Цитаты Штольца из Обломова (30 цитат)
Роман Гончарова Обломов в первую очередь запоминается своим героем Ильей Ильичем Обломовым, который ведет апатичный, бездейственный способ жизни. В противовес ленивому Обломову изображен его друг – Андрей Иванович Штольц – человек незнатного происхождения, который, благодаря своему трудолюбию, удостаивается личного дворянского титула. Цитаты Штольца из произведения «Обломов» представлены в этой подборке.
Мудрено и трудно жить просто!
Труд — образ, содержание, стихия и цель жизни. По крайней мере, моей.
Кому хорошо и выгодно на месте, тот не уйдет; а если ему не выгодно, то и тебе не выгодно: зачем же его держать?
Сама жизнь и труд есть цель жизни, а не женщина.
Да разве сознание есть оправдание?
Человек создан сам устраивать себя и даже менять свою природу.
Ты сбрось с себя прежде жир, тяжесть тела, тогда отлетит и сон души. Нужна и телесная и душевная гимнастика.
Джентльмен есть такой барин, который сам надевает чулки и сам же снимает с себя сапоги.
Самолюбие -это почти единственный двигатель, который управляет волей.
Жизнь мелькнет, как мгновение.Пусть она будет постоянным горением!
Человек создан сам устроивать себя и даже менять свою природу, а он отрастил брюхо да и думает, что природа послала ему эту ношу!
Нет человека, который бы не умел чего-нибудь, ей богу нет!
Он говорил, что нормальное назначение человека – прожить четыре времени года, то есть четыре возраста, без скачков, и донести сосуд жизни до последнего дня, не пролив ни одной капли напрасно, и что ровное и медленное горение огня лучше бурных пожаров, какая бы поэзия ни пылала в них.
Человек иногда бессознательно делается эгоистом.
Дружба – вещь хорошая, когда она – любовь между молодыми мужчиной и женщиной или воспоминание о любви между стариками. Но Боже сохрани, если она с одной стороны дружба, с другой – любовь.
Любовь менее взыскательна, нежели дружба, она даже часто слепа, любят не за заслуги – всё так. Но для любви нужно что-то такое, иногда пустяки, чего ни определить, ни назвать нельзя.
— Я думала, что сердце не ошибается. -Нет, ошибается: и как иногда гибельно.
Боже мой! О чем не заплачут женщины? Сколько причин для слез!
А радость разве не чувство, и притом еще без эгоизма?
Нехотя станешь жить, как живут около тебя.
Это не твоя грусть; это общий недуг человечества. На тебя брызнула одна капля… Все это страшно, когда человек отрывается от жизни… когда нет опоры.
Теперь или никогда!
— Что случилось? — Да что: жизнь трогает! — И слава богу!
Твоя грусть, томление, скорее – это признак силы, поиски живого, раздраженного ума порываются иногда за житейские грани, не находят, конечно, ответов, и является грусть… временное недовольство жизнью… Это грусть души, вопрошающей жизнь о ее тайне.
Началось с неумения надевать чулки и кончилось неумением жить.
Кому хорошо и выгодно на месте, тот не уйдет; а если ему невыгодно, то и тебе невыгодно: зачем же его держать?
Дружба — вещь хорошая, когда она — любовь между молодыми мужчиной и женщиной или воспоминание о любви между стариками. Но боже сохрани, если она с одной стороны дружба, а с другой — любовь.
Вот когда заиграют все силы в вашем организме, когда заиграет жизнь вокруг вас, и вы увидите то, на что закрыты у вас глаза теперь, услышите, чего не слыхать вам: заиграет музыка нерв, услышите шум сфер, будете прислушиваться к росту травы. Погодите, не торопитесь, придет само!
Да разве сознание есть оправдание.
Нет человека, который бы не умел чего-нибудь, ей-богу нет!
Цели урока: Поговорить о своеобразии личности героев; о «земной» и «небесной» любви в романе. Выявить авторскую позицию в эпилоге романа. Развитие речи учащихся. Ход урока.
1. Ольга. В критике обнаружились противоположные суждения об Ольге. Добролюбов увидел в Ольге «высший идеал, какой только может теперь русский художник вызвать из теперешней русской жизни», писал о её готовности к общественной деятельности, тоске по ней. «Гончаровская Ольга ни одним намёком не обнаруживает своей близости к кругу идей и настроений революционной борьбы, – отвечает первому критику «Обломова» исследователь наших дней. Её неудовлетворённость беспредметна, безымянна и носит не политический, не социальный, но моральный, психологический характер. В Штольце её не удовлетворяет рассудочность, эгоцентризм, сухой расчёт, отсутствие мягкости, душевности, какие она наблюдала у Обломова». (Пиксанов Н. К., «Обломов» Гончарова. – «Учёные записки МГУ», вып. 127, 1948. стр. 152.)
2. В зените счастья, после 3-4 лет супружества, Ольгу начинает смущать тишина жизни, её остановка на минутах счастья. «393» (гл. 8, ч. 4). Но ведь Ольга не отравлена обломовщиной с детства, — не ленива по природе, как И. Ильич. Её страхи – от неожиданной и острой неудовлетворённости собой. Так история Обломова – жертвы общественной бездуховности – повторяется в судьбе так не похожей на него Ольги. Она осталась «мечтательницей, фантазёркой», женщиной «с несчастным характером»: «всё тянет меня куда-то, я делаюсь ничем не довольна». Остаётся шаг до тоски, апатии. Комментарием к судьбе не только Ольги, но и Обломова, становятся размышления Штольца о природе человеческой тоски: «Поиски живого, раздражённого ума прорываются иногда за житейские грани, не находят, конечно, ответов, и является грусть… временное недовольство жизнью… Это грусть души, вопрошающей жизнь о её тайне…»
3. «Грусть души», не принявшей жизни, ограниченной житейскими забавами, терзает Ольгу, лишает Обломова последних задатков активности. Но эта «грусть» не угрожает Штольцу. Он не способен мучиться тем, что находится вне круга его семьи, его «дела». Так возникает нравственный барьер между Ольгой и её самоуверенным супругом. И он сам невольно «проговаривается» об этом. Штольц убеждает жену: «398/1». Штольц справедливо увидел источник тоски Ольги в её сопричастности заботам человечества, но не посчитал именно поэтому её тоску – серьёзным недугом. Такая логика естественна для Штольца, сосредоточенного на своём, «малом». 4. «398/2», — обращается к жене Штольц.
5. Но тщетны его призывы. Хотя Ольга очень хочет верить ему – прерывает монолог мужа страстным объятием и повторяет слова «398/3», она не способна склонить голову; новая попытка спрятаться от «мятежных вопросов» опять повлечёт апатию, тоску. Такова её натура, таковы её запросы. Поэтому-то на Ольгу, а не на Штольца «брызнула одна капля общечеловеческого недуга». Это удел «избранных» — духовно богатых натур, таких. Как энергичная Ольга и… ленивый Обломов.
6. Итак, источники тоски Ольги: духовная неудовлетворённость и нравственный разлад с мужем, взаимодействуя, обостряют состояние героини – назревает драма. Счастливая Ольга, как будто обретшая в беседе с мужем потерянный покой, потому и не убедительна, что логика её характера чревата драматизмом, не меньшим, чем у Обломова, а в силу природной энергичности героини – даже большим.
7. Образ Ольги Ильинской – открытие в русской литературе. Её духовная неудовлетворённость, которую Гончаров тонко уловил, но запечатлел в самом общем виде, «концентрировалась» в судьбах героинь Тургенева, Чернышевского. Это отмечал и Н. Добролюбов статье, посвящённой роману Тургенева «Накануне».
7. Что же такое Штольц?
А) Известно, что Гончарова этот образ не удовлетворил: «Он слаб, бледен, из него слишком голо выглядывает идея».
Б) Описательная характеристика Штольца в начале 2 ч. романа потом почти не дополняется – образ не развивается. С появлением Ольги Штольц теряет свою «содержательную» функцию и остаётся лишь «сюжетным» персонажем. Ольга так поясняет Обломова, что через другие персонажи пояснение типа Обломова становится роскошью. (Дружинин) В) Его неожиданные приезды к Обломову отмеряют этапы жизни Ильи Ильича. Штольц становится героем счастливого романа Ольги, произносит авторскую эпитафию Обломову.
Г) А. П. Чехов: «Штольц не внушает мне никакого доверия. Автор говорит, что это великолепный малый, а я не верю. Это продувная бестия, думающая о себе очень хорошо и собою довольная. Наполовину он сочинён, но на 3 четверти ходулен». Д) «Штольцевский пласт» в романе несёт в себе следы «вымученности»: художник, видимо, постепенно всё более и более терял интерес к этому герою, но уже не мог отказаться от него совсем – Штольц стал мужем Ольги, а контраст 2-х романов был необходим Гончарову, многосторонне и глубоко исследовавшему драму Обломова.
Е) Но «невыясненность» этого образа имеет и другую причину, вероятно, фамилии Штольц, надеялся Гончаров, предначертано стать такой же нарицательной, как Обломов. В этом герое, полагал писатель, отразился век, энергичный, рационалистический.
Штольц (с нем. «гордый»), сын «делового века», каковым именовали период первоначального накопления в истории русского капитализма… «Что бы про наш век ни говорили, какие бы в нём ни были частные проявления, главное и отличительное его направление практическое. Составить себе карьеру, устроить себя покомфортабельнее, обеспечить будущность свою и потомства своего – вот божки, которым поклоняются герои нашего времени…», — читаем в одном из писем А. Ф. Писемского. Один из таких героев – Штольц.
Ж) Но Гончаров, подчёркивая своеобразие личности Штольца, избегает детального описания его деятельности, хотя ведь именно в ней реализуется общественная сущность героя. О делах Штольца говорится чрезвычайно глухо: «147/1».
Деятельность Штольца отдана накоплению, приобретению, обеспечивающим комфорт. Добролюбов, стр. «497». Неполноту характера Штольца объясняет тем, что сама фигура нового деятеля ещё не окристаллизовалась в жизни.
З) Покой обретает в конце романа Штольц – в сон погружён на Выборгской стороне Обломов. Гончаров, всё время противопоставляющий этих героев друг другу, приводит их к одному и тому же итогу, правда, пытаясь доказать, что суть этих итогов противоположна. Но покой есть покой. И стремление автора обнаружить в основе покоя Штольцев движение – не убеждает. Куда убедительнее показан покой в его «бескомпромиссном» варианте – мы имеем в виду последние годы жизни Обломова в доме Пшеницыной.
8. Хотя в 9 главке, предшествующей эпилогу, Обломов ещё жив, она напоминает эпитафию герою. Это главка итоговая, её особый характер очевиден «407 – 8».
9. Домик Пшеницыной, его быт, ритм раскрываются не сами по себе, а в постоянных аналогиях с Обломовкой. «407/2». Ранее, «философствуя», Обломов выходил из состояния апатии, в нём пробуждался критический ум, нетерпимость к пошлости. Теперь вся «философия» героя направлена на обоснование своего права жить в тишине и бездействии; воспоминания, зов неисполненной мечты он гасил в рассуждениях, «498/1». Маска обломовца теперь исчерпывает человеческое лицо Ильи Ильича. Так как бы совершилось торжество обломовского начала в герое. И новый этап его жизни, как всегда, отмечен приходом Штольца. Беседуя с ним, Обломов сам признаёт, что путь его завершился, он обрёл жизненную пристань: «415/1». Обломов подтверждает высказанную Гончаровым мысль о необратимости его судьбы, но в этом же монологе он и опровергает автора. «415/2». Это говорит человек, по словам рассказчика, окончательно успокоивший совесть – духовно умерший. Своеобразие 9 гл. в открытой диктатуре авторской мысли, которая простирается над всем, что показано и рассказано здесь. Тон автора категоричен: писатель развивает заявленный в начале главки свой взгляд на героя и не слышит его самого… Штольц – рупор авторских идей – окончательно проясняет суть подробных характеристик Обломова в этой главе. «Погиб!» — произносит Штольц, узнав о женитьбе друга на Агафье Матвеевне. А на тревожный вопрос Ольги: « 417».
Конец 9 гл. сразу заставляет вспомнить заключительную сцену 3-й части романа: разрыв Ольги с Обломовым. Тогда прозвучал тот же ответ – «обломовщина». Только спрашивала Ольга: «Что сгубило тебя?» Ответил сам герой.
Совпадение ответов в этом чётко «сконструированном» романе говорит о многом: и сам герой, и автор (Штольц) призваны акцентировать социальную природу драмы, объективную предопределённость гибели героя.
10. И как бы заключительный аккорд «эпитафии» — второй (из двух) эпилогов романа (встреча Штольца и его приятеля-литератора с нищим Захаром – 11 гл.), где в 3-й раз звучит рефрен – «обломовщина». Захар – одно целое с Ильёй Ильичом в его обломовской ипостаси. «Ленивый по природе, он был ещё ленив по своему лакейскому воспитанию». Лень, неумелость Захара, утвердившегося в своём праве быть неумелым, могла процветать лишь рядом с обломовской инертностью. Захар не более жизнеспособен, чем его барин. Умер Обломов – обречён и Захар. (4 ч. гл. 11). (Сообщение ученика). Обломовщина напоминает о себе в самом конце романа ещё одной несчастной человеческой судьбой. Само слово «обломовщина», заключающее роман, звучит уже как зов смерти, приобретает роковой, фаталистический оттенок.
11. Но другой аспект драмы: умный, добрый человек в конфликте с бездуховной и «механической» средой – никогда не выпадал из поля зрения художника. Его итог – в первом эпилоге, посвящённом Пшеницыной. Если второй эпилог, при всей яркости портрета несчастного Захара, в своей ведущей тенденции – публицистичен, то первый – почти лиричен. Нарочито различные по тональности, они имеют общий «сюжет»: Обломов – в судьбах любивших его людей. (Сообщение ученика)
А) Да, Обломов погубил себя, развратил Захара, но ведь этот же Обломов сумел внушить людям редкую любовь к себе: он был добр, чуток к человеку, уважал» сердце». «402 – 403» (8 гл.,ч. 4). Этот дифирамб сердцу Обломова звучит чуть выспренно и декларативно. К тому же горячность Штольца, можно предположить, вызвана ощущением собственной сердечной бесталанности.
Б) Простой рассказ о вдовьем горе Пшеницыной много убедительней воплощает эту же мысль художника. Обломов не просто оставил о себе память в сердце женщины – он вдохнул в неё душу, из «хозяйки» она стала «человеком». Это свершилось в тот момент, когда «420». Осенившее её самопознание сразу резко изменило весь окружающий её мир: она поняла, что она потеряла,- это потерянное стало для неё мерилом человеческой стоимости. Тогда и родился у кроткой и безответной Агафьи Матвеевны взгляд гордый и сожалеющий, которым она смотрела на братца и его жену… Навсегда осмыслилась и жизнь её: теперь уж она знала, зачем она жила и что жила не напрасно. Она так полно и много любила: любила Обломова – как любовника, как мужа и как барина: «420».
В) Слабый, пассивный, нуждающийся в чужой воле, Обломов обладал тем талантом доброты, который превращал его в активную по отношению к другим людям натуру. На его честную и добрую душу отзывалось лучшее в них, вызванное им чувство оказывалось подлинно воспитывающим: рядом с Обломовым расцвела Ольга, Г) Пшеницына только и жила те 7 лет, что протекли рядом с ним. Обломов пробудил в ней индивидуальность, которая вызвала горячее авторское сочувствие (таково происхождение лирической интонации в эпилоге). Агафья Матвеевна не только перестала быть отрицательным антиподом Ольги – она сблизилась с Ильинской в своей неожиданно пробудившейся требовательности к человеческому в человеке. Возникшее взаимопонимание 2-х женщин, любивших Обломова, трогательно и глубоко жизненно.
12. Заключительное слово.
— Жизнь Гончарова проходит через 19 столетие – от пушкинской эпохи до времён Чехова и позднего Толстого; неудивительно, что писатель соединяет в своём творчестве приметы различных литературных периодов. Будучи одним из крупнейших писателей реалистического направления, Гончаров всегда отдавал дань романтизму: он изображал реальный мир очень достоверно, но нередко селил в нём романтических героев; — в 3-х романах Г. речь идёт о столкновении различных эпох; писатель показывает крушение старого, патриархального мира с его тихими помещичьими усадьбами, возвышенными чувствами; в каждом романе мы видим победу новых людей и новых отношений, торжество силы, практичности, однако постоянно ощущается сочувствие автора тем героям, кому не дано приспособиться к современности; — Гончаров слывёт блестящим бытописателем своей эпохи. Обаяние его неторопливого, «густого» письма действительно «сконцентрировалось» в этих картинах: они остаются в памяти на всю жизнь (комната на Гороховой, дом Пшеницыной, жизнь Обломовки). Любовно и поэтично описан быт русской провинции.
— Деталь у Гончарова играет огромную роль, все мы прекрасно помним о паутине, пыли в кабинете Обломова, о его знаменитых шлёпанцах и халате, ставших образами-символами. Многие романы знамениты своим началом («Мой дядя самых честных правил…», «Всё смешалось в доме Облонских» — «Анна Каренина»). Стр.21. (лежал). Мы сразу познакомились с героем — В романе «Обл.» отражены черты русского характера, книга проникнута национальным колоритом. Закономерно, что ключевыми антитезами в романе стали русский барин и наполовину немец по происхождению Штольц, русская деревня Обломовка и европейский город Санкт-Петербург.
— Ещё одна не менее яркая сторона его дарования. Гончаров – художник необычайно обострённой «нравственной реакции» на разнообразные жизненные коллизии. Автор прежде всего заинтересован человеческим содержанием любой бытовой картины, социального конфликта. В этом романе писатель показывает, что жертва во имя любви может дать счастье тому, кто не сознаёт себя жертвующим, а удовлетворение эгоистических желаний подчас становится первой ступенькой к мучительной неудовлетворённости.
— Читатель Гончарова отвращается от сухого, прагматического подхода к жизни, ему передаётся высота идеала писателя, смело обнажившего бездну недостатков в своих любимых персонажах.
— «Суд» Гончарова над своими героями трезв, гуманен. Герои – жертвы и своей незаурядности, и своей слабости.
— Отличительной чертой стиля Гончарова можно назвать иронию – мягкую насмешку, с которой он относится к описываемым событиям и своим героям; продолжая романтические традиции, писатель смотрит на мир с печальной улыбкой, противопоставляя людскую суету вечному покою природы.
Д. з. Подготовка к сочинению (подбор материала, составление плана)
ЛитЛайф
Недзвецкий В. А. Роман И. А. Гончарова «Обломов»: Путеводитель по тексту
Предуведомление читателю
Его требует уже само понятие «путеводитель». Кажется, оно более уместно в связи с незнакомым городом, лесистой или горной местностью, каким-то лабиринтом… Однако и роман «Обломов» его автор однажды сравнил с «большим городом», в котором «зритель поставлен так, что обозревает его весь, и смотрит, где начало, средина, отвечают ли предместья целому, как расположены башни и сады, а не вникает, камень или кирпич служили материалом, гладки ли кровли, фигурны ли окна etc. etc.»[1]. A Л. H. Толстой в письме 1876 года критику Н. Н. Страхову назвал каждое подлинно художественное произведение именно лабиринтом — «лабиринтом сцеплений»[2]. Но, подчеркнул он тут же, сцеплений не мыслей
самих по себе (так как художественное творение — не логический трактат, доклад, статья, научные или нравоучительные), а созданных словом и в слове «образов, действий и положений»[3] и соответствующих им различных высказываний автора (повествователя, рассказчика, хроникера, «издателя») и героев.
Город и лабиринт художественное произведение напоминает и своей структурой, ибо наряду с образами частными имеет основные, определяющие его своеобразие в той же мере, как в городе конфигурация его крупнейших площадей и проспектов, а в лабиринте его ключевой геометрический узел. Это обстоятельство значительно облегчает нам постижение общего смысла художественного произведения — его творческо-поэтической «идеи». Ведь если «бесконечный лабиринт»[4] образных сцеплений изучаемого романа (повести, рассказа, поэмы и т. д.) зафиксировать практически невозможно (для этого потребовалось бы прокомментировать его текст, как он написан самим автором, целиком
, от первого до последнего слова), то «основу этого сцепления»[5] и его главные способы выявить можно и должно.
Здесь-то заинтересованному читателю — учителю-словеснику, старшекласснику, студенту и аспиранту-филологу — и поможет посвященный тому или иному классическому произведению текстуальный путеводитель по нему. В нашем случае его естественно начать с вычленения тех образов романа «Обломов», которые считал важнейшими сам Гончаров, оставивший и прямое указание на этот счет. «У меня, — говорит он в автобиографической статье „Лучше поздно, чем никогда“ (1879), — всегда есть один образ и вместе главный мотив: он-то и ведет меня вперед — и по дороге я нечаянно захватываю, что попадется под руку, то есть что близко относится к нему. Тогда я работаю живо, бодро, рука едва успевает писать, пока опять не упрусь в стену» (8, с. 105–106. Курсив мой. — В.Н.).
Итак, мотив и мотивы
, проходящие через весь роман (лейтмотивы), или свойственные его отдельным частям, ситуациям, сценам, лицам и т. д., но призванные их обобщать и объединять с мотивами главными, — вот доминантный образный первоэлемент «Обломова». Первостепенное внимание Гончарова к нему вполне закономерно. Мотив (от лат. moveo —
двигаю
) — это «компонент произведения,
обладающий повышенной значимостью
(семантической насыщенностью). А. А. Блок писал: „Всякое стихотворение — покрывало, растянутое на остриях нескольких слов. Из-за них существует произведение“. То же самое правомерно сказать о некоторых словах и обозначаемых ими предметах в романах, новеллах, драмах. Они являются мотивами. <?…> Мотив так или иначе локализован в произведениях, но при этом присутствует в формах самых разных. Он может являть собой отдельное слово или словосочетание, повторяемое и варьируемое, или представать как нечто, обозначаемое посредством различных лексических единиц, или выступать в виде заглавия либо эпиграфа, или оставаться лишь угадываемым, ушедшим в подтекст. Прибегнув к иносказанию, скажем, что сферу мотивов составляют звенья произведения, отмеченные внутренним, невидимым курсивом, который подобает ощутить и распознать чуткому читателю…»[6].
Примерами романов, лейтмотив которых четко обозначен уже в их заглавиях, могут служить «Герой нашего времени» М. Ю. Лермонтова, «Отцы и дети» И. С. Тургенева, «Преступление и наказание», «Бесы» Ф. М. Достоевского, а также гончаровские «Обыкновенная история», «Обрыв». В отличие от них «Обломов» назван как будто нейтрально — фамилией заглавного героя. Однако в произведениях словесного искусства и антропонимы персонажей отнюдь не произвольны, но непременно намекают на существенные качества их носителей, что полностью распространяется и на фамилию Обломов
. Ошибочно вслед за некоторыми гончарововедами (в частности, В. Мельником, П. Тиргеном) производить ее от существительного «обломок»: ведь тогда и герой романа звался бы не Обломовым, а Обломковым, а это не одно и то же. Скорее всего, ее источником стали два иных, при этом несхожих по смыслу слова — облый в значении
круглый, округлый, кругловатый
[7] и облом (ср. с однокоренными надлом, излом) как то, «что не цело, что обломано»[8].
Архетипичное понятие округлости
издревле ассоциировалось с представлением о чем-то полном, совершенном и гармоничном, каковыми, например, древнегреческому философу Платону виделись шароподобная мировая сфера и «сферический человек». В литературном творчестве эти ассоциации использовались художниками и нового времени, в частности Львом Толстым при создании в «Войне и мире» образа Платона Каратаева, ставшего «с его „круглыми“ движениями, „круглыми“ головой и фигурой, „круглыми“ глазами и улыбкой, „круглыми“ морщинками» «своего рода персонификацией идеала гармонически развившегося „первобытного“ шара человеческой личности»[9].
Известная округлость присуща и Илье Ильичу Обломову, как он выглядит в его открывающем роман портрете. Это человек «среднего роста, приятной наружности», с господствующим выражением мягкости
«не лица только, а всей души», открытой и откровенной. Мягкостью и «не лишенною своего рода грации ленью» проникнуты его движения. Любящий «простор и приволье», он облачен в мягкий, гибкий и «весьма поместительный» халат, ноги покоит в «мягких и широких» туфлях, давая впоследствии основание своему другу Андрею Штольцу сравнить его с мягким же «комом теста» (с. 7–8, 134). Вместе с тем в обломовской округлости, как в хлебном тесте, не ставшем благодатным караваем, одновременно ощутимы и некая коренная неполнота, незавершенность, чреватые для гончаровского героя, по всей очевидности, не гармонией, а пагубной односторонностью. В самом деле: Обломову тридцать два или тридцать три года от роду, но у него «слишком изнеженное для мужчины тело», он «обрюзг не по летам», лежание в постели или на диване превратил в свое «нормальное состояние», а настигаемый угрызениями совести, спасается от душевной тревоги не действенным преодолением ее причин, но новым погружением в апатию или дремоту (с. 7–8).
Назвав свой роман противоречиво-двойственной по ее смыслу фамилией главного героя, Гончаров тем самым первым же словом произведения наметил один из его важнейших лейтмотивов. Это мотив значительного разлада
и «внутренней борьбы» (с. 10) как в душе заглавного персонажа, так и между существованием Обломова и тем «прямым <?…> назначением человека», указанным ему его божественной природой (с. 138, 78), которое разделяется автором романа и по меньшей мере предчувствуется самим Ильей Ильичом. На протяжении всего романа Обломов желает покоя от практических забот, обязанностей и треволнений жизни, хотя та, к сожалению героя, все-таки «трогает <?…>, везде достает» его (с. 17). В первой части произведения это желание Обломова выливается в почти полную самоизоляцию его от окружающего мира, физическую неподвижность и то и дело овладевающий им сон. Однако и здесь «среди ленивого лежанья в ленивых позах» Илье Ильичу, в основе натуры которого пребывало «чистое, светлое и доброе начало, исполненное глубокой симпатии ко всему, что хорошо», и которому «были доступны наслаждения высоких помыслов», все-таки являлось «живое и ясное представление о человеческой судьбе и
назначении
», вызывая горестную для него параллель «между этим назначением и собственной его жизнью» (с. 159, 130–131, 54). «Ему, — говорит повествователь романа, — грустно и больно стало за свою неразвитость, остановку в росте нравственных сил…» (с. 77).
