Во время написания книги Ивана Тургенева интересовали социальные реформы, которые происходили в стране, и это можно наблюдать по темам, которые он решает обсудить и в своем романе: как изменилось российское общество в вопросах, касающихся брака между двумя людьми из разных социальных слоев, новых идей и философских движений, внедряемых в общество, о недавно обретенной свободе слуг и их отношения со своими хозяевами. Проблему отцов и детей в произведении «Отцы и дети» стоит начать рассматривать с общего анализа произведения.
Вечные проблемы в литературе
Литература от начала своего развития до современного дня имеет ряд проблем, которые можно назвать «вечными» благодаря тому, что они волнуют сознание людей на протяжении многих веков. Проблемы добра и зла, поиска истины и смысла жизни были актуальны во все времена. Одной из таких проблем становится проблема взаимоотношений разных поколений. Многие авторы в основу своих произведении ставили конфликт «отцов и детей». А. С. Грибоедов в своей комедии «Горе от ума» противопоставил Чацкого, представителя «века нынешнего», фамусовскому обществу, то есть представителям «века минувшего». Поднимали проблему взаимоотношений «отцов и детей» и Д. И. Фонвизин («Недоросль»), и А. Н. Островский («Гроза»). Однако всегда конфликты поколений оставались неразрешенными, поэтому они так волновали душу и писателей, и читателей.
Популярные сегодня темы
Если Печорина Лермонтов писал как героя своего времени, то Грушницкий, вероятно, представлял собой антигероя. Эта роль включает в себя не только положение в самой книги, где Грушницкий выступает антагонистом и противоположностью протагонисту
Рассказ написан в характерном для Василия Макаровича жанре «рассказ – анекдот». Только если в большинстве произведений это казалось противостояние города и села, то в данном случае все герои горожане.
Рассказ И.Бунина «Господин из Сан-Франциско» — философское произведение. Это раздумья писателя не только о современном ему буржуазном обществе, но и о будущем человечества, о смысле жизни и смерти.
Первое впечатление, которое я получила от увиденного кота – это заинтересованность. Картина достаточно яркая и веселая. В самом названии упомянуто, что животное ученое и, следовательно, художница изобразила его именно так
Дата основания Белгорода еще не уточнена историками, однако сейчас этот город является духовным центром России. Белгород считается чистым городом с умеренным климатом, вредители, воздуха которого поглощается многочисленной зеленью.
Конфликт мировоззрений
Первым основанием того, что «отцы и дети» – вечная тема, служит то, что в основе конфликта поколений лежит конфликт мировоззрений. Общественная жизнь меняется, происходит смена потребностей и взглядов людей на свое существование. Поэтому происходит смена эпох, смена веков, когда сталкиваются мнения представителей и старого, и нового общества. «Новое» поколение утверждает необходимость социальных преобразований, а «старое» поколение с этим совершенно не согласно. Из этого выливаются противоречия в обществе и в политике.
Конфликт, лежащий в основе романа И. С. Тургенева «Отцы и дети», выходит за рамки семейного. Это спор взглядов дворянства и мировоззрений революционно-демократической молодежи.
Тема «отцов и детей» не выражает противоречия частных лиц, она не описывает конфликт отдельной семьи, а олицетворяет общественные отношения определенного периода жизни России. Конфликт поколений становится общим для всего общества, поэтому он так и ценен.
«О вечном примирении и жизни бесконечной…»: роман И.С. Тургенева «Отцы и дети»
Конфликт поколений в романе И.С. Тургенева «Отцы и дети» с поверхности текста переходит во внутренние, глубинные пласты, в сферы внетекстовые. За внешней сюжетной основой встают вопросы религиозно-философские, и главный из них — о сокровенном смысле жизни. Анализу того, как этот вопрос находит свое выражение в произведении, и посвящена статья доктора филологических наук, профессора Орловского государственного университета Аллы Анатольевны Новиковой-Строгановой.
Роман И.С. Тургенева «Отцы и дети» (1861) — одно из самых совершенных творений отечественной классики. Его внутренний свет не потускнел под налётом хрестоматийно-школьного глянца и вульгарно-идеологических трактовок. Несмотря на кажущуюся доскональную изученность, вот уже более чем полтора века не угасает стремление к постижению бесконечно богатого образного мира романа; не прекращаются попытки проникнуть в его «святая святых».
Конфликт поколений в «Отцах и детях» с поверхности текста переходит во внутренние, глубинные пласты, в сферы внетекстовые. За внешней сюжетной основой встают вопросы религиозно-философские, и главный из них — о сокровенном смысле жизни. Размышления о её мимолётности; сознание того, что каждый неизбежно встретит смерть один на один: «Старая штука смерть, а каждому внове» (7, 182)[1]; метафизическое одиночество (космический пессимизм), свойственные складу тургеневского художественного мышления, постепенно преодолеваются на путях признания высшей трансцендентной сущности человека. Тургенев уверен, что «только с духовным началом, с идеалами может так глубоко сочетаться наш дух, наше мышление»[2]. Ощущение причастности ко всеобщей вселенской гармонии Божьего мира расширяет духовные горизонты личности. Человек не столь трагически ощущает свою «временность» и «конечность», предчувствуя свою родственность чему-то «высшему» и «вечному».
Без образа Божия жизнь безбожна, безобразна и безoбразна. Отсутствие веры писатель сознавал как неполноценность, ущербность, обделённость и обеднённость личности. Графине Е.Е. Ламберт Тургенев писал: «Да, земное всё прах и тлен — и блажен тот, кто бросил якорь не в эти бездонные волны! Имеющий веру — имеет всё и ничего потерять не может; а кто её не имеет — тот ничего не имеет, — и это я чувствую тем глубже, что я сам принадлежу к неимущим! Но я ещё не теряю надежды» (П.; III, 61). Христианские упования писателя нашли выражение в образах религиозно одарённых людей — таких, например, как Лиза Калитина («Дворянское гнездо»), Лукерья («Живые мощи»), — которых автор создавал с чувством величайшего благоговения. В религиозных переживаниях видит Тургенев источник внутренней силы и нравственной чистоты. Стихотворения в прозе «Христос», «Монах», «Молитва» свидетельствуют о «томлении духа», духовной жажде, потребности писателя в Богообщении: «Только такая молитва и есть настоящая молитва — от лица к лицу» (С.; X, 172).
В «Отцах и детях» проявилось осознание духовной высоты христианского чувства, православной церковной традиции. Соборование нигилиста Базарова в сцене его смерти не выглядит неожиданностью, но — наоборот — подчиняется внутренней художественной логике романа.
Православному Таинству Соборования отведены лаконичные строки внутри единственного абзаца, посвящённого последним мгновениям земной жизни героя. Крайне сдержанно сказано о церковном чинопоследовании христианского напутствия умирающему перед его уходом на суд Божий: «Отец Алексей совершил над ним обряды религии» (7, 183). Несмотря на чрезвычайную сжатость (а, возможно, именно благодаря такой немногословности), этот эпизод обращает вдумчивого читателя к скрытым пластам романа, вербально не выразимым в своих сокровенных глубинах. Ассоциативный подтекст христиански высвечивает своеобразие поэтики Тургенева, особенности его художественной манеры «тайного психологизма». Писатель останавливается на пороге не постижимой земным разумом загадки души и Духа, человека и мира, вечной неумирающей жизни.
Очерченный в нескольких словах православный обряд представлен как истинное Таинство — за ним ощущается величайшая тайна. Тургенев пишет о Базарове: «Когда его соборовали, когда святое миро коснулось его груди, один глаз его раскрылся, и, казалось, при виде священника в облачении, дымящегося кадила, свеч перед образом что-то похожее на содрогание ужаса мгновенно отразилось на помертвелом лице» (7, 183 — 184). Загадочен этот последний эмоциональный всплеск главного героя. В чём кроется источник «содрогания ужаса» прежде бесстрашного нигилиста — титанической личности, отвергавшей Бога и отрицавшей бессмертие, самоуверенно бросавшей вызов Провидению?
Д.И. Писарев — идейный вождь русского нигилизма, — анализируя сцену смерти Базарова, утверждал, что тот «не струсил», «не изменил себе», «не оплошал»[3]. Герой, который умеет умирать «спокойно и твёрдо», не отступит перед препятствием и не струсит перед опасностью, — резюмирует критик. Он недалёк от истины, расценивая сцену смерти Базарова как апофеоз романа, хотя в угоду тенденциозной односторонности интерпретирует эту сцену в революционно-нигилистическом смысле: «Нигилист остаётся верен себе до последней минуты».
Тургеневский герой действительно держался стоически-мужественно в течение своей предсмертной болезни. Однако Писарев, по всей видимости, преднамеренно не пожелал отметить и обошёл молчанием тот факт, что в последние мгновения жизни при Соборовании неустрашимый Базаров испытал не просто страх, но неописуемый ужас. Современные исследователи до сих пор теряются в догадках. «Что это? Запоздалое раскаяние? Или, наоборот, бунт атеистической души?»[4] — задаётся вопросами Ю.В. Лебедев. Объяснений нельзя искать вне сложной динамики связей тургеневского творчества с религиозно-нравственными основаниями русской культуры, с традициями христианской духовности.
Согласно православному катехизису, Соборование — одно из семи церковных Таинств, в котором «при помазании тела елеем призывается на больного благодать Божия, исцеляющая немощи душевные и телесные»[5]. Таинство уходит корнями в Священное Писание, имеет Богоустановленный характер и берёт своё начало с апостольских времён. В Евангелии от Матфея сказано, что Сам Христос послал Апостолов на благодатное делание телесного и духовного врачевания: «И призвав двенадцать учеников Своих, Он дал им власть над нечистыми духами, чтобы изгонять их и врачевать всякую болезнь и всякую немощь» (Мф. 10: 1). Это был не только величайший дар, но и задание. Господь заповедал Апостолам: «Больных исцеляйте, прокажённых очищайте, мёртвых воскрешайте, бесов изгоняйте; даром получили, даром давайте» (Мф.10: 8). Ученики Христа, получив «власть над нечистыми духами» (Мк. 6: 7), «пошли и проповедовали покаяние; Изгоняли многих бесов и многих больных мазали маслом и исцеляли» (Мк. 6: 12, 13). Апостолы передали это Таинство церковным священнослужителям. В Соборном послании святого Апостола Иакова говорится: «Болен ли кто из вас, пусть призовёт пресвитеров Церкви, и пусть помолятся над ним, помазавши его елеем во имя Господне. И молитва веры исцелит болящего, и восставит его Господь; и если он соделал грехи, простятся ему» (Иак. 5: 14, 15).
Согласно христианскому вероучению, большинство болезней физических являются следствием греха, тогда как сам грех — болезнь духовная. Таким образом, кроме телесного исцеления, в Таинстве Соборования прежде всего молитвенно испрашивается врачевание души больного, отпущение его грехов.
Определение, представленное в примечаниях к роману в Полном собрании сочинений Тургенева: «Соборование — церковный обряд у постели тяжело больного или умирающего с помазанием его тела елеем» (7, 469), — не совсем корректно.С точки зрения катехизиса, Таинство может совершаться не только над страдающими от тяжёлых телесных недугов или умирающими. К Соборованию, испросив благословения, могут приступать все православные христиане, достигшие семилетнего возраста. При этом они не обязательно должны быть подвержены телесным немощам. Такое состояние души, как уныние, признаваемое смертным грехом, скорбь, отчаяние, даже называемая пушкинским словами «русская хандра» и т.п., — может быть следствием нераскаянных грехов, не осознаваемых самим человеком. В этих случаях также прибегают к благодатной душеспасительной силе Таинства. Существуют традиции совершения общего Соборования и над больными, и над здоровыми людьми в дни Великого поста на Крестопоклонной или на Страстной Седмице, вечером перед Великим Четвергом или Великой Субботой.
Таинство Елеосвящения в обиходе именуется Соборованием, поскольку, согласно уставу Церкви, его полагается совершать семи священникам (собору священнослужителей). Число семь — сакральный знак Церкви и её полноты. Само чинопоследование Таинства состоит в прочтении семи различных отрывков из Апостола и Евангелия, повествующих о покаянии, об исцелении, о необходимости веры и упования на Бога, о сострадании и милосердии. Церковь также допускает совершение Таинства тремя, двумя и даже одним священником — с тем, чтобы он совершал его от лица собора иереев, совершая все молитвы, чтения Священного Писания и семикратно помазывая елеем болящего[6]. Соборование допустимо не только в храме, но и в домашних условиях.
Основные моменты видимойсоставляющей Таинства Елеосвящения (Соборования) — семикратное помазание освящённым елеем (оливковым маслом) частей тела больного (лба, ноздрей, щёк, губ, груди и рук); каждое из семи помазаний предваряется чтением Священного Писания, молитвой об исцелении болящего и о прощении его грехов. Непосредственно при помазании читается молитва веры; на голову приступившего к Соборованию возлагается Евангелие вниз письменами; в заключение читается разрешительная молитва от грехов.
Внешняя обрядовая сторона священнодействия в то время, когда создавался роман, была известна каждому православному. Возможно, поэтому автору не представлялось необходимым изображать картину Соборования Базарова во всех деталях. В то же время Тургеневу в свойственной ему манере писательской деликатности и человеческой чуткости удалось прикоснуться к сокровенной сущности Таинства, его духовному наполнению. Невидимое действие благодати Божьей, подаваемой в Таинстве Елеосвящения, заключается в том, что соборующемуся прощаются забытые и даже не осознаваемые им грехи; он получает духовное подкрепление и очищение.
В романе «Отцы и дети» приходской священник, совершая Таинство от лица собора, по всей видимости, строго придерживается развёрнутого канонического чинопоследования. Об этом свидетельствуют упомянутые выше слова Тургенева: «Отец Алексей совершил над ним обряды религии» (7, 183). Важно обратить внимание на форму множественного числа: «обряды». Для адекватного постижения смысла эпизода необходимо учесть, что Соборование тесно соединяется с другими православными Таинствами — Покаянием (исповедью) и Причащением Святых Христовых Тайн. Если Соборование совершается дома у больного или умирающего, то вначале следуют Исповедь и Причащение. Следует подчеркнуть, что Причастия не бывает без покаянной исповеди. В то же время исповедаться человек может, только находясь в здравом уме и твёрдой памяти. Единственное требование Церкви, напутствующей умирающего, чтобы тот находился в сознании. Над больными в бессознательном состоянииПричащениене совершается. В то же время у каждого правила есть исключения. Базаров в утешение отцу говорит: «ведь и беспамятных причащают» (7, 180).
Текст тургеневского романа не позволяет с точностью утверждать, исповедал ли свои грехи Базаров перед кончиной. «Базарову уже не суждено было просыпаться, — резюмирует Тургенев. — К вечеру он впал в совершенное беспамятство, а на следующий день умер» (7, 183). И только затем следует авторское замечание о совершении предшествующих смерти религиозных обрядов. Поэтому, обращаясь к реконструкции действия, нельзя отрицать и такого, например, развития событий, что Базаров мог ненадолго прийти в себя и, очнувшись от забытья, принести хотя бы краткое покаяние, односложно ответив: «Каюсь» — на вопрос духовника: «Каешься?».
Прямая христианская обязанность родных и близких смертельно больного — своевременно дать ему возможность православного напутствия перед кончиной. Этот мучительный родительский долг пытается с честью исполнить Василий Иванович Базаров — истинный православный христианин. Будучи опытным лекарем и наблюдая за симптомами в развитии болезни, он тревожится о том, чтобы сын успел через Таинство Причащения осознанно приобщиться к спасительной силе жертвы Христа на Голгофе. Мука, терзающая старика-отца, теряющего единственного сына и призывающего его к душеспасительному Таинству, столь велика и особенна, что Василий Иванович начинает выражаться несвойственным ему высоким слогом, изумляющим Базарова. Сын невольно отвечает отцу в том же стиле, что ещё более подчёркивает неординарность происходящего:
«- Евгений! — произнёс он, наконец, — сын мой, дорогой мой, милый сын!
Это необычайное воззвание подействовало на Базарова… Он повернул немного голову и, видимо, стараясь выбиться из-под бремени давившего его забытья, произнес:
— Что, мой отец?» (7, 180).
Опустившись на колени, набожный старик умоляет Базарова позаботиться о спасении души перед уходом в вечность: «Евгений, тебе теперь лучше; ты, Бог даст, выздоровеешь; но воспользуйся этим временем, утешь нас с матерью, исполни долг христианина! Каково-то мне это тебе говорить, это ужасно; но ещё ужаснее… ведь навек, Евгений… ты подумай, каково-то…
Голос старика перервался, а по лицу его сына, хотя он и продолжал лежать с закрытыми глазами, проползло что-то странное» (7, 180).
Мастер «тайной психологии» — Тургенев не называет движения души, вызвавшего такую необычную, вербально не определяемую реакцию. В то же время здесь отчётливо ощутим намёк на запредельность происходящего — в предчувствии инобытия.
Базаров не внял мольбе отца. Однако важно, что он не отказывается от Таинства в принципе и выражает готовность принять его позднее. Фактически Базаров даёт разрешение обеспечить возможность совершения над ним священнодействия, даже если он впадёт в беспамятство:
«- Я не отказываюсь, если это может вас утешить, — промолвил он наконец, — но мне кажется, спешить ещё не к чему. Ты сам говоришь, что мне лучше.
— Лучше, Евгений, лучше; но кто знает, ведь это всё в Божьей воле, а исполнивши долг…
— Нет, я подожду, — перебил Базаров. — Я согласен с тобою, что наступил кризис. А если мы с тобой ошиблись, что ж! ведь и беспамятных причащают» (7, 180).
Отец — бывший полковой лекарь — и его сын-медик говорят на профессиональном языке о течении болезни. В то же самое время речь идёт о необходимости духовного врачевания врача Базарова. Православное Таинство, не отменяя физических законов, духовно поддерживает болящего, оказывает ему благодатную душеспасительную помощь.
Таким образом, нельзя однозначно судить об абсолютном атеизме Базарова, чтобы не погрешить против художественной истины романа. Вовсе не случайно Герцен усмотрел в этом эпизоде, а также в заключительных словах финального реквиема «о вечном примирении и о жизни бесконечной» (7, 188) опасный, с точки зрения революционера и атеиста, «мистицизм». По прочтении «Отцов и детей» Герцен писал Тургеневу: «Requiem на конце — с дальним апрошем к бессмертию души — хорош, но опасен, ты эдак не дай стречка в мистицизм» (7, 468). Анализ заключительных глав и эпилога «Отцов и детей» также привёл советского литературоведа М.К. Азадовского ещё в 1935 году к догадке о том, что Тургенев изобразил атеиста Базарова перед смертью раскаявшимся и примирившимся с «небом»[7]. Впрочем, эта крамольная для того времени мысль была немедленно полемически опровергнута с точки зрения господствовавших вульгарно-идеологических марксистско-ленинских установок.
О примирении с «небом», преодолении трагического конфликта человека с быстротечностью земной жизни Тургенев размышлял на протяжении всего творческого пути. Уже в первом романе «Рудин» (1855) герой — вечный бесприютный странник — выстрадал в конце пути истину: «Смерть, брат, должна примирить наконец…». Церковный образ потухающей лампады в финальном монологе Рудина: «уже всё кончено, и масла в лампаде нет, и сама лампада разбита, и вот-вот сейчас докурится фитиль…» (5, 319) — как символ уходящей жизни — отзывается в сцене последней встречи Базарова с Одинцовой.
Героиню можно было бы назвать «дама в трауре»: в первый раз она появляется в романе на балу у губернатора как незнакомка «высокого роста в чёрном платье» (7, 68); перед смертельно больным Базаровым она предстаёт как «дама под чёрным вуалем, в чёрной мантилье» (7, 180). Здесь завуалирован приём предварения: с Одинцовой связаны любовь и смерть Базарова. Для него Анна Сергеевна, как и княгиня Р. для Павла Петровича Кирсанова, — таинственная женщина-сфинкс, мистически связанная с роковыми силами любви и смерти. В княгине Р., пишет Тургенев, «всё ещё как будто оставалось что-то заветное и недоступное, куда никто не мог проникнуть. Что гнездилось в этой душе — Бог весть! Казалось, она находилась во власти каких-то тайных, для неё самой неведомых сил; они играли ею, как хотели» (7, 31). Незадолго до смерти загадочная возлюбленная Павла Петровича передала ему кольцо со сфинксом, «провела по сфинксу крестообразную черту и велела ему сказать, что крест — вот разгадка» (7, 32). Крест, крестное знамение объединяют судьбы героев; участь старшего Кирсанова проецируется на судьбу Базарова.
Англоман Павел Петрович уехал за границу, но в эпилоге мы видим его «в русской церкви, когда, прислонясь в сторонке к стене, он задумывается и долго не шевелится, горько стиснув губы, потом вдруг опомнится и начнёт почти незаметно креститься…» (7, 187). Всё дорогое для него похоронено, и сам он живой мертвец. Тургенев пишет: «Павел Петрович помочил себе лоб одеколоном и закрыл глаза. Освещённая ярким дневным светом, его красивая, исхудалая голова лежала на белой подушке, как голова мертвеца… Да он и был мертвец» (7, 154).
«Это всё равно, что класть венок из цветов на голову мертвеца» (7, 165), — с горечью говорит Базаров Одинцовой, которая отвергла его страсть, но призналась в дружеском расположении.
Брат старшего Кирсанова Николай Петрович ещё ранее замечал: «Да, брат; видно, пора гроб заказывать и ручки складывать крестом на груди» (7, 46).
Финал романа увенчивают «серые деревянные кресты» на сельском кладбище «в одном из отдалённых уголков России», где похоронен Базаров (7, 188).
Так снимается конфликт поколений. И отцы, и дети, и все новые поколения людей под сенью креста идут одной дорогой к завершению земной судьбы и к жизни вечной. Устами Аркадия Тургенев говорит о нескончаемом круговороте неумирающей жизни: «сухой кленовый лист оторвался и падает на землю; его движения совершенно сходны с полётом бабочки. Не странно ли? Самое печальное и мёртвое — сходно с самым весёлым и живым» (7, 121). О том же размышляет отец Аркадия, мысленно представляя себе покойницу-жену «молодою девушкой с тонким станом, невинно-пытливым взглядом и туго закрученною косой над детскою шейкой. <…> те сладостные, первые мгновенья, отчего бы не жить им вечною, неумирающею жизнью?» (7, 55).
Душа сродни высшему идеалу, и потому она томится в своей земной ограниченной обители, не довольствуется ею. Анна Сергеевна говорит Базарову об этом «томлении духа», извечной человеческой тоске по идеалу, о вечном стремлении к счастью и о его недостижимости: «Мы говорили с вами, кажется, о счастии. <…> Скажите, отчего, даже когда мы наслаждаемся, например, музыкой, хорошим вечером, разговором с симпатическими людьми, отчего всё это кажется скорее намёком на какое-то безмерное, где-то существующее счастие, чем действительным счастием, то есть таким, которым мы сами обладаем? Отчего это?» (7, 96).
Перед лицом Провидения ничего не значат ни возраст, ни красота, ни знатность, ни богатство, ни власть, ни политические пристрастия, ни прочая земная суета. Нигилист и его политический противник оказались равны и одинаково беззащитны: «И всюду страсти роковые, И от судеб защиты нет». Этот финальный мотив пушкинской поэмы «Цыганы», пренебрежительно отвергаемой Базаровым, как и всё остальное «художество», всё более явственно и трагически звучит в подтексте романа.
Духовная сторона жизни, с которой самонадеянно пытался вести внутреннюю борьбу «титан» Базаров, культивируя в себе непримиримую враждебность и даже ненависть к проявлениям духовности, одержала над ним верх. Гипернигилист, отрицавший высшие ценности, любовь, искусство, душевные порывы как «чепуху», «гниль», «романтизм», в конце жизни по сути становится экс-нигилистом. Называя себя «самоломанным», он уже не стыдится открыть одухотворённого романтика в самом себе. Герой не подавляет движений своего сердца, признавая тем самым существование высшей духовной силы, над которой никто не властен. Человек, объясняет христианский философ В.В. Зеньковский, «открывает в себе глубину неисследимую, находит в себе целый мир»; «духовность загадочно сочетается с тварностью, но всё же она есть средоточие, живая сердцевина человека, истинный ), основа индивидуальности человека, метафизическое его ядро»[8].
Новое для Базарова духовно-душевное состояние проявляется в строе его речи, слове, которое (по Гоголю) «есть высший подарок Бога человеку»[9]. Герой невольно начинает изъясняться в стиле влюблённых рыцарей, трубадуров, миннезингеров, которых он некогда зло высмеивал как сумасшедших безумцев. «Дуньте на умирающую лампаду, и пусть она погаснет…» (7, 183), — обращается он к даме своего сердца. Базаров умирает с любовью, призывая к себе «благодать» (так переводится имя Одинцовой — Анна), просветляющую в его душе внутренние силы.
Ассоциируя себя с «лампадой», Базаров обнаруживает свою внутреннюю причастность православной церковной традиции, родственность ей на генетическом уровне. Очнувшись от «тяжёлой, полузабывчивой дремоты», умирающий герой, «с усилием раскрыв глаза, увидел над собою при свете лампадки бледное лицо отца» (7, 176).В «будущем лекаре и лекарском сыне» оживает «дьячковский внук». Об этой связи в цепи поколений Базаров не забывал: «Ведь ты знаешь, что я внук дьячка?..» — многозначительно напоминал он Аркадию (7, 76). И даже «осведомился однажды об отце Алексее» (7, 170), что вовсе не вписывается в нигилистические установки.
Тургеневский текст не даёт оснований говорить о полном «угасании» символической «лампады». Последнее, что видит Базаров своим земным зрением, — это благодатные свет и огонь: святые образа с неугасимыми лампадами, горящие перед иконами свечи, воскурение ладана в кадильнице.
Думается, не случайно автор с его обострённой художественной интуицией пишет об умирающем Базарове: «один глаз его раскрылся». Писатель в сцене Соборования сумел уловить сам момент перехода героя в вечность: один глаз ещё может обозреть земное, другой уже закрыт навеки. Что представилось внутреннему зрению героя, что увидел он своими «духовными глазами» (это не только пушкинское выражение, но и богословское, святоотеческое) и что пережил в момент умирания, когда приоткрывшаяся в последний миг завеса позволила ему взглянуть за пределы земной жизни? И отчего в его лице возникло выражение ужаса? Был ли он поражён величием непостижимой тайны, явившейся ему во всей полноте и навеки низвергающей нигилистическую теорию абсолютного «ничто»; встретил ли он то, чего не ждал, о чём не думал, что отвергал и во что не верил? При Соборовании, видимо, в умирающем уже теле он совершил какое-то громадное открытие о жизни духовной, ужаснувшее его самого.
Безбожные установки надменно-теоретизирующего сознания исподволь, незаметно для героя разрушали светлые стороны его личности. Демонических проявлений натуры Базарова в тот период, когда он расценивал себя как нигилиста и атеиста, можно насчитать в романе немало. Окружающим он внушал безотчётный страх. В глазах матери, неотступно обращённых на сына, «виднелась и грусть, смешанная с любопытством и страхом, виднелся какой-то смиренный укор (7, 124). Одинцова испытывала инстинктивную боязнь перед его зверским, животным началом: «Она задумывалась и краснела, вспоминая почти зверское лицо Базарова, когда он бросился к ней…» (7, 100); «»Я боюсь этого человека», — мелькнуло в её голове» (7, 98). Ученик Базарова «бланманже» Аркадий также пережил минуты страха перед своим идейным наставником, когда в шутливой ссоре от него вдруг повеяло нешуточной опасностью: «Что подерёмся? — подхватил Базаров. — Что ж? Здесь, на сене, в такой идиллической обстановке, вдали от света и людских взоров — ничего. Но ты со мной не сладишь. Я тебя сейчас схвачу за горло…
Базаров растопырил свои длинные и жёсткие пальцы… Аркадий повернулся и приготовился, как бы шутя, сопротивляться… Но лицо его друга показалось ему таким зловещим, такая нешуточная угроза почудилась ему в кривой усмешке его губ, в загоревшихся глазах, что он почувствовал невольную робость…» (7, 121 — 122). Злое начало готово выплеснуться в любой момент, беспричинно, бессмысленно, и от того особенно страшно. В предсмертном бреду Базарову виделось нечто инфернальное: «Пока я лежал, мне всё казалось, что вокруг меня красные собаки бегали» (7, 177).
Так, быть может, Соборование Базарова, ужаснувшегося в пограничный момент между жизнью и смертью, соединилось с обрядом изгнания беса — экзорцизмом, в народе именуемом «чертогон»?
Обо всём этом можно только догадываться. Тургенев оставляет читателя на пороге не разрешимой в пределах земного бытия загадки, ибо «тайна сия велика есть». Бесспорно одно: герой в последнее мгновение умирания, перехода по ту сторону бытия пережил трансцендентное состояние, неизмеримое узкими мирскими мерками, неподвластное земному разуму, неподдающееся рациональным мотивировкам.
Таинство окончательно выводит Базарова из конкретно-чувственного, вульгарно-материалистического, обыденно-бытийного состояния в план инобытия. Это не есть абсолютное «ничто», «темнота», как думалось ранее Базарову-нигилисту. Тургенев ясно даёт почувствовать, что душа человеческая сопряжена с бесконечностью; в это мгновение с героем происходит нечто невидимое, таинственное и великое.
Сходное переживание перед лицом этой тайны выразил В.А. Жуковский в стихотворении на смерть Пушкина (1837):
Он лежал без движенья, как будто по тяжкой работе Руки свои опустив. Голову тихо склоня, Долго стоял я над ним, один, смотря со вниманьем Мёртвому прямо в глаза; были закрыты глаза, Было лицо его мне так знакомо, и было заметно, Что выражалось на нём, — в жизни такого Мы не видали на этом лице. Не горел вдохновенья Пламень на нём; не сиял острый ум; Нет! Но какою-то мыслью, глубокой, высокою мыслью Было объято оно: мнилося мне, что ему В этот миг предстояло как будто какое виденье, Что-то сбывалось над ним, и спросить мне хотелось: что видишь?[10]
В Таинстве предсмертного Соборования человек, очищенный от грехов — и раскаянных, и неосознанных, — вводится в бесконечную жизнь воскресшего Христа. Страдание, умирание и сама крестная смерть в Христовом воскресении явились залогом полноты неумирающей жизни.
Финал тургеневского романа также означен крестом. Из Базарова не «лопух» вырастает, как мнилось бунтующему физиологу, задумавшемуся о сокровенном смысле жизни: «из меня лопух расти будет; ну, а дальше?» (7, 120). Этот трагический вопрос остался тогда без ответа. Но ответ в романе прозвучал ранее: «крест — вот разгадка» (7, 32). На могиле героя возвышается крест, обозначая место, где по православному обряду похоронен христианин. Как символ вечно обновляющейся жизни — «две молодые ёлки» (7, 188), посаженные любящими родителями в «вечную память» о сыне.
Любовь и добро — непреходящие ценности для Тургенева. Размышляя о добре и красоте, писатель отдавал предпочтение добру: «Да одно это слово (доброта) имеет значение перед лицом смерти: всё пройдёт, все исчезнет, величайший сан, власть, всеобъемлющий гений, всё разлетится прахом…
Всё великое земное
Разлетается, как дым…
Но добрые дела не разлетаются дымом; они долговечнее самой сияющей красоты. Всё минется, сказал Апостол, одна любовь останется» (С.; VIII, 91).
Молитвы, слёзы и любовь — эта триада святых христианских ценностей венчает тургеневский роман: «Неужели их молитвы, их слёзы бесплодны? Неужели любовь, святая, преданная любовь не всесильна? О нет! Какое бы страстное, грешное, бунтующее сердце ни скрылось в могиле, цветы, растущие на ней, безмятежно глядят на нас своими невинными глазами: не об одном вечном спокойствии говорят нам они, о том великом спокойствии «равнодушной» природы; они говорят также о вечном примирении и о жизни бесконечной…» (7, 188).
Неутолимая духовная жажда веры в Бога и бессмертие, предчувствие «жизни бесконечной…» (7, 188) для людей как детей общего Отца Небесного — последнее упование в романе Тургенева «Отцы и дети».
[1] Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. М.: Наука, 1978 — 1988. — Соч.: В 12 т. — Т. 7. — С. 182. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с обозначением тома и страниц арабскими цифрами.
[2] Тургенев И.С. Полн. Собр. сочинений и писем: В 28 т. — М.; Л.: АН СССР, 1960 — 1968. — Письма. — Т. 1. — С. 436. Далее ссылки на это издание приводятся в тексте с обозначением тома римской цифрой, страницы — арабской.
[3] См.: Писарев Д. И. Базаров. «Отцы и дети», роман И. С. Тургенева // Писарев Д.И. Литературная критика: В 3 томах. — Т. 1. Статьи 1859-1864 гг. — Л.: Худож. литература, 1981.
[4] Лебедев Ю.В. Роман И.С. Тургенева «Отцы и дети». — М: Просвещение, 1982. — С. 138.
[5] Пространный христианский катехизис Православной Кафолической Восточной Церкви / Сост. Святитель Филарет, Митрополит Московский. — Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 2006. — С. 361.
[6] См.: Православие для всех / Сост. иеромонах Харитон (Просторов). — Кострома, 2008. — С. 284 — 290.
[7] См.: Азадовский М.К. Об одном сюжетном совпадении: «Смерть атеиста» в романе Омулевского и у Ипполита Тэна // 45 лет академику Н.Я. Мару: Сб. статей XLV. — М.; Л.: АН СССР, 1935. — С. 589.
[8] Зеньковский В.В. Проблемы воспитания в свете христианской антропологии. — М., 1993. — С. 44, 47.
[9] Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 7 т. — М.: Худож. лит., 1986. — Т. 6. — С. 187.
[10] Жуковский В.А. < А.С. Пушкин> // Жуковский В.А. Собр. соч.: В 4 т. — М.; Л.: ГИХЛ, 1959 — 1960. — Т. 1. — С. 393.
https://www.bogoslov.ru/text/3223029.html
Ничто не меняется в России
Роман написан в1862 году, только отменили крепостное право, люди ждут перемен, реформ. Как и в наше время, экономика в упадке.
Попадались и речки с обрытыми берегами, и крошечные пруды с худыми плотинами
, и
деревеньки с низкими избенками под темными, часто до половины разметанными крышами,
и
покривившиеся молотильные сарайчики
с плетенными из хвороста стенами и зевающими воротищами возле
опустелых гумен
, и
церкв
и, то кирпичные
с отвалившеюся кое-где штукатуркой, то деревянные с наклонившимися крестами и разоренными кладбищами.
Сердце Аркадия понемногу сжималось. Как нарочно,
мужички встречались все обтерханные, на плохих клячонках
; как нищие в лохмотьях, стояли придорожные ракиты с ободранною корой и обломанными ветвями; исхудалые, шершавые, словно обглоданные, коровы жадно щипали траву по канавам. Казалось, они только что вырвались из чьих-то грозных, смертоносных когтей — и, вызванный жалким видом обессиленных животных, среди весеннего красного дня вставал белый призрак безотрадной, бесконечной зимы с ее метелями, морозами и снегами… «Нет, — подумал Аркадий, —
небогатый край этот, не поражает он ни довольством, ни трудолюбием; нельзя, нельзя ему так остаться, преобразования необходимы… но как их исполнить, как приступить?.
.
Ничего не меняется в России! Только проблемы в связи с развитием цивилизации становятся острее, драматичнее, глобальнее.
🗹
