Том первый
Глава I
Несколько лет тому назад в одном из своих поместий жил старинный русский барин, Кирила Петрович Троекуров. Его богатство, знатный род и связи давали ему большой вес в губерниях, где находилось его имение. Соседи рады были угождать малейшим его прихотям; губернские чиновники трепетали при его имени; Кирила Петрович принимал знаки подобострастия как надлежащую дань; дом его всегда был полон гостями, готовыми тешить его барскую праздность, разделяя шумные, а иногда и буйные его увеселения. Никто не дерзал отказываться от его приглашения или в известные дни не являться с должным почтением в село Покровское. В домашнем быту Кирила Петрович выказывал все пороки человека необразованного. Избалованный всем, что только окружало его, он привык давать полную волю всем порывам пылкого своего нрава и всем затеям довольно ограниченного ума. Несмотря на необыкновенную силу физических способностей, он раза два в неделю страдал от обжорства и каждый вечер бывал навеселе. В одном из флигелей его дома жили шестнадцать горничных, занимаясь рукоделиями, свойственными их полу. Окны во флигеле были загорожены деревянною решеткою; двери запирались замками, от коих ключи хранились у Кирила Петровича. Молодые затворницы в положенные часы сходили в сад и прогуливались под надзором двух старух. От времени до времени Кирила Петрович выдавал некоторых из них замуж, и новые поступали на их место. С крестьянами и дворовыми обходился он строго и своенравно; несмотря на то, они были ему преданы: они тщеславились богатством и славою своего господина и в свою очередь позволяли себе многое в отношении к их соседям, надеясь на его сильное покровительство.
Усадьба Троекурова. Иллюстрация Д. А. Шмаринова к роману А. С. Пушкина «Дубровский»
Всегдашние занятия Троекурова состояли в разъездах около пространных его владений, в продолжительных пирах и в проказах, ежедневно притом изобретаемых и жертвою коих бывал обыкновенно какой-нибудь новый знакомец; хотя и старинные приятели не всегда их избегали за исключением одного Андрея Гавриловича Дубровского. Сей Дубровский, отставной поручик гвардии, был ему ближайшим соседом и владел семидесятью душами. Троекуров, надменный в сношениях с людьми самого высшего звания, уважал Дубровского несмотря на его смиренное состояние. Некогда были они товарищами по службе, и Троекуров знал по опыту нетерпеливость и решительность его характера. Обстоятельства разлучили их надолго. Дубровский с расстроенным состоянием принужден был выйти в отставку и поселиться в остальной своей деревне. Кирила Петрович, узнав о том, предлагал ему свое покровительство, но Дубровский благодарил его и остался беден и независим. Спустя несколько лет Троекуров, отставной генерал-аншеф, приехал в свое поместие, они свиделись и обрадовались друг другу. С тех пор они каждый день бывали вместе, и Кирила Петрович, отроду не удостоивавший никого своим посещением, заезжал запросто в домишко своего старого товарища. Будучи ровесниками, рожденные в одном сословии, воспитанные одинаково, они сходствовали отчасти и в характерах и в наклонностях. В некоторых отношениях и судьба их была одинакова: оба женились по любви, оба скоро овдовели, у обоих оставалось по ребенку. Сын Дубровского воспитывался в Петербурге, дочь Кирила Петровича росла в глазах родителя, и Троекуров часто говаривал Дубровскому: «Слушай, брат, Андрей Гаврилович: коли в твоем Володьке будет путь, так отдам за него Машу; даром что он гол как сокол».
Андрей Гаврилович качал головой и отвечал обыкновенно: «Нет, Кирила Петрович: мой Володька не жених Марии Кириловне. Бедному дворянину, каков он, лучше жениться на бедной дворяночке, да быть главою в доме, чем сделаться приказчиком избалованной бабенки».
Все завидовали согласию, царствующему между надменным Троекуровым и бедным его соседом, и удивлялись смелости сего последнего, когда он за столом у Кирила Петровича прямо высказывал свое мнение, не заботясь о том, противуречило ли оно мнениям хозяина. Некоторые пытались было ему подражать и выйти из пределов должного повиновения, но Кирила Петрович так их пугнул, что навсегда отбил у них охоту к таковым покушениям, и Дубровский один остался вне общего закона. Нечаянный случай все расстроил и переменил.
Раз в начале осени Кирила Петрович собирался в отъезжее поле. Накануне был отдан приказ псарям и стремянным быть готовыми к пяти часам утра. Палатка и кухня отправлены были вперед на место, где Кирила Петрович должен был обедать. Хозяин и гости пошли на псарный двор, где более пятисот гончих и борзых жили в довольстве и тепле, прославляя щедрость Кирила Петровича на своем собачьем языке. Тут же находился и лазарет для больных собак, под присмотром штаб-лекаря Тимошки, и отделение, где благородные суки ощенялись и кормили своих щенят. Кирила Петрович гордился сим прекрасным заведением и никогда не упускал случая похвастаться оным перед своими гостями, из коих каждый осмотривал его по крайней мере уже в двадцатый раз. Он расхаживал по псарне, окруженный своими гостями и сопровождаемый Тимошкой и главными псарями; останавливался пред некоторыми конурами, то расспрашивая о здоровии больных, то делая замечания более или менее строгие и справедливые, то подзывая к себе знакомых собак и ласково с ними разговаривая. Гости почитали обязанностию восхищаться псарнею Кирила Петровича. Один Дубровский молчал и хмурился. Он был горячий охотник. Его состояние позволяло ему держать только двух гончих и одну свору борзых; он не мог удержаться от некоторой зависти при виде сего великолепного заведения. «Что же ты хмуришься, брат, — спросил его Кирила Петрович, — или псарня моя тебе не нравится?» — «Нет, — отвечал он сурово, — псарня чудная, вряд людям вашим житье такое ж, как вашим собакам». Один из псарей обиделся. «Мы на свое житье, — сказал он, — благодаря бога и барина не жалуемся, а что правда, то правда, иному и дворянину не худо бы променять усадьбу на любую здешнюю конурку. Ему было б и сытнее и теплее». Кирила Петрович громко засмеялся при дерзком замечании своего холопа, а гости вослед за ним захохотали, хотя и чувствовали, что шутка псаря могла отнестися и к ним. Дубровский побледнел и не сказал ни слова.
Дубровский побледнел и не сказал ни слова
В сие время поднесли в лукошке Кирилу Петровичу новорожденных щенят; он занялся ими, выбрал себе двух, прочих велел утопить. Между тем Андрей Гаврилович скрылся, и никто того не заметил.
Возвратясь с гостями со псарного двора, Кирила Петрович сел ужинать и тогда только, не видя Дубровского, хватился о нем. Люди отвечали, что Андрей Гаврилович уехал домой. Троекуров велел тотчас его догнать и воротить непременно. Отроду не выезжал он на охоту без Дубровского, опытного и тонкого ценителя псовых достоинств и безошибочного решителя всевозможных охотничьих споров. Слуга, поскакавший за ним, воротился, как еще сидели за столом, и доложил своему господину, что, дескать, Андрей Гаврилович не послушался и не хотел воротиться. Кирила Петрович, по обыкновению своему разгоряченный наливками, осердился и вторично послал того же слугу сказать Андрею Гавриловичу, что если он тотчас же не приедет ночевать в Покровское, то он, Троекуров, с ним навеки рассорится. Слуга снова поскакал, Кирила Петрович встал из-за стола, отпустил гостей и отправился спать.
На другой день первый вопрос его был: здесь ли Андрей Гаврилович? Вместо ответа ему подали письмо, сложенное треугольником; Кирила Петрович приказал своему писарю читать его вслух и услышал следующее:
«Государь мой премилостивый,
Я до тех пор не намерен ехать в Покровское, пока не вышлете Вы мне псаря Парамошку с повинною; а будет моя воля наказать его или помиловать, а я терпеть шутки от Ваших холопьев не намерен, да и от Вас их не стерплю, потому что я не шут, а старинный дворянин. За сим остаюсь покорным ко услугам Андрей Дубровский».
По нынешним понятиям об этикете письмо сие было бы весьма неприличным, но оно рассердило Кирила Петровича не странным слогом и расположением, но только своею сущностью: «Как, — загремел Троекуров, вскочив с постели босой, — высылать к ему моих людей с повинной, он волен их миловать, наказывать! да что он в самом деле задумал; да знает ли он, с кем связывается? Вот я ж его… Наплачется он у меня, узнает, каково идти на Троекурова!»
Кирила Петрович оделся и выехал на охоту с обыкновенной своею пышностию, но охота не удалась.
Троекуров жил в нынешнем Кимовском раоне
Россия, которую мы потеряли
Считается, что прямым прототипом барина Кирилла Петровича Троекурова из романа Александра Сергеевича Пушкина «Дубровский» был помещик Лев Дмитриевич Измайлов. А его основное имение, где он творил изуверские бесчинства над крепостными и соседями, находилось в селе Хитровщина (сегодня — Кимовский район Тульской области)
«Он был до бешенства запальчив»
Родился Лев Дмитриевич Измайлов в 1763 году. Принадлежал к старинному дворянскому роду. Его воспитателем и опекуном по сиротству был родной дядя Михаил Львович. Биографы Л. Д. Измайлова утверждают, что в детские и юношеские годы у него не было никаких гувернеров и книг, он вел праздную жизнь в родовой деревне, где не знал ни в чем отказа — возможно, поэтому безграничное своеволие стало главной его чертой.
Из формулярного списка Льва Дмитриевича Измайлова видно, что он рано вступил в службу, в гвардейский Семеновский полк — в 1770 году, то есть семи лет от роду. Впрочем, такие примеры добывания военных чинов чуть не в колыбели были тогда очень нередки. Но первый офицерский чин Измайлов получил в 1783 году, когда ему уже было около 20 лет. В 1791 году он был «выпущен» из капитанов гвардии в конно-юнкерский гренадерский полк подполковником. В 1794 году, уже в чине полковника, был назначен командиром Кинбурнского драгунского полка, из которого в 1797 году переведен в гусарский Шевичев полк, тоже полковым командиром.
Вскоре после этого, в царствование императора Павла I, Измайлов вышел в отставку. При вступлении на престол Александра I Измайлов опять на службе, уже в чине генерал-майора. Но в 1801 году он был почему-то уволен…
Измайлов, конечно, воевал: он участвовал в Шведской войне при Екатерине II и за мужество был пожалован орденом Святого Георгия четвертой степени. Кроме того, в 1794 году в Польскую войну он служил волонтером и был во многих сражениях. В должности рязанского губернского предводителя дворянства он формировал в 1806 году земское войско (милицию) Рязанской губернии, за что получил орден Святой Анны первой степени, а в 1812 году рязанское дворянство избрало его в начальники своего ополчения, с которым он осуществил поход в Германию, где находился под Гамбургом и при блокаде многих крепостей. За последнюю службу получил чин генерал-лейтенанта и осыпанную бриллиантами табакерку с портретом государя.
Итак, в 1801 году отставной генерал удалился в свои богатые поместья (Хитровщина в Тульской губернии — там он проживал, Дедново в Рязанской губернии — иногда наведывался), которые еще в 1799 году оставил ему в наследство скончавшийся дядя. С этих пор его жизнь ограничилась общением с соседями, крестьянами, тоской и жгучей тягой к экстравагантным поступкам. Его сослуживец по полку, поэт И. М. Долгоруков, об Измайлове отзывался так: «…Он был до бешенства запальчив и никому не хотел покоряться, своевольничал чрезвычайно и, будучи богат, имея знатных протекторов, не боялся никого».
Генеральский гарем
Неприглядные поступки Измайлова в имении Хитровщина скоро стали известны верховной власти. В высочайшем рескрипте Александра I от 23 марта 1801 года, данном на имя тульского губернатора Иванова, сказано: «До сведения моего дошло, что отставной генерал-майор Лев Измайлов, имеющий в Тульской губернии вотчину, село Хитровщину, ведя распутную и всем порокам отверзтую жизнь, приносит любострастию своему самые постыдные и для крестьян утеснительные жертвы. Я поручаю вам о справедливости сих слухов разведать без огласки и мне с достоверностию донести, без всякого лицеприятия, по долгу совести и чести».
Связано это было, скорее всего, с одним омерзительным происшествием. В своем тульском поместье Измайлов устраивал пиры для соседей с выездами на природу и всевозможными увеселениями. Однажды, выехав на игрища с гостями и девками в сельцо Жмурово, генерал неожиданно обнаружил, что «игриц» на всех недостает, и поручил доверенному мужику по кличке Гусек немедленно восполнить недостачу из близлежащей деревни Кашино. Но крестьяне отказались отдавать для разврата жен и дочерей, а посланцев побили и прогнали. Тогда разгневанный барин направился в эту деревню с гостями и со своей личной гвардией, «казаками и псарями», для проведения карательной операции, закончившейся несколькими увечьями и смертями крестьян.
Связи у Измайлова были громадные, все местные чиновники перед ним трепетали, а потому дело его расследовалось очень вяло, результаты расследования так и остались тайной. Но как бы там ни было, еще в 1802 году генерал Измайлов вдруг покинул Тульскую губернию, перебрался в рязанские поместья и даже на некоторое время утихомирился…
Однако после окончания военных походов 1812–1814 годов «подвиги» Измайлова в тульской Хитровщине развернулись с новой силой. Вся округа буквально стонала от такого соседства: выезжая на охоту со своей сворой в 670 псов и множеством всадников, он травил зверей, не разбирая мест, и часто вытаптывал посевы соседей. С теми, кто смел спорить и высказывать претензии, мог «расправиться по-свойски», поскольку никаких властей над собой не признавал.
У Измайлова для крепостных издавна существовала своя система наказаний. За малейшие прегрешения полагалась порка, но теперь ее стали применять без меры. За более серьезные проступки полагались кандалы или, что еще хуже, рогатка — железный ошейник с зубьями, не позволявший поспать даже минуту. В зависимости от тяжести наказания менялась тяжесть рогатки — от одного до семи с половиной килограммов. И все время наказания полагалось выполнять обычные работы. Посмевших о чем-либо просить барина сажали на цепь в специальном флигеле-тюрьме на хлеб и воду. Существовала и собственная каторга — лазарет, куда Измайлов отправлял «на излечение» тех, кого считал лентяями. В одном рубище из холстины в любую погоду они мяли и трепали лен. Каторгой с облегченными условиями содержания считались барские поташный и кирпичный заводы.
Чтобы обезопасить себя, генерал запретил всем — от последнего холопа до своих домочадцев — ходить в церковь, где на исповеди могли раскрыться его безобразия. В том числе и самое страшное — тайны генеральского гарема. В поместье не было ни одной более или менее привлекательной девицы старше двенадцати лет, которая не прошла бы через флигель с решетками на окнах, войти в который можно было только через покои генерала. В обычное время они прислуживали в доме, обихаживали детей, а по ночам ублажали генерала и его гостей. Измайлов щедро делился наложницами с приятелями, а нужным людям обязательно предоставлялась невинная крестьянская девчонка.
Были у генерала и дочери от некой госпожи, являющейся его сожительницей, которых он телесно не наказывал, но содержал в большом притеснении и многочисленных ограничениях. Старшую из них — Анну — дворовые называли «барышня-ангел». Она отличалась редкой добротой, любила офицера, как пушкинская Маша, переписывалась с ним через тринадцатилетнего мальчика и в конце концов сбежала из дому.
Наказание
Вступивший на престол Николай I взялся за обуздание особо зарвавшихся помещиков. В марте 1826 года он издал Указ, запрещающий применение кандалов, цепей и прочих железных предметов для наказания крестьян. У Измайлова рогатки и истязания использовались по-прежнему…
Дворовые подали жалобу на генерала Измайлова государю: «Он… жениться дворовым людям не дозволяет, допуская девок до беспутства, и сам содержит в запертых замками комнатах девок до тридцати, нарушив девство их силою; а сверх того забирает иногда крестьянских девок для растления… Четырех человек дворовых, служивших ему по тридцати лет, променял помещику Шебякину на четырех борзых собак».
Царь повелел предать Измайлова суду. Но Измайлов исправно давал взятки. В итоге крестьян собирались было приговорить к ссылке в Сибирь за бунт и клевету на помещика. Рота солдат, вызванная на экзекуцию, дворовых заковала в кандалы и отправила в Тулу, в смирительный дом до суда.
Однако в это же время в Рязанскую губернию с инспекцией прибыли сенаторы Огарев и Салтыков, которые знали Измайлова. Специальным распоряжением над имениями в 1826 году была установлена опека. Крестьян незамедлительно выпустили из острога и отправили домой, а в поместьях Измайлова началось настоящее следствие. Царь проявил настойчивость и приказал объективности ради передать дело Измайлова из Тульского в Рязанский губернский суд.
В мае 1827 года в его имение прибыл с ордером на арест жандармский полковник. После оправдательных решений в низших инстанциях в 1830 году все заменилось обвинительным приговором. Измайлова сослали в принадлежавшее ему сельцо Горки в Рязанской губернии. Но обездвиженному болезнью генералу все это было уже безразлично… В 1834 году он умер.
Л. Д. Измайлов не только стал прототипом пушкинского Троекурова, его же имел в виду А. С. Грибоедов в «Горе от ума» в словах Чацкого: «Тот Нестор негодяев знатных…» Грибоедов мог слышать об этом барине, бывая в гостях у своего приятеля С. Н. Бегичева, поместье которого было неподалеку от владений Измайлова.
Но как же Пушкин узнал о генерале Измайлове? Скорее всего, рассказал знакомый с поэтом сенатор Салтыков. Дело Измайлова было окончательно решено и опубликовано Сенатом 7 января 1831 года. Пушкин жил в это время в Москве, дважды встречался с Салтыковым — это известно из писем поэта. А 21 октября 1832 года Пушкин сел писать роман о Дубровском…
Дмитрий Овчинников, кандидат педагогических наук Оригинал материала: «Молодой коммунар»
Происхождение Дубровского
Ю. Раков Помните, как начинается повесть Пушкина «Дубровский»? «Несколько лет тому назад в одном из своих поместий жил старинный русский барин, Кирилла Петрович Троекуров. Его богатство, знатный род и связи давали ему большой вес в губерниях, где находилось его имение. Соседи рады были угождать малейшим его прихотям; губернские чиновники трепетали при его имени; Кирилла Петрович принимал знаки подобострастия как надлежащую дань; дом его всегда был полон гостями, готовыми тешить его барскую праздность, разделяя шумные, а иногда и буйные его увеселения. Никто не дерзал отказываться от его приглашения или в известные дни не являться с должным почтением в село Покровское». И только старый мелкопоместный дворянин Андрей Гаврилович Дубровский проявил гордость и на требование Троекурова приехать к нему прислал письмо, в котором сообщал, что до тех лор, пока перед ним не извинятся за обидную, шутку, ноги Дубровского у соседа не будет. Вспыхнувшая ссора кончилась судебным процессом. Троекуров добился того, что старика Дубровского лишили его имения Кистенёвки. Андрей Гаврилович после суда слёг и уже не вставал. Решили позвать сына, молодого Владимира Дубровского. Потеряв после смерти отца родовое поместье, Дубровский ушёл с крестьянами в лес и стал чинить расправу над помещиками и царскими чиновниками. …В основу этого сюжета Пушкин взял действительное событие. Московский друг поэта Павел Войнович Нащокин рассказал Пушкину о мелкопоместном белорусском дворянине Островском, который был вытеснен богатым соседом-помещиком из своего имения и стал грабить на дорогах вместе со своими крестьянами. Бунтарей поймали. Нащокин видел Островского уже в остроге. Пушкина поразил рассказ друга. Вскоре после их разговора, в 1832 году, поэт решает писать роман и первоначально даёт ему название «Островский». Потом, видимо не желая лишний раз оглашать имя сосланного и пострадавшего дворянина, Пушкин заменил Островского на Дубровского. Имя разорителя Островского, его богатого соседа-помещика, нам неизвестно. Но, чем больше читаешь о Кирилле Петровиче Троекурове, о его выходках, о его сумасбродном и жестоком нраве, о его властолюбии, тем больше убеждаешься, что Пушкин видел и знал такого вот барина. Известный пушкинист Борис Львович Модзалевский составил удивительную картотеку. Она насчитывает тысячи имён людей, окружавших Пушкина. Здесь собраны не только те, кто по многу раз встречались Пушкину, были его друзьями или врагами. Здесь, в этой удивительной картотеке, есть имена людей, чьи черты запечатлел поэт в своём творчестве. Это прототипы литературных героев Пушкина. Если прийти в Институт русской литературы (Пушкинский дом) и в хранящейся здесь картотеке Модзалевского отыскать карточку с фамилией Измайлов, можно прочесть следующее: «Л. Д. Измайлов, рязанский помещик, выведен Пушкиным в «Дубровском» под именем Троекурова». Кто же он такой, этот рязанский помещик Лев Дмитриевич Измайлов? Что общего между ним и Кириллой Петровичем Троекуровым? …В Тульской губернии, неподалёку от Куликова поля, жил в своём поместье генерал Измайлов, крутой и вспыльчивый барии, прав которого был известен далеко за пределами его имения. Однажды Измайлов подарил исправнику тройку лошадей с экипажем. А потом велел исправнику отпрячь лошадей и отвезти экипаж в каретный сарай. При этом Измайлов размахивал арапником, подгоняя оторопевшего исправника. Тот повиновался молча. Потехи ради приказал Измайлов одного мелкого дворянина привязать к крылу ветряной мельницы, а другого вымазать дёгтем, вывалять в пуху и в таком виде водить по окрестным деревням. Около тысячи собак разных пород содержалось в образцовом порядке на псарнях Измайлова. Он обожал псовую охоту не меньше пушкинского Троекурова. Сотня крепостных и наёмных псарей была приставлена к собакам. И горе было тому, кто не проявлял расторопности, забывал вовремя накормить собак. Барин ценил собак куда больше, чем своих дворовых. Тут его сходство с Троекуровым было почти полным. «Хозяин и гости пошли на псарный двор, где более пятисот гои чих и борзых жили в довольстве и тепле, прославляя щедрость Кирилла Петровича на своём собачьем языке». И так же, как и Троекуров, держал Измайлов у себя диких зверей – волков и медведей. Медведей сажали на цепь, стравливали со щенятами, иногда впрягали в сани и сажали в них гостей. Под свист и хохот пускали медведей скакать вместо лошадей. Гости кричали, Лев Дмитриевич, довольный, усмехался в усы. Но больше всего он любил другое развлечение – впускать новичка в комнату, где был на верёвке привязан к стене медведь. Так поступил и Троекуров, решив поиздеваться над молодым французом Дефоржем. Но неожиданно для всех, Дефорж (Дубровский) застрелил медведя. Ожидали страшного барского гнева. Но Кирилла Петрович, как и Измайлов, уважал тех, кто умел за себя постоять. Узнав о случившемся, Троекуров похвалил Дефоржа и с той минуты полюбил его. На одной из пирушек Измайлова перед ним в чём-то провинился бедный дворянин Голишев. Хозяин велел поднести Голишеву чашу с крепким напитком и насильно влить ему в горло. Голишев вырвался из рук слуг и на глазах у них стал душить Измайлова. Лев Дмитриевич успокоил гостя и даже попросил у него прощения. Да, самодур ценил и уважал храбрость. Впрочем, это, пожалуй, была единственная благородная черта его характера. В Москве у Измайлова был свой дом. С многочисленной прислугой на нескольких десятках запряжённых цугом лошадей въезжал он в Москву. Здесь, в своём доме, Измайлов устраивал шумные пиршества. Гнев и злобу обычно барин вымещал на спинах своих крепостных. Он мог заковать их в рогатки, нарушая при этом предписание, запрещавшее помещикам применять железные вещи для наказания. Четырёх дворовых, служивших ему 30 лет, он однажды променял на четырёх борзых собак. Не об этом ли случае рассказал Грибоедов в своей комедии «Горе от ума»?
Тот Нестор негодяев знатных, Толпою окружённый слуг, Усердствуя, они в часы вина и драки И честь, и жизнь его не раз спасали; вдруг На них он выменял борзые три собаки!
Доведённые до отчаянья крепостные послали в Москву жалобу на Измайлова. Приехали царские чиновники расследовать жалобу. Измайлов подкупил их. В результате дворовые оказались в смирительном доме в Туле, куда их доставили закованными в кандалы. Рязанский суд оправдал Измайлова. Вся Москва живо обсуждала это происшествие. Много говорили о нём и в домах княгини Зинаиды Волконской и прокурора Жихарева, хорошо знакомых Пушкину. В 1820 году Пушкин дважды побывал в Москве в то время, когда там находился вызванный на суд Измайлов. Возможно, Пушкину даже удалось познакомиться с материалами судебного дела. Вот почему мог быть известен поэту образ жизни и характер бывшего губернского предводителя. И ещё одно любопытное совпадение. У Измайлова тоже была непокорная дочь. Она вела переписку с любимым. Посредниками в этой переписке были няня и четырнадцатилетний мальчик. Посланцем Дубровского стал, если помните, тринадцатилетний мальчик. Все эти неслучайные совпадения говорят о том, что Измайлова можно назвать прототипом известного пушкинского литературного героя. Островский – Дубровский. Похожесть имён лишний раз говорит о сходстве жизненных судеб реального человека и литературного персонажа. Но что общего в именах Измайлов и Троекуров? Они звучат так непохоже. Однако в истории литературы есть немало случаев, когда имя своё литературный герой получает по названию какого-либо места, где бывал писатель, или жил прототип его героя. Так родилось имя героя знаменитой драмы Виктора Гюго – Эрнани и, наверное, хорошо вам известное имя графа Монте-Кристо, героя романа А. Дюма. И сегодня существует ранее относившееся к Рязанской области, где некогда жил помещик Измайлов, село Троекурово, принадлежавшее старинному роду Троекуровых. Можно предположить, что имя Троекуров возникло у Пушкина не случайно. Нетрудно догадаться, на чьей стороне были симпатии автора. Пушкин ненавидел Троекуровых–Измайловых, спесивых бар, угнетавших и притеснявших крепостных. Своего «Дубровского» Пушкин не закончил. Напечатан роман был только после его смерти. Читая «Дубровского», мы узнаем о той ужасающей обстановке, в которой жили крепостные, о бунтаре-дворянине, за которым пошли не раздумывая крестьяне, чтобы чинить свой суд над самодурством и несправедливостью.
Иллюстрации Д. Шмаринова.
🗹
