовый тракт разветвлялся на два: одна, новая дорога шла на Киев, а другая, старая, с дуплистыми ракитами «екатерининского насаждения», вела на Фатеж. Эта теперь уже брошена и лежит взапусте.

В версте за этим разновильем был хороший дубовый лес, а при лесе – самый дрянной, совершенно раскрытый и полуобвалившийся постоялый двор, в котором, говорили, будто никто никогда не останавливался. И этому можно было легко верить, потому, что двор не представлял никаких удобств для постоя, и потому, что отсюда было слишком близко до города Кром, где и в те полудикие времена можно было надеяться найти теплую горницу, самовар и калачи второй руки. Вот в этом-то ужасном дворе, где никто никогда не останавливался, и жил «пустой дворник» Селиван, ужасный человек, с которым никто не рад был встретиться.

Темы

Рассказ, прежде всего, поражает тем, как тонко Лесков вводит и развивает тему фольклора. Автор обращается к русскому народному творчеству, чтобы, с одной стороны, читатель почувствовал таинственную атмосферу, которой наполнена каждая страничка книги. Только поняв психологию народа, можно по достоинству оценить поведение людей, мотивацию их поступков и объяснить их веру в нечистую силу. С другой стороны, писатель использовал фольклорные мотивы, чтобы «сгустить тучи» вокруг образа Селивана. Элементы народного творчества были словно перекидным мостиком к образу «кровожадного чародея», который заключает договор с нечистью и вершит вместе с ней «грязные» дела. В представлении людей Селиван является помощником «темных» сил на земле.
Одна из важных тем — тема одиночества человека в обществе. Порой люди могут безжалостно бросить тень на человека, не задумываясь о последствиях. Никто не захотел понять Селивана. Все упорно распространяли страшные слухи, способствующие превращению этого чудака в пугало. Говорят, что народ – единое целое. Но всегда находится человек, который становится изгоем в обществе.
Красной нитью через произведение проходит тема долготерпения. Тяжкая доля досталась герою. Ему пришлось долго ждать, прежде чем его доброе имя было восстановлено. Селиван не проникся ненавистью к миру и не мстил людям в ответ на их клевету, хотя на него «навесили» множество ярлыков: лукавый колдун, детоубийца и великий злодей. Все вселенское зло сосредоточили в одном лице. Так проще: не надо ни думать, ни рассуждать.

Короткий пересказ «Пугала» с цитатами

Краткое содержание «Пугало» Лесков с цитатами из произведения:

Действие разворачивается в Кромском уезде Орловской губернии. Главный действующий герой — мещанин Селиван, которого слухи и крестьянская фантазия окрестили колдуном и разбойником и таким образом превратили в «пугало» для окружающих, пока случай не раскрыл всем доброту и справедливость его натуры.

Троицкий, Всеволод Юрьевич в предисловии к собранию сочинений 1989 года упоминает этот рассказ как иллюстрацию к таланту Лескова показывать скрытое величие души человека: «Злой лесной дух, воплощенный молвой в леснике Селиване, бесследно исчезает после знакомства с этим бесподобно честным от природы и сострадательным „пугалом“…».

Семья мальчика, от лица которого ведётся повествование, переезжает из города Орла в деревню, где у него «сразу же завелись обширные и любопытные знакомства с крестьянами». Старый мельник, дедушка Илья, рассказывает историю о местном «ужасном человеке», Селиване. Сирота Селиван в юности работал у калачника — продавал калачи.

Однажды он таинственно исчезает из города, оставив в целости все деньги, вырученные в тот день от продажи. Одновременно с ним исчезает и другая сиротка — девочка, дочь палача, которую никто не хотел пустить в дом или накормить.

Селиван появляется снова через три года. Купец, которого он спас на дороге, вытащив из-под опрокинувшегося воза, разрешает ему поселиться на пустом постоялом дворе за арендную плату. Несмотря на очевидную недоходность двора на мало используемой дороге, Селиван соглашается и привозит туда свою больную жену, которая, как выясняется только в конце рассказа, и есть пропавшая дочка палача.

«Словоохотливости и вообще приятной общительности в Селиване не было; людей он избегал, и даже как будто боялся, и в городе не показывался, а жены его совсем никто не видал с тех пор, как он её сюда привёз в ручной навозной тележке».

Прошло много лет, а «Селиван и его убогая калека всё жили здесь и, к общему удивлению, платили за двор наследникам купца какую-то плату». Зная, что дохода с этого постоялого двора взять неоткуда, а «между тем Селиван хотя жил бедственно, но всё ещё не умирал с голода», крестьяне решили, что он продал душу нечистой силе. После этого все несчастья и пропажи ставились в вину Селивану.

Истинное лицо героя открывается после одного случая. Тётушка рассказчика из-за метели вынуждена была остановиться на постоялом дворе Селивана. Но ночью поднимается переполох, и тетушка с племянником и слугами спешно уезжает. Добравшись до имения родителей племянника, выясняет, что нет на месте шкатулки с деньгами.

Совместно решается, что её украл Селиван. Однако именно в тот момент, когда исправник направлялся арестовывать вора, он является сам с забытой шкатулкой и при этом отказывается от вознаграждения. Тогда отношение окружающих к нему совершенно меняется и жизнь Селивана идёт по-другому.

Рассказ «Тупейный художник» Лесков написал в 1883 году. В произведении автор затрагивает темы праведничества, крепостного гнета, гибели народных талантов. На нашем сайте вы можете прочитать краткое содержание «Тупейного художника» по главам, а также краткую версию для читательского дневника.

Проблемы

Отсутствие сострадания и человеколюбия – одна из главных проблем рассказа. Когда Лесков описывает холодные морозные вечера и то, как дочку палача не пускают погреться, то возникают многочисленные вопросы: «Почему у людей черствеет сердце? Ребенок же ни в чем не виноват. Разве он должен отвечать за поступки отца?». В итоге девочка получает сильнейшие обморожения, подорвавшие ее здоровье.
Основная проблема рассказа – взаимоотношение праведника и общества. К сожалению, имеет место негативное отношение к человеку, отличающемуся от большинства. Селиван, ведя отшельнический образ жизни, не оправдывался, слыша о себе различные небылицы, и продолжал хорошо относиться к окружающим. Люди его не понимали, так как полностью полагались на истину суеверий, что порождало в них жестокость и непредсказуемость в поведении. Герой же не держал на них зла.
Проблема доброты занимает одно из ключевых мест в рассказе. Лесков показывает, что именно доброе и бескорыстное отношение ко всем окружающим помогает добиться справедливости. Селиван творил благие дела не ради собственной выгоды, а по воле сердца. Первоначально этого не замечали, но со временем искренность героя помогла прозреть простым людям и излечить их душевную слепоту. Это один из тех рассказов, где все заканчивается благополучно. Автор тем самым вознаграждает главного персонажа за его гуманное отношение к враждебному обществу
Другая проблема, поднятая автором — безжалостное отношение людей к животным. Так, убийство тощей собаки, согревающей девочку и отдающей ей часть своего тепла, рождает вопросы, на которые не находится в рассказе ответа. Почему люди считают, что могут спокойно убивать животных и вершить чужие судьбы? Во имя псевдоборьбы со злом были жестоко убиты ни в чем неповинные животные: кабан и петух. Били и телят, и овец, лишь бы поскорее разобраться с пронырливым «колдуном». Пощады не было никому.
В рассказе автор поднимает проблему невежества и суеверий. Данная проблематика всерьез обеспокоила писателя в зрелости, когда он стал уже опытным путешественником и увидел, как глупы и жестоки некоторые провинциальные крестьяне. Темные, малообразованные люди часто оказываются под воздействием примет, сверхъестественных сил. Например, красная метинка на лице Селивана не давала ему спокойной жизни еще с самого детства. Как говорится, «бог плута метит». Только ленивый не указывал на то, что мальчишке доверять нельзя. Хотя калачник, у которого работал юноша, был им крайне доволен.

Смысл

Лесков создает тип положительного русского человека, радетеля за правду. Селивану присущи чувство справедливости, бескорыстие и готовность к самопожертвованию. Он словно праведник, призывающий нас оглянуться, сбросить пелену с глаз и посмотреть на мир светлым взором. Это и есть идея, заложенная писателем.

Главная мысль повествования заключается в том, что мир может держаться только на заповедях добра, взаимопомощи, искренности и любви. Судьба самого Лескова была схожа с жизнью праведника, в глазах многих людей он долго был вот таким же «пугалом».

Рассказ «Пугало» — Николай Лесков

У страха большие глаза.
Поговорка

Глава первая

Моё детство прошло в Орле. Мы жили в доме Немчинова, где-то недалеко от «маленького собора». Теперь я не могу разобрать, где именно стоял этот высокий деревянный дом, но помню, что из его сада был просторный вид за широкий и глубокий овраг с обрывистыми краями, прорезанными пластами красной глины. За оврагом расстилался большой выгон, на котором стояли казённые магазины, а возле них летом всегда учились солдаты. Я всякий день смотрел, как их учили и как их били. Тогда это было в употреблении, но я никак не мог к этому привыкнуть и всегда о них плакал. Чтобы это не часто повторялось, моя няня, престарелая московская солдатка — Марина Борисовна, уводила меня гулять в городской сад. Здесь мы садились над мелководной Окой и глядели, как в ней купались и играли маленькие дети, свободе которых я тогда очень завидовал.

Главная выгода их привольного положения в моих глазах состояла в том, что они не имели на себе ни обуви, ни белья, так как рубашонки их были сняты и ворот их с рукавами связаны. В таком приспособлении рубашки получали вид небольших мешков, и ребятишки, ставя их против течения, налавливали туда крохотную серебристую рыбёшку. Она так мала, что её нельзя чистить, и это признавалось достаточным основанием к тому, чтобы её варить и есть нечищеною.

Я никогда не имел отваги узнать её вкус, но ловля её, производившаяся крохотными рыбаками, казалась мне верхом счастия, каким мальчика моих тогдашних лет могла утешить свобода.

Няня, впрочем, знала хорошие доводы, что мне такая свобода была бы совершенно неприлична. Доводы эти заключались в том, что я — дитя благородных родителей и отца моего все в городе знают.

— Другое дело, — говорила няня, — если бы это было в деревне. Там, при простых, серых мужиках, и мне, пожалуй, можно было бы позволить наслаждаться кой-чем в том же свободном роде.

Кажется, от этих именно сдерживающих рассуждений меня стало сильно и томительно манить в деревню, и восторг мой не знал пределов, когда родители мои купили небольшое именьице в Кромском уезде. Тем же летом мы переехали из большого городского дома в очень уютный, но маленький деревенский дом с балконом, под соломенною крышею. Лес в Кромском уезде и тогда был дорог и редок. Это местность степная и хлебородная, и притом она хорошо орошена маленькими, но чистыми речками.

Глава вторая

Сильнее всех моими привязанностями овладел, впрочем, старый мельник, дедушка Илья — совершенно седой старик с пребольшими чёрными усами. Он более всех других был доступен для разговоров, потому что на работы не отлучался, а или похаживал с навозными вилами по плотине, или сидел над дрожащею скрынью и задумчиво слушал, ровно ли стучат мельничные колёса или не сосёт ли где-нибудь под скрынью вода. Когда ему надокучало ничего не делать, — он заготовлял на всякий случай кленовые кулачья или цевки для шестерни. Но во всех описанных положениях он легко отклонялся от дела и вступал охотно в беседы, которые он вёл отрывками, без всякой связи, но любил систему намёков и при этом подсмеивался не то сам над собою, не то над слушателями.

Дедушка Илья об нём всё знал и говорил;

— Он меня любит. Он, если когда и сердит домой придёт за какие-нибудь беспорядки, — он меня не обижает. Ляжь тут другой на моём месте, на мешках, — он так и сорвёт с мешка и выбросит, а меня ни в жизнь не тронет.

С ребятами я ловил пискарей и гольцов, которых было великое множество в нашей узенькой, но чистой речке Гостомле; но, по серьёзности моего характера, более держался общества дедушки Ильи, опытный ум которого открывал мне полный таинственной прелести мир, который был совсем мне, городскому мальчику, неизвестен. От Ильи я узнал и про домового, который спал на катке, и про водяного, который имел прекрасное и важное помещение под колёсами, и про кикимору, которая была так застенчива и непостоянна, что пряталась от всякого нескромного взгляда в разных пыльных замётах — то в риге, то в овине, то на толчее, где осенью толкли замашки. Меньше всех дедушка знал про лешего, потому что этот жил где-то далеко у Селиванова двора и только иногда заходил к нам в густой ракитник, чтобы сделать себе новую ракитовую дудку и поиграть на ней в тени у сажалок. Впрочем, дедушка Илья во всю свою богатую приключениями жизнь видел лешего лицом к лицу всего только один раз и то на Николин день, когда у нас бывал храмовой праздник. Леший подошёл к Илье, прикинувшись совсем смирным мужичком, и попросил понюхать табачку. А когда дедушка сказал ему: «чёрт с тобой — понюхай!» и при этом открыл тавлинку, — то леший не мог более соблюсти хорошего поведения и сошкольничал: он так поддал ладонью под табакерку, что запорошил доброму мельнику все глаза.

Все эти живые и занимательные истории имели тогда для меня полную вероятность, и их густое, образное содержание до такой степени переполняло мою фантазию, что я сам был чуть ли не духовидцем. По крайней мере, когда я однажды заглянул с большим риском в толчейный амбар, то глаз мой обнаружил такую остроту и тонкость, что видел сидевшую там в пыли кикимору. Она была неумытая, в пыльном повойнике и с золотушными глазами. А когда я, испуганный этим видением, бросился без памяти бежать оттуда, то другое моё чувство — слух — обнаружило присутствие лешего. Я не могу поручиться, где именно он сидел, — вероятно, на какой-нибудь высокой раките, но только, когда я бежал от кикиморы, леший во всю мочь засвистал на своей зеленой дудке и так сильно прихватил меня к земле за ногу, что у меня оторвался каблук от ботинки.

Едва переводя дух, я сообщил всё это домашним и за своё чистосердечие был посажен в комнате читать священную историю, пока посланный босой мальчик сходил в соседнее село к солдату, который мог исправить повреждение, сделанное лешим в моей ботинке. Но и самое чтение священной истории не защищало уже меня от веры в те сверхъестественные существа, с которыми я, можно сказать, сживался при посредстве дедушки Ильи. Я хорошо знал и любил священную историю, — я и до сих пор готов её перечитывать, а всё-таки ребячий милый мир тех сказочных существ, о которых наговорил мне дедушка Илья, казался мне необходимым. Лесные родники осиротели бы, если бы от них были отрешены гении, приставленные к ним народною фантазией.

В числе неприятных последствий от лешевой дудки было ещё то, что дедушка Илья за прочитанные им для меня курсы демонологии получил от матушки выговор и некоторое время меня дичился и будто не хотел продолжать моего образования. Он даже притворялся, будто гонит меня от себя прочь.

— Пошёл от меня прочь, иди к своей няньке, — говорил он, заворачивая меня к себе спиною и поддавая широкой мозолистой ладонью под сиденье.

Но я уже мог гордиться своим возрастом и считать подобное обращение со мною несовместным. Мне было восемь лет, и к няньке своей мне тогда идти было незачем. Я это и дал почувствовать Илье, принеся ему полоскательную чашку вишен из-под слитой наливки.

Дедушка Илья любил эти фрукты — принял их, смягчился, погладил меня своей мозольной рукой по голове, и между нами снова восстановились самые короткие и самые добрые отношения.

— Ты вот что, — говорил мне дедушка Илья, — ты мужика завсегда больше всех почитай и люби слушать, но того, что от мужика услышишь, не всем сказывай. А не то — прогоню.

С тех пор я стал таить всё, что слышал от мельника, и зато узнал так много интересного, что начал бояться не только ночью, когда все домовые, лешие и кикиморы становятся очень дерзновенны и наглы, но даже стал бояться и днём. Такой страх овладел мною потому, что дом наш и весь наш край, оказалось, находился во власти одного престрашного разбойника и кровожадного чародея, который назывался Селиван. Он жил от нас всего в шести верстах, «на разновилье», то есть там, где большой почтовый тракт разветвлялся на два: одна, новая дорога шла на Киев, а другая, старая, с дуплистыми ракитами «екатерининского насаждения», вела на Фатеж. Эта теперь уже брошена и лежит взапусте.

В версте за этим разновильем был хороший дубовый лес, а при лесе — самый дрянной, совершенно раскрытый и полуобвалившийся постоялый двор, в котором, говорили, будто никто никогда не останавливался. И этому можно было легко верить, потому, что двор не представлял никаких удобств для постоя, и потому, что отсюда было слишком близко до города Кром, где и в те полудикие времена можно было надеяться найти тёплую горницу, самовар и калачи второй руки. Вот в этом-то ужасном дворе, где никто никогда не останавливался, и жил «пустой дворник» Селиван, ужасный человек, с которым никто не рад был встретиться.

Глава третья

Повесть «пустого дворника» Селивана, по словам дедушки Ильи, была следующая. Селиван был кромский мещанин; родители его рано умерли, а он жил в мальчиках у калачника и продавал калачи у кабака за Орловской заставой. Мальчик он был хороший, добрый и послушный, но только калачнику всегда говорили, что с Селиваном требовалась осторожность, потому что у него на лице была красная метинка, как огонь, — а это никогда даром не ставится. Были такие люди, которые знали на это и особенную пословицу: «Бог плута метит». Хозяин-калачник очень хвалил Селивана за его усердие и верность, но все другие люди, по искреннему своему доброжелательству, говорили, что истинное благоразумие всё-таки заставляет его остерегаться и много ему не доверять, — потому что «бог плута метит». Если метка на его лице положена, то это именно для того, чтобы все слишком доверчивые люди его остерегались. Калачник не хотел отстать от людей умных, но Селиван был очень хороший работник. Калачи он продавал исправно и всякий вечер аккуратно высыпал хозяину из большого кожаного кошелька все пятаки и гривны, сколько выручил от проезжавших мужичков. Однако метка лежала на нём не даром, а до случая (это уже всегда так бывает). Пришёл в Кромы из Орла «отслужившийся палач», по имени Борька, и сказано было ему: «Ты был палач, Борька, а теперь тебе у нас жить будет горько», — и все, насколько кто мог, старались, чтобы такие слова не остались для отставного палача вотще. А когда палач Борька пришёл из Орла в Кромы, с ним уже была дочь, девочка лет пятнадцати, которая родилась в остроге, — хотя многие думали, что ей бы лучше совсем не родиться.

Пришли они в Кромы жить по приписке. Это теперь непонятно, но тогда бывало так, что отслужившимся палачам дозволялось приписываться к каким-нибудь городишкам, и делалось это просто, ни у кого на то желания и согласия не спрашивая. Так случилось и с Борькой: велел какой-то губернатор приписать этого старого палача в Кромах — его и приписали, а он пришёл сюда жить и привёл с собою дочку. Но только в Кромах палач, разумеется, ни для кого не был желанным гостем, а, напротив, все им пренебрегали, как люди чистые, и ни его, ни его девочку решительно никто не захотел пустить к себе на двор. А время, когда они пришли, было уже очень холодное.

Попросился палач в один дом, потом в другой и не стал более докучать. Он видел, что не возбуждает ни в ком ни малейшего сострадания, и знал, что вполне этого заслужил.

«Но дитя! — думал он. — Дитя не виновато в моих грехах, — кто-нибудь пожалеет дитя».

И Борька опять пошёл стучаться из двора во двор, прося взять если не его, то только девчонку… Он заклинался, что никогда даже не придёт, чтобы навестить дочь.

Но и эта просьба была так же напрасна.

Кому охота с палачом знаться?

И вот, обойдя городишко, стали эти злополучные пришельцы опять проситься в острог. Там хоть можно было обогреться от осенней мокроты и стужи. Но и в острог их не взяли, потому что срок их острожной неволи минул, и они теперь были люди вольные. Они были свободны умереть под любым забором или в любой канаве.

Милостыню палачу с дочерью иногда подавали, не для них, конечно, а Христа ради, но в дом никуда не пускали. Старик с дочерью не имели приюта и ночевали то где-нибудь под кручею, в глинокопных ямах, то в опустелых сторожевых шалашах на огородах, по долине. Суровую долю их делила тощая собака, которая пришла с ними из Орла.

Это был большой лохматый пёс, на котором вся шерсть завойлочилась в войлок. Чем она питалась при своих нищих-хозяевах — это никому не было известно, но, наконец, догадались, что ей вовсе и не нужно было питаться, потому что она была «бесчеревная», то есть у неё были только кости да кожа и жёлтые, истомлённые глаза, а «в середине» у неё ничего не было, и потому пища ей вовсе не требовалась.

Дедушка Илья рассказывал мне, как этого можно достигать «самым лёгким манером». Любую собаку, пока она щенком, стоит только раз напоить жидко расплавленным оловом или свинцом, и она сделается без черева и может не есть. Но, разумеется, при этом необходимо знать «особливое, колдовское слово». А за то, что палач, очевидно, знал этакое слово, — люди строгой нравственности убили его собаку. Оно, конечно, так и следовало, чтобы не давать поблажки колдовству; но это было большим несчастьем для нищих, так как девочка спала вместе с собакою, и та уделяла ребёнку часть теплоты, которую имела в своей шерсти. Однако для таких пустяков, разумеется, нельзя было потворствовать волшебствам, и все были того мнения, что собака уничтожена совершенно правильно. Пусть колдунам не удаётся морочить правоверных.

Вывод

Во все времена на русской земле встречались особенные люди, бескорыстно творящие добро и тихо молящиеся о светлом будущем России. Зачастую они молча сносили обиды и продолжали идти по пути света, согласия и христианской любви.

Эти праведники своим примером как бы давали уроки нравственности, способствуя объединению людей, готовых противостоять любым превратностям судьбы. Они говорили о том, что народ нуждается не в поклонении и не в осуждении, а, прежде всего, в понимании и сочувствии. Селиван, будучи носителем высокого душевного благородства, слушая зов своего сердца, доказал, что добрые поступки содействуют благу Родины и заставляют заблудшие души вернуться на путь истины.

Автор: Вероника Пакшина
Интересно? Сохрани у себя на стенке!

🗹