«Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем»

Краткие содержания
Гоголь
Как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем

Иван Иванович любил в жару снять свою бекешу, сесть с дыней и наблюдать за своим хозяйством. У него был большой дом, к которому прилегали чудесный сад и многочисленные пристройки. Вдовцом он стал больше 10 лет назад, своих родных детей у них с супругой никогда не было, но у Гапки, его крепостной, были дети, которые бегали сейчас по хозяйскому двору, называя его тятей. Частенько он захаживал в гости к своему соседу Ивану Никифоровичу, чем дом располагался совсем рядышком. У Ивана Никифоровича никогда не было жены, да он и не хотел жениться. Любимым занятием его было улечься отдыхать на крыльцо.

Соседи были большие друзья, хоть и совсем не были похожи друг на друга. Иван Иванович был высок и суховатого телосложения, а Иван Никифорович, наоборот, коренастый и широкий. Иванович любил расхаживать по двору, ходить по гостям, тогда как сосед его уставал от пеших прогулок и предпочитал лежать.

Как-то Иван Иванович по обыкновению своему лежал и осматривал свои владения, думая, чего же ему ещё не хватает. Тут его взгляд упал на двор соседа. Внимание приковалось к старому ружью. Загорелся Иванович заполучить его во что бы то ни стало и отправился к Никифоровичу с предложением выменять оружие на свинью. Никифорович упёрся, и между приятелями разгорелась ссора. В запале Иван Никифорович назвал соседа гусаком, чем сильно обидел Ивана Ивановича. Дело чуть не дошло до драки.

Если первое время соседи сомневались и подумывали пойти на примирение, то приехавшая Агафия Федосеевна смогла враждебно настроить Ивана Никифоровича против Ивана Ивановича. На месте старой лазейки между их дворами он построил гусиный хлев назло неприятелю, но Иванович ночью подпилил столбы, на которых он держался, разрушив постройку.

Ссора дошла до местного суда. Как все не уговаривали их помириться, оба были непреклонны и строчили жалобы друг на друга. Уже все горожане мечтали помирить двух враждующих соседей, но Иван Никифорович затеял строительство нового хлева, ещё больше распаляя соседа.

Прошло 12 лет. Иван Иванович и Иван Никифорович уже стали сгорбленными и измученными стариками. Вновь встретились они лицом к лицу в церкви. Все эти годы судебная тяжба между ними продолжается. В любое ненастье, в любую непогоду Иван Никифорович ездит в Полтаву, пытаясь решить дело в свою пользу.

Другие персонажи

Гапка — ключница Ивана Ивановича.
Агафия Федосеевна — знакомая Ивана Никифоровича, которая любила вмешиваться не в свои дела.
Судья поветового суда — вершит судебные дела, не вникая в них. Трусоват.
Городничий — уверен, что животные должны отвечать за проступки по закону.
Антон Прокофьевич Голопузь — гость городничего, «парламентёр».
Иван Иванович (другой) — гость городничего, кривой на один глаз.
«Приказная чернильница» — специалист по написанию прошений.
Бурая свинья Ивана Ивановича — шустрая воровка.

Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем Гоголь Николай Глава 1

Иван Иванович и Иван Никифорович

Славная бекеша у Ивана Ивановича! отличнейшая! А какие смушки![1] Фу ты, пропасть, какие смушки! сизые с морозом! Я ставлю бог знает что, если у кого-либо найдутся такие! Взгляните, ради бога, на них, – особенно если он станет с кем-нибудь говорить, – взгляните сбоку: что это за объядение! Описать нельзя: бархат! серебро! огонь! Господи Боже мой! Николай Чудотворец, угодник Божий! отчего же у меня нет такой бекеши! Он сшил ее тогда еще, когда Агафия Федосеевна не ездила в Киев. Вы знаете Агафию Федосеевну? та самая, что откусила ухо у заседателя.

Прекрасный человек Иван Иванович! Какой у него дом в Миргороде! Вокруг него со всех сторон навес на дубовых столбах, под навесом везде скамейки. Иван Иванович, когда сделается слишком жарко, скинет с себя и бекешу и исподнее, сам останется в одной рубашке и отдыхает под навесом и глядит, что делается во дворе и на улице. Какие у него яблони и груши под самыми окнами! Отворите только окно – так ветви и врываются в комнату. Это все перед домом; а посмотрели бы, что у него в саду! Чего там нет! Сливы, вишни, черешни, огородина всякая, подсолнечники, огурцы, дыни, стручья, даже гумно и кузница.

Прекрасный человек Иван Иванович! Он очень любит дыни. Это его любимое кушанье. Как только отобедает и выйдет в одной рубашке под навес, сейчас приказывает Гапке принести две дыни. И уже сам разрежет, соберет семена в особую бумажку и начнет кушать. Потом велит Гапке принести чернильницу и сам, собственною рукою, сделает надпись над бумажкою с семенами: «Сия дыня съедена такого-то числа». Если при этом был какой-нибудь гость, то: «участвовал такой-то».

Покойный судья миргородский всегда любовался, глядя на дом Ивана Ивановича. Да, домишко очень недурен. Мне нравится, что к нему со всех сторон пристроены сени и сенички, так что если взглянуть на него издали, то видны одни только крыши, посаженные одна на другую, что весьма походит на тарелку, наполненную блинами, а еще лучше на губки, нарастающие на дереве. Впрочем, крыши все крыты очеретом; ива, дуб и две яблони облокотились на них своими раскидистыми ветвями. Промеж дерев мелькают и выбегают даже на улицу небольшие окошки с резными выбеленными ставнями.

Прекрасный человек Иван Иванович! Его знает и комиссар полтавский! Дорош Тарасович Пухивочка, когда едет из Хорола, то всегда заезжает к нему. А протопоп отец Петр, что живет в Колиберде, когда соберется у него человек пяток гостей, всегда говорит, что он никого не знает, кто бы так исполнял долг христианский и умел жить, как Иван Иванович.

Боже, как летит время! уже тогда прошло более десяти лет, как он овдовел. Детей у него не было. У Гапки есть дети и бегают часто по двору. Иван Иванович всегда дает каждому из них или по бублику, или по кусочку дыни, или грушу. Гапка у него носит ключи от комор и погребов; от большого же сундука, что стоит в его спальне, и от средней коморы ключ Иван Иванович держит у себя и не любит никого туда пускать. Гапка, девка здоровая, ходит в запаске,[2] с свежими икрами и щеками.

А какой богомольный человек Иван Иванович! Каждый воскресный день надевает он бекешу и идет в церковь. Взошедши в нее, Иван Иванович, раскланявшись на все стороны, обыкновенно помещается на крылосе и очень хорошо подтягивает басом. Когда же окончится служба, Иван Иванович никак не утерпит, чтоб не обойти всех нищих. Он бы, может быть, и не хотел заняться таким скучным делом, если бы не побуждала его к тому природная доброта.

– Здорово, небого![3] – обыкновенно говорил он, отыскавши самую искалеченную бабу, в изодранном, сшитом из заплат платье. – Откуда ты, бедная?

– Я, паночку, из хутора пришла: третий день, как не пила, не ела, выгнали меня собственные дети.

– Бедная головушка, чего ж ты пришла сюда?

– А так, паночку, милостыни просить, не даст ли кто-нибудь хоть на хлеб.

– Гм! что ж, тебе разве хочется хлеба? – обыкновенно спрашивал Иван Иванович.

– Как не хотеть! голодна, как собака.

– Гм! – отвечал обыкновенно Иван Иванович. – Так тебе, может, и мяса хочется?

– Да все, что милость ваша даст, всем буду довольна.

– Гм! разве мясо лучше хлеба?

– Где уж голодному разбирать. Все, что пожалуете, все хорошо.

При этом старуха обыкновенно протягивала руку.

– Ну, ступай же с Богом, – говорил Иван Иванович. – Чего ж ты стоишь? ведь я тебя не бью! – и, обратившись с такими расспросами к другому, к третьему, наконец возвращается домой или заходит выпить рюмку водки к соседу Ивану Никифоровичу, или к судье, или к городничему.

Иван Иванович очень любит, если ему кто-нибудь сделает подарок или гостинец. Это ему очень нравится.

Очень хороший также человек Иван Никифорович. Его двор возле двора Ивана Ивановича. Они такие между собою приятели, каких свет не производил. Антон Прокофьевич Попопуз, который до сих пор еще ходит в коричневом сюртуке с голубыми рукавами и обедает по воскресным дням у судьи, обыкновенно говорил, что Ивана Никифоровича и Ивана Ивановича сам черт связал веревочкой. Куда один, туда и другой плетется.

Иван Никифорович никогда не был женат. Хотя проговаривали, что он женился, но это совершенная ложь. Я очень хорошо знаю Ивана Никифоровича и могу сказать, что он даже не имел намерения жениться. Откуда выходят все эти сплетни? Так, как пронесли было, что Иван Никифорович родился с хвостом назади. Но эта выдумка так нелепа и вместе гнусна и неприлична, что я даже не почитаю нужным опровергать пред просвещенными читателями, которым, без всякого сомнения, известно, что у одних только ведьм, и то у весьма немногих, есть назади хвост, которые, впрочем, принадлежат более к женскому полу, нежели к мужескому.

Несмотря на большую приязнь, эти редкие друзья не совсем были сходны между собою. Лучше всего можно узнать характеры их из сравнения: Иван Иванович имеет необыкновенный дар говорить чрезвычайно приятно. Господи, как он говорит! Это ощущение можно сравнить только с тем, когда у вас ищут в голове или потихоньку проводят пальцем по вашей пятке. Слушаешь, слушаешь – и голову повесишь. Приятно! чрезвычайно приятно! как сон после купанья. Иван Никифорович, напротив, больше молчит, но зато если влепит словцо, то держись только: отбреет лучше всякой бритвы. Иван Иванович худощав и высокого роста; Иван Никифорович немного ниже, но зато распространяется в толщину. Голова у Ивана Ивановича похожа на редьку хвостом вниз; голова Ивана Никифоровича на редьку хвостом вверх. Иван Иванович только после обеда лежит в одной рубашке под навесом; ввечеру же надевает бекешу и идет куда-нибудь – или к городовому магазину, куда он поставляет муку, или в поле ловить перепелов. Иван Никифорович лежит весь день на крыльце, – если не слишком жаркий день, то обыкновенно выставив спину на солнце, – и никуда не хочет идти. Если вздумается утром, то пройдет по двору, осмотрит хозяйство, и опять на покой. В прежние времена зайдет, бывало, к Ивану Ивановичу. Иван Иванович чрезвычайно тонкий человек и в порядочном разговоре никогда не скажет неприличного слова и тотчас обидится, если услышит его. Иван Никифорович иногда не обережется; тогда обыкновенно Иван Иванович встает с места и говорит: «Довольно, довольно, Иван Никифорович; лучше скорее на солнце, чем говорить такие богопротивные слова». Иван Иванович очень сердится, если ему попадется в борщ муха: он тогда выходит из себя – и тарелку кинет, и хозяину достанется. Иван Никифорович чрезвычайно любит купаться и, когда сядет по горло в воду, велит поставить также в воду стол и самовар, и очень любит пить чай в такой прохладе. Иван Иванович бреет бороду в неделю два раза; Иван Никифорович один раз. Иван Иванович чрезвычайно любопытен. Боже сохрани, если что-нибудь начнешь ему рассказывать, да не доскажешь! Если ж чем бывает недоволен, то тотчас дает заметить это. По виду Ивана Никифоровича чрезвычайно трудно узнать, доволен ли он или сердит; хоть и обрадуется чему-нибудь, то не покажет. Иван Иванович несколько боязливого характера. У Ивана Никифоровича, напротив того, шаровары в таких широких складках, что если бы раздуть их, то в них можно бы поместить весь двор с амбарами и строением. У Ивана Ивановича большие выразительные глаза табачного цвета и рот несколько похож на букву ижицу; у Ивана Никифоровича глаза маленькие, желтоватые, совершенно пропадающие между густых бровей и пухлых щек, и нос в виде спелой сливы. Иван Иванович если попотчивает вас табаком, то всегда наперед лизнет языком крышку табакерки, потом щелкнет по ней пальцем и, поднесши, скажет, если вы с ним знакомы: «Смею ли просить, государь мой, об одолжении?»; если же незнакомы, то: «Смею ли просить, государь мой, не имея чести знать чина, имени и отчества, об одолжении?» Иван же Никифорович дает вам прямо в руки рожок свой и прибавит только: «Одолжайтесь». Как Иван Иванович, так и Иван Никифорович очень не любят блох; и оттого ни Иван Иванович, ни Иван Никифорович никак не пропустят жида с товарами, чтобы не купить у него эликсира в разных баночках против этих насекомых, выбранив наперед его хорошенько за то, что он исповедует еврейскую веру.

Впрочем, несмотря на некоторые несходства, как Иван Иванович, так и Иван Никифорович прекрасные люди.

Очень краткое содержание для читательского дневника

Красив город Миргород. В нём всё прекрасно, начиная от домов и заканчивая лужей на площади. В городе не бывает ни мошенничества, ни воровства. Прекрасные люди живут здесь. Два соседа, Иван Иванович и Иван Никифорович, тоже прекрасные, достойные люди, являются символом городского благополучия. Они были неразлучны и очень хорошо ладили меж собой.

Однажды Иван Иванович увидел у Ивана Никифоровича прекрасное ружьё и решил выпросить его или выменять на бурую свинью. Но сосед ни за что не ходит расстаться с ружьём, и когда разговор перешёл в ссору, назвал Ивана Ивановича гусаком. Тот ужасно обиделся. Возможно, они помирились бы на следующий день, если бы к Ивану Никифоровичу не приехала Агафия Федосеевна и не настроила его против соседа.

Бывшие друзья начали мелочно вредить друг другу. Иван Никифорович велел за один день выстроить на месте перелаза через плетень соседа хлев для гусей. Ужасно обиделся Иван Иванович, но виду не подал, а ночью подпилил хлев.

Оба подали в суд позовы (прошения), в которых вскрывалась тёмная сторона Миргорода и его жителей. Судья тщетно пытался помирить соседей. Пришлось ему принять их позовы, как вдруг вбежала в суд бурая свинья Ивана Ивановича и, схватив позов Ивана Никифоровича, убежала.

К Ивану Никифоровичу пришёл городничий по делу о похищении позова Ивана Никифоровича свиньёй. Главной целью визита была попытка помирить противников, но ничего из этого не вышло.

Иван Никифорович нанял юриста («приказную чернильницу») для составления нового позова, в котором были угрозы суду, если он будет бездействовать. Судья, испугавшись, снова попытался помирить соседей, но у него ничего не вышло. Тогда, уладив формальности, позовы положили в шкаф и не вспоминали о них более двух лет.

Через два года городничим была устроена ассамблея. Среди гостей был Иван Иванович и его полный тёзка, кривой на один глаз. Этот Иван Иванович предложил послать за Иваном Никифоровичем, чтобы помирить соседей. Выбрали парламентёра — Антона Прокофьевича Голопузя. Тот уговорил Ивана Никифоровича пойти на ассамблею, уверив, что там нет Ивана Ивановича.

Во время обеда враждующие увидели друг друга и хотели уйти, но их заставили пожать руки и велели рассказать о причине ссоры. Никто из них не признал за собой вины. Иван Никифорович уже почти готов был помириться, но неосторожно сказал: «… вы обиделись за чёрт знает что такое: за то, что я вас назвал гусаком…» После этих слов Иван Иванович в бешенстве выбежал и заперся у себя. Он потратил все деньги на «чернильных дельцов», перевёл дело из местного суда в палату. Только через месяц затворник решился выйти из дома, когда узнал, что дело его скоро решится.

Однажды автор проезжал через Миргород и встретил в церкви Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича. Они сильно постарели, но не утратили цели в жизни: победить в суде своего соперника. Палата в течение десяти лет сообщала, что «дело решится на следующей неделе». Распрощавшись с Иваном Ивановичем и Иваном Никифоровичем, автор уехал из Миргорода, обуреваемый грустными размышлениями: «Скучно на этом свете, господа!»

Глава I. Иван Иванович и Иван Никифорович

Славная бекеша у Ивана Ивановича! отличнейшая! А какие смушки [1]! Фу ты, пропасть, какие смушки! сизые с морозом! Я ставлю бог знает что, если у кого-либо найдутся такие! Взгляните, ради бога, на них, – особенно если он станет с кем-нибудь говорить, – взгляните сбоку: что это за объядение! Описать нельзя: бархат! серебро! огонь! Господи боже мой! Николай Чудотворец, угодник божий! отчего же у меня нет такой бекеши! Он сшил ее тогда еще, когда Агафия Федосеевна не ездила в Киев. Вы знаете Агафию Федосеевну? та самая, что откусила ухо у заседателя.
Прекрасный человек Иван Иванович! Какой у него дом в Миргороде! Вокруг него со всех сторон навес на дубовых столбах, под навесом везде скамейки. Иван Иванович, когда сделается слишком жарко, скинет с себя и бекешу и исподнее, сам останется в одной рубашке и отдыхает под навесом и глядит, что делается во дворе и на улице. Какие у него яблони и груши под самыми окнами! Отворите только окно – так ветви и врываются в комнату. Это все перед домом; а посмотрели бы, что у него в саду! Чего там нет! Сливы, вишни, черешни, огородина всякая, подсолнечники, огурцы, дыни, стручья, даже гумно и кузница.

Покойный судья миргородский всегда любовался, глядя на дом Ивана Ивановича. Да, домишко очень недурен. Мне нравится, что к нему со всех сторон пристроены сени и сенички, так что если взглянуть на него издали, то видны одни только крыши, посаженные одна на другую, что весьма походит на тарелку, наполненную блинами, а еще лучше на губки, нарастающие на дереве. Впрочем, крыши все крыты очеретом [2]; ива, дуб и две яблони облокотились на них своими раскидистыми ветвями. Промеж дерев мелькают и выбегают даже на улицу небольшие окошки с резными выбеленными ставнями.

Боже, как летит время! уже тогда прошло более десяти лет, как он овдовел. Детей у него не было. У Гапки есть дети и бегают часто по двору. Иван Иванович всегда дает каждому из них или по бублику, или по кусочку дыни, или грушу. Гапка у него носит ключи от комор и погребов; от большого же сундука, что стоит в его спальне, и от средней коморы ключ Иван Иванович держит у себя и не любит никого туда пускать. Гапка, девка здоровая, ходит в запаске [3], с свежими икрами и щеками.

– Здорово, небого [4]! – обыкновенно говорил он, отыскавши самую искалеченную бабу, в изодранном, сшитом из заплат платье. – Откуда ты, бедная?

– Я, паночку, из хутора пришла: третий день, как не пила, не ела, выгнали меня собственные дети.

– Бедная головушка, чего ж ты пришла сюда?

– А так, паночку, милостыни просить, не даст ли кто-нибудь хоть на хлеб.

– Гм! что ж, тебе разве хочется хлеба? – обыкновенно спрашивал Иван Иванович.

– Как не хотеть! голодна, как собака.

– Гм! – отвечал обыкновенно Иван Иванович. – Так тебе, может, и мяса хочется?

– Да все, что милость ваша даст, всем буду довольна.

– Гм! разве мясо лучше хлеба?

– Где уж голодному разбирать. Все, что пожалуете, все хорошо.

При этом старуха обыкновенно протягивала руку.

– Ну, ступай же с богом, – говорил Иван Иванович. – Чего ж ты стоишь? ведь я тебя не бью! – и, обратившись с такими расспросами к другому, к третьему, наконец возвращается домой или заходит выпить рюмку водки к соседу Ивану Никифоровичу, или к судье, или к городничему.

Иван Иванович очень любит, если ему кто-нибудь сделает подарок или гостинец. Это ему очень нравится.

Очень хороший также человек Иван Никифорович. Его двор возле двора Ивана Ивановича. Они такие между собою приятели, какие свет не производил. Антон Прокофьевич Пупопуз, который до сих пор еще ходит в коричневом сюртуке с голубыми рукавами и обедает по воскресным дням у судьи, обыкновенно говорил, что Ивана Никифоровича и Ивана Ивановича сам черт связал веревочкой. Куда один, туда и другой плетется.

Несмотря на большую приязнь, эти редкие друзья не совсем были сходны между собою. Лучше всего можно узнать характеры их из сравнения: Иван Иванович имеет необыкновенный дар говорить чрезвычайно приятно. Господи, как он говорит! Это ощущение можно сравнить только с тем, когда у вас ищут в голове или потихоньку проводят пальцем по вашей пятке. Слушаешь, слушаешь – и голову повесишь. Приятно! чрезвычайно приятно! как сон после купанья. Иван Никифорович, напротив; больше молчит, но зато если влепит словцо, то держись только: отбреет лучше всякой бритвы. Иван Иванович худощав и высокого роста; Иван Никифорович немного ниже, но зато распространяется в толщину. Голова у Ивана Ивановича похожа на редьку хвостом вниз; голова Ивана Никифоровича на редьку хвостом вверх. Иван Иванович только после обеда лежит в одной рубашке под навесом; ввечеру же надевает бекешу и идет куда-нибудь – или к городовому магазину, куда он поставляет муку, или в поле ловить перепелов. Иван Никифорович лежит весь день на крыльце, – если не слишком жаркий день, то обыкновенно выставив спину на солнце, – и никуда не хочет идти. Если вздумается утром, то пройдет по двору, осмотрит хозяйство, и опять на покой. В прежние времена зайдет, бывало, к Ивану Ивановичу. Иван Иванович чрезвычайно тонкий человек и в порядочном разговоре никогда не скажет неприличного слова и тотчас обидится, если услышит его. Иван Никифорович иногда не обережется; тогда обыкновенно Иван Иванович встает с места и говорит: «Довольно, довольно, Иван Никифорович; лучше скорее на солнце, чем говорить такие богопротивные слова». Иван Иванович очень сердится, если ему попадется в борщ муха: он тогда выходит из себя – и тарелку кинет, и хозяину достанется. Иван Никифорович чрезвычайно любит купаться и, когда сядет по горло в воду, велит поставить также в воду стол и самовар, и очень любит пить чай в такой прохладе. Иван Иванович бреет бороду в неделю два раза; Иван Никифорович один раз. Иван Иванович чрезвычайно любопытен. Боже сохрани, если что-нибудь начнешь ему рассказывать, да не доскажешь! Если ж чем бывает недоволен, то тотчас дает заметить это. По виду Ивана Никифоровича чрезвычайно трудно узнать, доволен ли он или сердит; хоть и обрадуется чему-нибудь, то не покажет. Иван Иванович несколько боязливого характера. У Ивана Никифоровича, напротив того, шаровары в таких широких складках, что если бы раздуть их, то в них можно бы поместить весь двор с амбарами и строением. У Ивана Ивановича большие выразительные глаза табачного цвета и рот несколько похож на букву ижицу; у Ивана Никифоровича глаза маленькие, желтоватые, совершенно пропадающие между густых бровей и пухлых щек, и нос в виде спелой сливы. Иван Иванович если попотчивает вас табаком, то всегда наперед лизнет языком крышку табакерки, потом щелкнет по ней пальцем и, поднесши, скажет, если вы с ним знакомы: «Смею ли просить, государь мой, об одолжении?»; если же незнакомы, то: «Смею ли просить, государь мой, не имея чести знать чина, имени и отечества, об одолжении?» Иван же Никифорович дает вам прямо в руки рожок свой и прибавит только: «Одолжайтесь». Как Иван Иванович, так и Иван Никифорович очень не любят блох; и оттого ни Иван Иванович, ни Иван Никифорович никак не пропустят жида с товарами, чтобы не купить у него эликсира в разных баночках против этих насекомых, выбранив наперед его хорошенько за то, что он исповедует еврейскую веру.

Впрочем, несмотря на некоторые несходства, как Иван Иванович, так и Иван Никифорович прекрасные люди.

Краткий пересказ по главам (более подробный, чем краткое содержание)

Глава I. Иван Иванович и Иван Никифорович

В Миргороде жил «прекрасный человек Иван Иванович». И бекеша на нём славная, и дом с садом чудесные. Он бездетный вдовец, но по его двору бегали дети ключницы Гапки. Иван Иванович очень богомольный человек. Каждое воскресенье надевал он свою замечательную бекешу и шёл в церковь, а возвращаясь из неё, обходил всех нищих, расспрашивал их, но денег не давал.

Иван Никифорович тоже очень хороший человек. Он приятель и сосед Ивана Ивановича. Он никогда не был женат.

Хотя приятели были неразлучны, характеры у них различались. Иван Иванович умел очень приятно говорить, был высок и худощав, голова его была похожа на редьку хвостом вниз, он брил бороду два раза в неделю. А Иван Никифорович был молчуном, пониже ростом, но зато потолще, голова его была похожа на редьку хвостом вверх, брился он один раз в неделю. Несмотря на некоторое несходство, оба соседа были прекрасные люди.

Глава II, из которой можно узнать, чего захотелось Ивану Ивановичу, о чём происходил разговор между Иваном Ивановичем и Иваном Никифоровичем и чем он окончился

Как-то летним утром Иван Иванович увидел, что во дворе соседа баба развешивала для проветривания на верёвку одежду. Вытащила глупая баба из кладовой ещё и ружьё проветрить. Ивану Ивановичу оно очень понравилось. Он решил выпросить его у приятеля. Иван Никифорович не желал уступить ружьё, тогда сосед предложил поменять его на бурую свинью и пообещал дать ещё пару мешков овса, но ничего не добился. Рассердился он и сказал, что Иван Никифорович носится со своим ружьём, как дурень с писаной торбой. Тогда Иван Никифорович назвал его гусаком. Иван Иванович чрезвычайно оскорбился, и эти почтенные люди поссорились. Иван Никифорович приказал выгнать Ивана Ивановича и пригрозил его побить, на что тот показал кукиш и убежал.

Глава III. Что произошло после ссоры Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем

С тех пор трогательная дружба соседей прервалась. Возможно, она бы возобновилась, но к Ивану Никифоровичу приехала Агафия Федосеевна и стала убеждать его не мириться с Иваном Ивановичем. Добилась того, что он и слышать не хотел о своём недавнем друге и построил около общего плетня гусиный хлев.

Оскорблённый сосед решил отомстить, ночью подпилил столбы, на которых стоял хлев, и он рухнул. Весь следующий день Иван Иванович боялся, что недруг в отместку подожжёт его дом. Опасаясь, что он подаст жалобу на него в суд, Иван Иванович решил первым подать прошение на соседа.

Глава IV, о том, что произошло в присутствии миргородского поветового суда

Пришёл Иван Иванович в суд и подал позов на заклятого врага, Ивана Никифоровича Довгочхуна. Судья был поражён, зная об их дружбе, и пытался его отговорить. В заявлении Иван Иванович просил заключить соседа в тюрьму за то, что: 1) назвал его гусаком; 2) посягнул на его землю, построив напротив его крыльца гусиный хлев; 3) имеет злостное намерение поджечь его дом.

Отговоры судьи не возымели действие, и гордый Иван Иванович вышел из суда, оставив в изумлении всех присутствующих. Вскоре туда пришёл Иван Никифорович, но из-за своей полноты застрял в дверях. Его общими усилиями вытолкнули в переднюю и открыли обе створки двери. Иван Никифорович зашёл и, отдышавшись, подал судье просьбу препроводить своего соседа в тюрьму за то, что: 1) изрубил его хлев; 2) выпрашивал ружью с целью лишить жизни Ивана Никифоровича.

Когда он ушёл из суда, оставив присутствующих тоже в изумлении, в комнату вбежала бурая свинья, схватила прошение Ивана Никифоровича и быстро убежала. Копия с этого документа ещё не была снята, поэтому судья решил отдать дело городничему, так как оно более относилось к гражданской полиции.

Глава V, в которой излагается совещание двух почётных в Миргороде особ

К Ивану Ивановичу пришёл городничий, обвинил его свинью в похищении казённой бумаги и потребовал, чтобы он представил преступницу в полицию. Иван Иванович отказался это делать. Городничий сказал, что когда её заколют, пусть Иван Иванович пришлёт ему свиной колбасы. Тот согласился, а вот мириться с соседом отказался наотрез.

Глава VI, из которой читатель легко может узнать всё то, что в ней содержится

Весь Миргород уже знал, что свинья Ивана Ивановича стащила прошение Ивана Никифоровича. Агафия Федосеевна уговорила Ивана Никифоровича подать в суд заявление о том, что суд потворствует его противнику, который подучил свою свинью утащить прошение, и если не накажет их, то Иван Никифорович подаст жалобу в палату.

Судья струсил и решил помирить приятелей, но ничего у него не получилось. Тогда быстро, в один день, заявление проработали (то есть пометили, пронумеровали и т. п.) и положили в шкаф. Там оно лежало несколько лет.

Как-то городничий устроил ассамблею. Был там Иван Иванович, но из-за этого не пришёл Иван Никифорович. Гости решили пригласить на ассамблею Ивана Никифоровича и помирить бывших приятелей. Послали за ним Антона Прокофьевича Голопузя.

Глава VII, и последняя

Кое-как уговорил усердный парламентёр Ивана Никифоровича пойти к городничему, соврав, что его недруга там нет.

Когда Иван Никифорович пришёл на ассамблею, Ивана Ивановича там не было — он вышел ненадолго. За обедом они увидели друг друга. Когда обед кончился, оба бывшие приятеля хотели уйти, но городничий и Иван Иванович («не тот Иван Иванович, а другой, что с кривым глазом») стали их подталкивать друг к другу, чтобы подали руки. Противников не выпускали из толпы гостей, пока они не подали друг другу руки.

Гости спросили, за что они поссорились. Видно было из их ответов, что сейчас вражда уже готова погаснуть, но Иван Никифорович неосторожно сказал, что назвал Ивана Ивановича гусаком. Тот пришёл в бешенство, выбежал и на целый месяц заперся в доме. Он нанял «чернильных дельцов», которые перенесли дело в палату. Иван Иванович вышел из дому только когда получил ответ из палаты, что его дело решится завтра. Но, к сожалению, с тех пор ежедневно палата извещала, «что дело кончится завтра, в продолжение десяти лет!»

Пять лет назад автор проезжал через Миргород. В церкви он встретил Ивана Никифоровича и Ивана Ивановича. Каждый из них был уверен, что дело решится на днях в его пользу. Автор поспешно простился и поехал дальше. Лил дождь, кибитка ехала по грязи, настроение было печальное: «Скучно на этом свете, господа!» — таковы последние слова этой повести.

Повесть о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем (Гоголь Н. В., 1834)

Глава VII,

и последняя

— А! здравствуйте. На что вы собак дразните? — сказал Иван Никифорович, увидевши Антона Прокофьевича, потому что с Антоном Прокофьевичем никто иначе не говорил, как шутя.

— Чтоб они передохли все! Кто их дразнит? — отвечал Антон Прокофьевич.

— Вы врете.

— Ей-богу, нет! Просил вас Петр Федорович на обед.

— Гм!

— Ей-богу! так убедительно просил, что выразить не можно. Что это, говорит, Иван Никифорович чуждается меня, как неприятеля. Никогда не зайдет поговорить либо посидеть.

Иван Никифорович погладил свой подбородок.

— Если, говорит, Иван Никифорович и теперь не придет, то я не знаю, что подумать: верно, он имеет на меня какой умысел! Сделайте милость, Антон Прокофьевич, уговорите Ивана Никифоровича! Что ж, Иван Никифорович? пойдем! там собралась теперь отличная компания!

Иван Никифорович начал рассматривать петуха, который, стоя на крыльце, изо всей мочи драл горло.

— Если бы вы знали, Иван Никифорович, — продолжал усердный депутат, — какой осетрины, какой свежей икры прислали Петру Федоровичу!

При этом Иван Никифорович поворотил свою голову и начал внимательно прислушиваться.

Это ободрило депутата.

— Пойдемте скорее, там и Фома Григорьевич! Что ж вы? — прибавил он, видя, что Иван Никифорович лежал все в одинаковом положении. — Что ж? идем или нейдем?

— Не хочу.

Это «не хочу» поразило Антона Прокофьевича. Он уже думал, что убедительное представление его совершенно склонило этого, впрочем, достойного человека, но вместо того услышал решительное «не хочу».

— Отчего же не хотите вы? — спросил он почти с досадою, которая показывалась у него чрезвычайно редко, даже тогда, когда клали ему на голову зажженную бумагу, чем особенно любили себя тешить судья и городничий.

Иван Никифорович понюхал табаку.

— Воля ваша, Иван Никифорович, я не знаю, что вас удерживает.

— Чего я пойду? — проговорил наконец Иван Никифорович, — там будет разбойник! — Так он называл обыкновенно Ивана Ивановича.

Боже праведный! А давно ли…

— Ей-богу, не будет! вот как Бог свят, что не будет! Чтоб меня на самом этом месте громом убило! — отвечал Антон Прокофьевич, который готов был божиться десять раз на один час. — Пойдемте же, Иван Никифорович!

— Да вы врете, Антон Прокофьевич, он там?

— Ей-богу, ей-богу, нет! Чтобы я не сошел с этого места, если он там! Да и сами посудите, с какой стати мне лгать? Чтоб мне руки и ноги отсохли!.. Что, и теперь не верите? Чтоб я околел тут же перед вами! чтоб ни отцу, ни матери моей, ни мне не видать царствия небесного! Еще не верите?

Иван Никифорович этими уверениями совершенно успокоился и велел своему камердинеру в безграничном сюртуке принесть шаровары и нанковый казакин.

Я полагаю, что описывать, каким образом Иван Никифорович надевал шаровары, как ему намотали галстук и, наконец, надели казакин, который под левым рукавом лопнул, совершенно излишне. Довольно, что он во все это время сохранял приличное спокойствие и не отвечал ни слова на предложения Антона Прокофьевича — что-нибудь променять на его турецкий кисет.

Между тем собрание с нетерпением ожидало решительной минуты, когда явится Иван Никифорович и исполнится наконец всеобщее желание, чтобы сии достойные люди примирились между собою; многие были почти уверены, что не придет Иван Никифорович. Городничий даже бился об заклад с кривым Иваном Ивановичем, что не придет, но разошелся только потому, что кривой Иван Иванович требовал, чтобы тот поставил в заклад подстреленную свою ногу, а он кривое око, — чем городничий очень обиделся, а компания потихоньку смеялась. Никто еще не садился за стол, хотя давно уже был второй час — время, в которое в Миргороде, даже в парадных случаях, давно уже обедают.

Едва только Антон Прокофьевич появился в дверях, как в то же мгновение был обступлен всеми. Антон Прокофьевич на все вопросы закричал одним решительным словом: «Не будет». Едва только он это произнес, и уже град выговоров, браней, а может быть, и щелчков, готовился посыпаться на его голову за неудачу посольства, как вдруг дверь отворилась и — вошел Иван Никифорович.

Если бы показался сам сатана или мертвец, то они бы не произвели такого изумления на все общество, в какое повергнул его неожиданный приход Ивана Никифоровича. А Антон Прокофьевич только заливался, ухватившись за бока, от радости, что так подшутил над всею компаниею.

Как бы то ни было, только это было почти невероятно для всех, чтобы Иван Никифорович в такое короткое время мог одеться, как прилично дворянину. Ивана Ивановича в это время не было; он зачем-то вышел. Очнувшись от изумления, вся публика приняла участие в здоровье Ивана Никифоровича и изъявила удовольствие, что он раздался в толщину. Иван Никифорович целовался со всяким и говорил: «Очень одолжен».

Между тем запах борща понесся чрез комнату и пощекотал приятно ноздри проголодавшимся гостям. Все повалили в столовую. Вереница дам, говорливых и молчаливых, тощих и толстых, потянулась вперед, и длинный стол зарябел всеми цветами. Не стану описывать кушаньев, какие были за столом! Ничего не упомяну ни о мнишках в сметане, ни об утрибке, [Утрибка – кушанье из потрохов.] которую подавали к борщу, ни об индейке с сливами и изюмом, ни о том кушанье, которое очень походило видом на сапоги, намоченные в квасе, ни о том соусе, который есть лебединая песнь старинного повара, — о том соусе, который подавался обхваченный весь винным пламенем, что очень забавляло и вместе пугало дам. Не стану говорить об этих кушаньях потому, что мне гораздо более нравится есть их, нежели распространяться об них в разговорах.

Ивану Ивановичу очень понравилась рыба, приготовленная с хреном. Он особенно занялся этим полезным и питательным упражнением. Выбирая самые тонкие рыбьи косточки, он клал их на тарелку и как-то нечаянно взглянул насупротив: творец небесный, как это было странно! Против него сидел Иван Никифорович!

В одно и то же самое время взглянул и Иван Никифорович!.. Нет!.. не могу!.. Дайте мне другое перо! Перо мое вяло, мертво, с тонким расщепом для этой картины! Лица их с отразившимся изумлением сделались как бы окаменелыми. Каждый из них увидел лицо давно знакомое, к которому, казалось бы, невольно готов подойти, как к приятелю неожиданному, и поднесть рожок с словом: «одолжайтесь», или: «смею ли просить об одолжении»; но вместе с этим то же самое лицо было страшно, как нехорошее предзнаменование! Пот катился градом у Ивана Ивановича и у Ивана Никифоровича.

Присутствующие, все, сколько их ни было за столом, онемели от внимания и не отрывали глаз от некогда бывших друзей. Дамы, которые до того времени были заняты довольно интересным разговором, о том, каким образом делаются каплуны, вдруг прервали разговор. Все стихло! Это была картина, достойная кисти великого художника!

Наконец Иван Иванович вынул носовой платок и начал сморкаться; а Иван Никифорович осмотрелся вокруг и остановил глаза на растворенной двери. Городничий тотчас заметил это движение и велел затворить дверь покрепче. Тогда каждый из друзей начал кушать и уже ни разу не взглянули друг на друга.

Как только кончился обед, оба прежние приятели схватились с мест и начали искать шапок, чтобы улизнуть. Тогда городничий мигнул, и Иван Иванович, — не тот Иван Иванович, а другой, что с кривым глазом, — стал за спиною Ивана Никифоровича, а городничий зашел за спину Ивана Ивановича, и оба начали подталкивать их сзади, чтобы спихнуть их вместе и не выпускать до тех пор, пока не подадут рук. Иван Иванович, что с кривым глазом, натолкнул Ивана Никифоровича, хотя и несколько косо, однако ж довольно еще удачно и в то место, где стоял Иван Иванович; но городничий сделал дирекцию слишком в сторону, потому что он никак не мог управиться с своевольною пехотою, не слушавшею на тот раз никакой команды и, как назло, закидывавшею чрезвычайно далеко и совершенно в противную сторону (что, может, происходило оттого, что за столом было чрезвычайно много разных наливок), так что Иван Иванович упал на даму в красном платье, которая из любопытства просунулась в самую средину. Такое предзнаменование не предвещало ничего доброго. Однако ж судья, чтоб поправить это дело, занял место городничего и, потянувши носом с верхней губы весь табак, отпихнул Ивана Ивановича в другую сторону. В Миргороде это обыкновенный способ примирения. Он несколько похож на игру в мячик. Как только судья пихнул Ивана Ивановича, Иван Иванович с кривым глазом уперся всею силою и пихнул Ивана Никифоровича, с которого пот валился, как дождевая вода с крыши. Несмотря на то что оба приятеля весьма упирались, однако ж таки были столкнуты, потому что обе действовавшие стороны получили значительное подкрепление со стороны других гостей.

Тогда обступили их со всех сторон тесно и не выпускали до тех пор, пока они не решились подать друг другу руки.

— Бог с вами, Иван Никифорович и Иван Иванович! Скажите по совести, за что вы поссорились? не по пустякам ли? Не совестно ли вам перед людьми и перед Богом!

— Я не знаю, — сказал Иван Никифорович, пыхтя от усталости (заметно было, что он был весьма не прочь от примирения), — я не знаю, что я такое сделал Ивану Ивановичу; за что же он порубил мой хлев и замышлял погубить меня?

— Не повинен ни в каком злом умысле, — говорил Иван Иванович, не обращая глаз на Ивана Никифоровича. — Клянусь и пред Богом и пред вами, почтенное дворянство, я ничего не сделал моему врагу. За что же он меня поносит и наносит вред моему чину и званию?

— Какой же я вам, Иван Иванович, нанес вред? — сказал Иван Никифорович.

Еще одна минута объяснения — и давнишняя вражда готова была погаснуть. Уже Иван Никифорович полез в карман, чтобы достать рожок и сказать: «Одолжайтесь».

— Разве это не вред, — отвечал Иван Иванович, не подымая глаз, — когда вы, милостивый государь, оскорбили мой чин и фамилию таким словом, которое неприлично здесь сказать?

— Позвольте вам сказать по-дружески, Иван Иванович! (при этом Иван Никифорович дотронулся пальцем до пуговицы Ивана Ивановича, что означало совершенное его расположение), — вы обиделись за черт знает что такое: за то, что я вас назвал гусаком…

Иван Никифорович спохватился, что сделал неосторожность, произнесши это слово; но уже было поздно: слово было произнесено.

Все пошло к черту!

Когда при произнесении этого слова без свидетелей Иван Иванович вышел из себя и пришел в такой гнев, в каком не дай бог видывать человека, — что ж теперь, посудите, любезные читатели, что теперь, когда это убийственное слово произнесено было в собрании, в котором находилось множество дам, перед которыми Иван Иванович любил быть особенно приличным? Поступи Иван Никифорович не таким образом, скажи он птица,

а не
гусак,
еще бы можно было поправить.

Но — все кончено!

Он бросил на Ивана Никифоровича взгляд — и какой взгляд! Если бы этому взгляду придана была власть исполнительная, то он обратил бы в прах Ивана Никифоровича. Гости поняли этот взгляд и поспешили сами разлучить их. И этот человек, образец кротости, который ни одну нищую не пропускал, чтоб не расспросить ее, выбежал в ужасном бешенстве. Такие сильные бури производят страсти!

Целый месяц ничего не было слышно об Иване Ивановиче. Он заперся в своем доме. Заветный сундук был отперт, из сундука были вынуты — что же? карбованцы! старые, дедовские карбованцы! И эти карбованцы перешли в запачканные руки чернильных дельцов. Дело было перенесено в палату.

И когда получил Иван Иванович радостное известие, что завтра решится оно, тогда только выглянул на свет и решился выйти из дому. Увы! с того времени палата извещала ежедневно, что дело кончится завтра, в продолжение десяти лет!

Назад тому лет пять я проезжал чрез город Миргород. Я ехал в дурное время. Тогда стояла осень с своею грустно-сырою погодою, грязью и туманом. Какая-то ненатуральная зелень — творение скучных, беспрерывных дождей — покрывала жидкою сетью поля и нивы, к которым она так пристала, как шалости старику, розы — старухе. На меня тогда сильное влияние производила погода: я скучал, когда она была скучна. Но, несмотря на то, когда я стал подъезжать к Миргороду, то почувствовал, что у меня сердце бьется сильно. Боже, сколько воспоминаний! я двенадцать лет не видал Миргорода. Здесь жили тогда в трогательной дружбе два единственные человека, два единственные друга. А сколько вымерло знаменитых людей! Судья Демьян Демьянович уже тогда был покойником; Иван Иванович, что с кривым глазом, тоже приказал долго жить. Я въехал в главную улицу; везде стояли шесты с привязанным вверху пуком соломы: производилась какая-то новая планировка! Несколько изб было снесено. Остатки заборов и плетней торчали уныло.

День был тогда праздничный; я приказал рогоженную кибитку свою остановить перед церковью и вошел так тихо, что никто не обратился. Правда, и некому было. Церковь была пуста. Народу почти никого. Видно было, что и самые богомольные побоялись грязи. Свечи при пасмурном, лучше сказать — больном дне, как-то были странно неприятны; темные притворы были печальны; продолговатые окна с круглыми стеклами обливались дождливыми слезами. Я отошел в притвор и оборотился к одному почтенному старику с поседевшими волосами:

— Позвольте узнать, жив ли Иван Никифорович?

В это время лампада вспыхнула живее пред иконою, и свет прямо ударился в лицо моего соседа. Как же я удивился, когда, рассматривая, увидел черты знакомые! Это был сам Иван Никифорович! Но как изменился!

— Здоровы ли вы, Иван Никифорович? Как же вы постарели!

— Да, постарел. Я сегодня из Полтавы, — отвечал Иван Никифорович.

— Что вы говорите! вы ездили в Полтаву в такую дурную погоду?

— Что ж делать! тяжба…

При этом я невольно вздохнул. Иван Никифорович заметил этот вздох и сказал:

— Не беспокойтесь, я имею верное известие, что дело решится на следующей неделе, и в мою пользу.

Я пожал плечами и пошел узнать что-нибудь об Иване Ивановиче.

— Иван Иванович здесь, — сказал мне кто-то, — он на крылосе.

Я увидел тогда тощую фигуру. Это ли Иван Иванович? Лицо было покрыто морщинами, волосы были совершенно белые; но бекеша была все та же. После первых приветствий Иван Иванович, обратившись ко мне с веселою улыбкою, которая так всегда шла к его воронкообразному лицу, сказал:

— Уведомить ли вас о приятной новости?

— О какой новости? — спросил я.

— Завтра непременно решится мое дело. Палата сказала наверное.

Я вздохнул еще глубже и поскорее поспешил проститься, потому что я ехал по весьма важному делу, и сел в кибитку. Тощие лошади, известные в Миргороде под именем курьерских, потянулись, производя копытами своими, погружавшимися в серую массу грязи, неприятный для слуха звук. Дождь лил ливмя на жида, сидевшего на козлах и накрывшегося рогожкою. Сырость меня проняла насквозь. Печальная застава с будкою, в которой инвалид чинил серые доспехи свои, медленно пронеслась мимо. Опять то же поле, местами изрытое, черное, местами зеленеющее, мокрые галки и вороны, однообразный дождь, слезливое без просвету небо. — Скучно на этом свете, господа!

Новое в блогах

Н. В. Гоголь, немного исказил события тех времён, произошедшие в славном городе Миргороде. Просто он хотел, что бы повесть получилась поучительная и с глубоким смыслом. И это ему удалось, всё-таки он был настоящий мастер пера. Но предыстория этой повести, была гораздо проще, и намного серьёзней. И вылилось это всё в очень грустные и неприятные события для многих людей. А оба этих достойных персонажа, самой жизнью были поставлены в такой ряд необратимых факторов, где у них не было ни малейшей возможности повлиять на исход развития этих событий. Именно поэтому так всё затянулось, и печально закончилось для многих. Да и для всего города, радости было мало. А началось всё с мелочи. Как-то раз, Иван Иванович зашёл к Ивану Никифоровичу, что бы взять взаймы довольно крупную сумму денег ассигнациями. Дело это обычное, такое происходило не первый раз. И конечно же, Иван Никифорович не мог ему отказать. Во-первых, они были друзья. Во-вторых, они были соседи, и довольно близкие по духу люди. Они были символами благополучия добропорядочности и стабильности в городе, а также каждый для своей семьи и для своих индивидуальных почитателей и приверженцев. Отказ дать в долг, мог быть расценен в обществе, как чрезвычайное событие, и мог повлиять на безупречную репутацию Ивана Никифоровича в обществе, а по-другому он не мог поступить, и не поступал.

Изначально ничего не предвещало неприятностей. Но в ближайшее время, положение в семье Ивана Ивановича, круто изменилось. Возникла напряжённость в семейных отношениях, и произошла смена приоритетов и изменение внутрисемейных статусов. И тут Иван Иванович, стал как бы, не совсем Иваном Ивановичем. Произошли изменения в лице, в голосе, в риторике и характере. В обществе заволновались. Почитатели обоих были обеспокоены. Им бы объясниться друг с другом, попить чайку, расслабиться, оговорить дела, и умиротворить общественность. Да и самим от этого стало бы легче. Обычно так среди людей и происходит, говорят друг другу пару ласковых, и камень с души падает. Но Ивану Никифоровичу неловко было первому заговаривать о долге. А Иван Иванович, под влиянием тяжких внутренних семейных обстоятельств, тоже не пошёл на объяснение ситуации и уточнение долговых обязательств. Так как-то всё и напряглось.

А в это время, в окружении Ивана Ивановича распространялись слухи о якобы недостойном поведении Ивана Никифоровича по отношению к Ивану Ивановичу, высказывались оскорбления в его адрес, и ещё оказывалось всяческое пренебрежительное отношение к нему и его почитателям. И это тоже не позволяло пойти на диалог. Тут Ивану Ивановичу просто необходимо было изобразить суровое и оскорблённое лицо, ведь Иван Никифорович тоже далеко был не святой. Бывало, подшучивал над Иваном Ивановичем, часто прямо указывал на его недостатки и высказывал некие сомнения по поводу чистоты его благородного происхождения, когда частенько был под хмельком. Обычно Иван Иванович всё это прощал, ведь Иван Никифорович часто его по дружески выручал, с кем не бывает, друзья есть друзья, всё как у людей. Но, к сожалению, не в этот раз. Что-то там совсем непонятное произошло в семье Иван Ивановича, может быть у них возникла проблема в отношениях, или с деньгами тяжёлое положение. Но не суть вопроса в деньгах, Иван Никифорович был крайне возмущён: «Я им помог, а они так меня отблагодарили, позорят на весь город, скоро только одни куры не будут смеяться». Наконец стало понятно, что угроза не возврата долга резко увеличилась. А это наибольшая угроза для репутации уважаемых людей. Это расценивалось как падение в лужу, или даже ещё хуже. В такой ситуации не шутят, да и всё остальное наслаиваться стало. Но вместо того чтобы объясниться с соседом, Иван Иванович так и оставался в позе оскорблённого. Ему ужасно не хотелось выглядеть должником, который вовремя не отдаёт свои долги. А такого положения которое возникло между ними, было вполне достаточно, для того что бы всё пошло на перекос.

Иван Никифорович, всем этим был обеспокоен. Он был педантичен, и любил, что бы во всём был порядок. А порядка не было. Ситуация вольно или невольно складывалась не в пользу Ивана Никифоровича. Необъяснённость в отношениях с соседом, и непонятная ситуация с долгами, могли значительно ослабить его положение как в обществе в целом, так и в семье. Возникала общая напряжённость, и её необходимо было разрешить. Вот даже в семье на него стали посматривала косо, хоть и жили не бедно. Ведь он сам приучал всех членов семьи, относиться с должным уважением к каждой копеечке, а тут как бы сам оплошал, опростоволосился. Да и в обществе возникло некое ожидание. Не ослаб ли Иван Никифорович, не постарел ли, не сдаёт ли позиции? И что тут с этим поделаешь? Друзья не друзья, а что-то делать надо, ситуация грозовая. Вот, вот, всё начнётся. Тем более что друг, уже как бы стал не совсем даже друг.

И тут, как-то все наутро проснулись, а межа, между усадьбами уважаемых людей изменилась. Забор между соседями, возьми да и переместись всего на одну сажень и два аршина, в сторону усадьбы Ивана Ивановича. И стоит себе, как будто так стоял всегда. Сторонники Ивана Ивановича застыли в величайшем изумлении и испуге, ну а в лагере Ивана Никифоровича, царила атмосфера полного восторга и возвышенного превосходства: «Не оплошал Никифорович! нашёл достойный выход из сложного положения, не ударил в грязь лицом!»

Только в славном, тихом, и мирном городе Миргороде, где жили исключительно приличные люди, это далеко не всем понравилось. Это взбудоражило весь город. Люди начали роптать, и совсем далеко не по той причине, что мол обидели семью уважаемого всеми Ивана Ивановича и поставили её в отчаянно сложное положение. А члены семьи которого, и его почитатели, сейчас демонстрируют на весь город своё очень негативное и отношение к Ивану Никифоровичу, делают громкие заявления, призывают к ответственности и к суду чести, а так же к материальной компенсации за поруганную честь и утраченную территорию.

А город, тем временем, погрузился в глубокую депрессию. Всех возмутил только один единственный факт, это факт переноса забора. Дело в том, что заборы двигать, это очень плохая манера для этого города. Что угодно, но только не заборы! За забором что хочешь, а вот сам забор это символ города! Забор это святое, забор никому и ни когда не простят. Так уж повелось в этом городе. Лучше бы просто в тихую, вызвал бы его на дуэль. И как-то всё решилось бы само. Похоронили бы кого-то из них с почестями, а может быть и обоих. Так гораздо порядочней и благопристойней было бы. Заодно и точку поставили бы в этом тухлом деле. А теперь что, все начнут двигать заборы? Можете себе представить, во что город теперь превратиться, это будет хаос и жуть.

Вот все дружно и навалились на Ивана Никифоровича, объявили ему бойкот, угрожают финансовым банкротством. Одним словом, давление оказали на него жуткое. А что делать то? Ведь ему, ни как нельзя на попятную, он человек чести, а двигать назад забор уже поздно, прецедент уже всё равно случился. От факта никуда не денешься. Теперь уже любой будет двигать заборы своих должников. Таким образом, город очень резко изменился, и далеко не в лучшую сторону. Ощетинился колючей проволокой, заборы намазаны дёгтем и фекалиями, на газонах медвежьи капканы, а по улицам ходят хмурые небритые дядьки с ружьями да рогатинами на плече, того и гляди заподозрят кого в переносе заборов. Ох, не поздоровится этим людям. От хаты до колодца, женщины и дети боятся с ведрами пройти. Ненароком пьяные и злые вооружённые люди обидят. А главное, всё! Назад уже дороги то нет. Рубеж пройден. Мирись не мирись Иван Иванович с Иваном Никифоровичем, только прошлого не вернёшь. Не было в истории города ещё такого случая с заборами. А ведь всё это можно было мирно и дипломатично решить до того как забор передвинули. Главное, нужно было проявить мудрость и покладистость в отношениях друг с другом. Выполнить дипломатическую процедуру, исполнить необходимую в таких случаях чайную церемонию. Но Миргород, это вам не Нагасаки и Хиросима, тут церемониями не перетруждали самих себя, и эмоции свои не особо скрывали. Поэтому случилось то, что случилось.

И как уж там в том Миргороде всё утряслось, теперь ни кто не скажет. Просто люди оттуда бежали, а назад не возвращались. Долго ещё уехавшие люди, всю эту историю вспоминали с величайшей грустью. Да что толку, мир и сейчас не изменился. А количество заборов стало ещё больше, и они стали гораздо крепче. Но от этого риск испортить себе жизнь, у людей только увеличился, а жаль. Из за такого пустяка, столько неприятностей. Только подобная история обязательно повторится, и уже далеко не в виде фарса.

🗹