Краткое содержание Куприн Молох для читательского дневника

Куприн. Краткие содержания произведений

• Allez
• Анафема
• Барбос и Жулька
• Белый пудель
• В недрах земли
• В цирке
• Впотьмах
• Гамбринус
• Гранатовый браслет
• Гранатовый браслет по главам
• Завирайка
• Звезда Соломона
• Золотой петух
• Изумруд
• Колесо времени
• Куст сирени
• Листригоны
• Мой полёт
• Молох
• На переломе (кадеты)
• Олеся
• Олеся по главам
• Пиратка
• Поединок
• Сапсан
• Святая ложь
• Синяя звезда
• Скворцы
• Слон
• Собачье счастье
• Суламифь
• Тапер
• Храбрые беглецы
• Четверо нищих
• Чудесный доктор
• Штабс-капитан Рыбников
• Ю-ю
• Юнкера
• Яма

Молох

Драма человека

Какой же красивый слог у Куприна и как жестоко беспощадна книга…Драма отдельного человека и целого класса — тонко чувствующих интеллигентов, которым нет места здесь, среди народа и которые вместе с тем безнадежно далеки от класса богатых, власть предержащих. Трагедия «лишнего человека
«, столь излюбленная в русской классической литературе (и любимая самим же Куприным) здесь обретает даже какое-то страшное пророческое звучание, писатели ведь как никто другой всегда умели предсказывать,
предвидеть
(повесть написана в
1896 году
; до революции еще почти 20 лет; но ведь чувствуется это горячее дыхание рокота народной толпы, недовольства масс, разочарования общества…)

«Это была страшная и захватывающая картина. Человеческий труд кипел здесь, как огромный, сложный и точный механизм. Тысячи людей, инженеров, каменщиков, механиков, плотников, слесарей, землекопов, столяров и кузнецов — собрались сюда с разных концов земли, чтобы, повинуясь железному закону борьбы за существование, отдать свои силы, здоровье, ум и энергию за один только шаг вперед промышленного прогресса

«.

Вот и Андрей Ильич Бобров

, мягкий, скромный, сдержанный большей частью человек, инженер, чувствует особенно остро всю фальшь современного общества, где надо лебезить перед богатыми, чтобы хорошо устроиться; где люди лицемерят и считают это в порядке вещей; где глупость порой почитается за простоту и очаровательное свойство; где люди бесконечно далеки друг от друга…

— И только? Да неужели, Нина Григорьевна, у вас для характеристики человека не найдется ничего, кроме того, что он шатен и служит в акцизе! Подумайте: сколько в жизни встречается нам интересных, талантливых и умных людей. Неужели все это только «шатены» и «акцизные чиновники»? Посмотрите, с каким жадным любопытством наблюдают жизнь крестьянские дети и как они метки в своих суждениях. А вы, умная и чуткая девушка, проходите мимо всего равнодушно, потому что у вас есть в запасе десяток шаблонных, комнатных фраз

. Я знаю, если кто-нибудь упомянет в разговоре про луну, вы сейчас же вставите: «Как эта глупая луна», — и так далее. Если я расскажу, положим, какой-нибудь выходящий из ряда обыкновенных случай, я наперед знаю, что вы заметите: «Свежо предание, а верится с трудом».
И так во всем, во всем..
.

Так что ж он делает в кругу таких ограниченных, по его мнению, людей, так зачем он здесь, — всю повесть так и вертится этот вопрос. На заводе, во время работы, это еще понятно, дела службы, но вот эти вечера, пикники — зачем? он здесь чужероден и прекрасно это понимает, срывается на людях, но все равно его сюда тянет. Любовь. Которая сгубила, наверное, многих таких вот благородных, благоразумных молодых людей, с прекрасными возвышенными идеалами в головах, да только идеалы эти совсем неприменимы к обществу, в котором они вынуждены жить. Мечты, мечты, а вернее безумные или полубезумные фантазии

(вот и его друг, доктор, это замечает) Идеалы идеалами, да вот только одними идеалами сыт не будешь. И прекрасное чистое счастье-мечта по имени Нина Зиненко, тоненькая хрупкая смуглая, над чьей ограниченностью он смеялся, счастье, которое казалось совсем уж в его руках уплывает …в чужие руки…

Крах вообще всех идеалов (как это часто бывает в книгах да и в жизни, пожалуй, любовная драма усугубляет и остальные проблемы героя) и грустный, скорее всего, финал жизни. К чести автора, он нам этот финал не показывает, что не мешает читателю догадаться самому. О том, что хорошим там ничем кончиться не может. Одно и осталось утешение у Андрея Ильича — ампулки с морфием…

Тяжело, безрадостно, отчасти закономерно (это противопоставление себя обществу и миру — и мир выталкивает тебя на обочину, как что-то ненужное, случайностей в этой жизни не бывает, все логично…), безмерно жаль героя и его нереализованный потенциал. А любовь…Ну вот здесь лучше б, чтобы ее и вовсе не было, одни огорчения в книге от нее….

«Зачем же

, — растроганно думал он, —
утомляю я себя бесплодными мечтами о каком-то неведомом, возвышенном счастье, когда здесь, около меня, — простое, но глубокое счастье?
Чего же еще нужно от женщины, от жены, если в ней столько нежности, кротости, изящества и внимания? Мы, бедные, нервные, больные люди,
не умеем брать просто от жизни ее радостей
, мы их нарочно отравляем ядом нашей неутомимой потребности копаться в каждом чувстве, в каждом своем и чужом помышлении… Тихая ночь, близость любимой девушки, милые, незатейливые речи, минутная вспышка гнева и потом внезапная ласка — господи! Разве не в этом вся прелесть существования?»
— видимо, не в этом, коли раз за разом герои, подобные Боброву выбирают себе девушек, которым они не нужны; которым они противны….А его мечты о благополучии рабочих так и остаются лишь размышлениями, когда сами рабочие выходят на забастовки: несправедливость (человеческую, социальную, экономическую) можно искоренить лишь делом, а не словом, только вот Бобровы этого не понимают…
«Вот он — Молох, требующий теплой человеческой крови! — кричал Бобров, простирая в окно свою тонкую руку. — О, конечно, здесь прогресс, машинный труд, успехи культуры… Но подумайте же, ради бога, — двадцать лет! Двадцать лет человеческой жизни в сутки!.. Клянусь вам, — бывают минуты, когда я чувствую себя убийцей!.

.» — кому легче от его раскаяний и признаний, хуже только ему…

5/5, Александр Иванович Куприн как-то незаметно стал одним из моих любимых писателей. Глубокие, зачастую тяжелые романы, повести, но красивые, атмосферные и населенные такими прекрасными героями…

Теперь только один Андрей Ильич остался около паровых котлов. Стоя на краю глубокой полутемной каменной ямы, в которой помещались топки, он долго глядел вниз на тяжелую работу шестерых обнаженных до пояса людей. На их обязанности лежало беспрерывно, и днем и ночью, подбрасывать каменный уголь в топочные отверстия. Что-то удручающее, нечеловеческое чудилось Боброву в бесконечной работе кочегаров. Казалось, какая-то сверхъестественная сила приковала их на всю жизнь к этим разверстым пастям, и они, под страхом ужасной смерти, должны были без устали кормить и кормить ненасытное, прожорливое чудовище…

Прочитано в рамках «Игры в классики»

Куприн А.И. Молох читать краткое содержание, пересказ

Молох Действие повести происходит на сталелитейном заводе в конце XIX — начале XX веков. Заводской гудок протяжно ревел, возвещая начало рабочего дня. Мутный рассвет дождливого августовского дня придавал ему оттенок тоски и угрозы. Гудок застал инженера Андрея Ильича Боброва за чаем. В последнее время Андрей Ильич сильно страдал бессонницей. Причиной этому была давняя привычка к морфию, с которой Бобров недавно начал упорную борьбу. Из окна Андрею Ильичу было видно небольшое квадратное озеро, окружённое лохматыми ветлами. Всё было серо и блекло. В семь часов, надев на себя клеенчатый плащ с капюшоном, Бобров вышел из дому. Как всегда, он чувствовал себя нехорошо по утрам, но хуже всего на него действовал тот душевный разлад, который он примечал в себе с недавнего времени. Бобров не мог смотреть на жизнь с практической точки зрения, как его товарищи-инженеры. С каждым днём в нём нарастало отвращение, почти ужас, к службе на заводе. Инженерное дело не удовлетворяло его, и, если бы не желание матери, он оставил бы институт ещё на третьем курсе. Бобров сравнивал себя с человеком, с которого живьём содрали кожу. Наружность у Боброва была неяркая. Он был невысок ростом и довольно худ. Прежде всего бросался в глаза большой белый лоб. Густые, неровные брови сходились у переносья, придавая его тёмным глазам строгое выражение. Губы у Андрея Ильича были тонкие, но не злые, и немного несимметричные; усы и борода маленькие, жидкие, белесоватые. Прелесть его некрасивого лица заключалась в улыбке. Когда Бобров смеялся, его лицо делалось привлекательным. Бобров взобрался на пригорок, и ему открылась панорама завода. Это был настоящий город, весь пропитанный запахом серы и железного угара, оглушаемый вечно несмолкающим грохотом. Тысячи людей суетились здесь, точно муравьи на муравейнике. Это была страшная и захватывающая картина. Глядя на тяжёлый труд рабочих, Бобров сам как будто бы испытывал часть их физических страданий, и ему становилось стыдно за своё благополучие. Андрей Ильич стоял возле сварочной печи, когда к нему подошёл один из сослуживцев — Станислав Ксаверьевич Свежевский. Этот человек с всегда немного согнутой фигурой, вечно заискивающий перед кем-то и распускающий сплетни, очень не нравился Боброву. Свежевский сообщил, что к ним на завод приедет один из членов правления, миллионер Василий Терентьевич Квашин для закладки новой доменной печи. Квашин был огромным, толстым человеком с рыжими волосами, известным любителем вкусной еды и красивых женщин. По Санкт-Петербургу о нём ходили пикантные истории. Вернувшись с завода и наскоро пообедав, Бобров приказал своему кучеру Митрофану оседлать Фарватера, и отправился с визитом к Зиненкам. Семья Зиненок, живущая в Шепетовской экономии, состояла из отца, матери и пятерых дочерей. Отец заведовал складом на заводе и находился под башмаком у своей жены Анны Афанасьевны. Каждой из дочерей в семье было отведено своё амплуа. Старшая, Мака, девица с рыбьим профилем, пользовалась репутацией ангела. Бета считалась умницей, носила пенсне, и даже как-то хотела поступить на курсы. Третья дочь, Шурочка, избрала специальностью игру в дурачки со всеми холостыми инженерам по очереди. Нина считалась в семье общей любимицей, избалованным, но прелестным ребёнком. Она была совершенно не похожа на сестёр с их массивными фигурами и грубоватыми, вульгарными лицами. Неизвестно, откуда у Нины взялась эта нежная, хрупкая фигурка, почти аристократические руки, хорошенькое смугловатое личико, маленькие ушки и тонкие пышные волосы. Родители возлагали на неё большие надежды, и поэтому её было позволено гораздо больше, чем её сёстрам. Младшей, Кассе, исполнилось только четырнадцать лет, но она далеко превзошла сестёр пышностью форм, и её фигура вызывала пристальные взоры заводской молодёжи. Это разделение семейных прелестей было известно всем. С утра до вечера в доме Зиненок толклись инженеры и студенты-практиканты, но Боброва там недолюбливали. Мещанские вкусы мадам Зиненко оскорблялись поведением Андрея Ильича. Бобров чувствовал эту глухую вражду, но всё равно продолжал бывать у Зиненок. Причиной тому была Нина. Андрей Ильич не знал, любил ли он её. Когда он не видел Нину несколько дней, то начинал скучать по ней, но стоило ему побывать у Зиненок три вечера подряд, как его начинало томить их общество, их неизменные шаблонные разговоры. В душе Боброва чередовалась тоска по Нине с отвращением к скуке и манерности её семьи. В этот вечер Боброву удалось остаться наедине с Ниной на балконе. Тёплый вечер, луна и присутствие Нины подействовали на него, он всё больше склонялся к мысли о женитьбе и был уверен, что Нина разделяет его чувства. В гостиной разговор шёл о Квашине. Анна Афанастевна говорила, что завтра поведёт своих девочек на вокзал, где состоится торжественная встреча. Говорили, что у Квашина триста тысяч годового дохода, и эта цифра точно наэлектризовала всё общество. Сердце Боброва похолодело и сжалось. Он тихонько отыскал шляпу и вышел на крыльцо. Его ухода так никто и не заметил. У себя дома Бобров застал своего хорошего друга, доктора Гольдберга. Он искренне любил этого кроткого еврея за его разносторонний ум и страсть к спорам отвлеченного свойства. Такой спор начался и теперь. Бобров считал свой труд бесполезным, бесцельным. Гольдберг, возражая, говорил, что своим трудом инженер двигает вперёд прогресс. — Не говорите мне о пользе! — закричал Бобров. — Каждый рабочий отдаёт предпринимателю три месяца своей жизни в год, неделю — в месяц или шесть часов в день. Двое суток работы всего завода пожирают целого человека! Медные господа, Молох и Дагон, покраснели бы от стыда и от обиды перед теми цифрами, что я сейчас привёл. Эта своеобразная математика поразила не только Гольдберга, но и самого Боброва. Андрей Ильич распахнул окно, и Гольдберг увидел завод, над которым стояло огромное красное колеблющееся зарево. Электрические огни примешивали к пурпурному свету раскалённого железа свой голубоватый мертвенный отблеск. Несмолкаемый лязг и грохот нёсся оттуда. — Вот он — Молох, требующий тёплой человеческой крови! — кричал Бобров, простирая в окно свою тонкую руку. Охваченный жалостью и страхом, доктор Гольдберг уложил Боброва в постель, и долго сидел возле него, гладя его по голове и говоря ласковые, успокоительные слова. На другой день состоялась торжественная встреча Василия Терентьевича Квашина на станции Иванково. Уже к одиннадцати часам туда съехалось всё заводское правление во главе с директором, Сергеем Валерьяновичем Шелковниковым. Немногие знали, что Шелковников был директором только на бумаге. В действительности всеми делами ворочал бельгийский инженер Андреа, полуполяк, полушвед по национальности. Присутствовало здесь и семейство Зиненок. При виде их Андрей Ильич испыталь одновременно два смутных чувства. С одной стороны, ему стало стыдно за бестактный приезд этого семейства; с другой стороны, он обрадовался, увидев Нину. В его больной, издёрганной душе вдруг зажглось нестерпимое желание нежной девической любви, жажда успокоительной женской ласки. Бобров искал случая подойти к Нине, но она всё время была занята. Случай этот представился, когда все вышли на платформу. На несколько минут Андрей Ильич остался наедине с Ниной, но признаться ей в своих чувствах снова не смог. Его смущала двойственность в характере Нины, когда из нежной, утончённой девушки она вдруг превращалась в провинциальную барышню с шаблонным набором фраз. Нина говорила, что она продукт той среды, в которой выросла и сознаёт свою обыденность, но не может с ней бороться и сознаёт её тяжесть только во время общения с Бобровым, потому что никогда не встречала такого человека, как он. Ей казалось, что она говорит искренне. Под влиянием момента Нина чувствовала потребность говорить Боброву приятное. Едва Андрей Ильич набрался мужества, чтобы произнести признание, как из-за поворота железной дороги выскочил курьерский поезд. Квашин был одним из акционеров N-ской железной дороги и ездил в собственном вагоне. Из окна вагона Квашин заметил Нину и сразу же заинтересовался ею. Выслушав короткий доклад, Квашин вышел из вагона на застеклённую площадку. Он стоял за стеклянной стеной, похожий на японского идола грубой работы. Встречающие смотрели на Квашина с подобострастием, почти с испугом. Заглянув в лицо Нины, Бобров с горечью заметил на нём ту же улыбку и тот же тревожный страх дикаря, взирающего на своего идола. Закладка новой домны и молебен состоялись через четыре дня после приезда Квашина. На молебне присутствовали почти три тысячи рабочих. Что-то стихийное, могучее и в то же время детское, трогательное почудилось Боброву в этой общей молитве серой огромной массы. Завтра рабочие примутся за свой тяжкий труд. Кому-то из них уже предначертано судьбой поплатиться на этом труде жизнью. И не об этом ли думают они теперь, отвешивая низкие поклоны. От этих мыслей по спине и затылку Андрея Ильича пробегала холодная волна нервного возбуждения. После молебна акционеров провели по заводу, показывая по очереди все цеха. В конце все собрались в отделении паровых котлов. Это было «сердце завода». Шелковников повёл гостей на торжественный обед, а Бобров остался около паровых котлов. Стоя на краю глубокой каменной ямы, он смотрел на тяжёлую работу кочегаров. Боброву казалось, что они кормят ненасытное, прожорливое чудище. К нему подошёл доктор Гольдберг. Бобров рассказал ему, как легко можно уничтожить этого Молоха, достаточно только как следует раскалить котёл, а потом пустить в него холодную воду. Бобров шутил, но голос его был странно серьёзен, а глаза смотрели сурово и печально. На обед Андрей Ильич не пошёл — он терпеть не мог «инженерных обедов». Злые языки начали звонить. Никто не сомневался в настоящей причине внезапного сближения Квашина с семейством Зиненок. Квашин ежедневно проводил у них вечера, а по утрам приглашал барышень к себе на завтрак. Относительно всех пятерых девиц, Квашин вёл себя как холостой и весёлый дядюшка, исполняя все их капризы и осыпая дорогими подарками. Постоянным гостем в доме Зиненок сделался Свежевский. Его никто не звал, он явился сам и сразу сумел стать необходимым для всех членов семьи. Чутьё подсказывало ему, что обстоятельства складываются весьма удобно для его будущей карьеры. Квашин же молча терпел Свежевского в своём присутствии. Всё это стало известно Боброву, но его волновало лишь то, что сплетня может задеть грязным хвостом и Нину. Ревность была чужда доверчивой натуре Андрея Ильича. Все эти дни Бобров вспоминал разговор на вокзале. Его неудержимо тянуло к Зиненкам, но стесняло присутствие Квашина, и Андрей Ильич с нетерпением ждал его отъезда. Однако, случай помог ему увидеться с Ниной до отъезда Квашина. Это произошло в воскресенье через два дня после торжества во время прогулки верхом. Нина ехала на английской кобыле, подаренной Квашиным, сопровождал её Свежевский. Нина пригласила Боброва на шикарный пикник, который Квашин устраивал для неё в среду в Бешеной балке. Бобров не хотел ехать, но Нина настояла на этом. Прощаясь с ней, Андрей Ильич чувствовал через перчатку тепло её руки, а тёмные глаза Нины смотрели влюблено. На пикник было приглашено до девяноста человек. Все они собрались на платформе железнодорожной станции. Первым сюрпризом Квашина оказался экстренный поезд, обильно украшенный цветами. Он должен был отвезти участников пикника на 303-ю версту, откуда до Бешеной балки оставалось пройти не более пятисот шагов. Ещё с утра на вокзале начали собираться жёны, сёстры и матери рабочих. На расспросы станционного начальства они отвечали, что им нужно «рыжего и толстого начальника». Едва появился Василий Терентьевич, они кинулись к нему с просьбой утеплить их бараки и поставить печи для приготовления еды. Квашин уверенно пообещал исполнить их просьбу как можно быстрее, а потом сказал вполголоса Шелковникову: — Вы распорядитесь, чтобы завтра сложили около бараков воза два кирпича. Это их надолго утешит. Пусть любуются. Поведение Нины смутило Андрея Ильича. Он с волнением ждал на станции её приезда и верил в своё близкое счастье, но Нина даже не взглянула на него. Когда же Андрей Ильич подошёл, чтобы помочь Нине выйти из коляски, она быстро и легко выскочила из экипажа с другой стороны. По лицу Анны Афанасьевны Бобров понял, что она не одобряет их отношений. Тем не менее, Бобров решил поехать на пикник и добиться от Нины ответа. Окружённая лесом площадка для пикника была усыпана мелким песком. На одном её конце стоял восьмигранный павильон, украшенный флагами и зеленью, на другом — крытая эстрада для музыкантов. В павильоне были накрыты столы. Две недели назад эта площадка представляла собой косогор, усеянный редкими кустами. Как только приглашённые показались на площадке, оркестр заиграл марш, а потом вальс. Начались танцы. Бобров не любил танцевать, но всё же решил пригласить Нину на кадриль, чтобы во время танца объясниться с ней, но оказалось, что все танцы у Нины расписаны. Давно знакомая, тупая и равнодушная тоска овладела Бобровым. Размеренные звуки музыки отзывались головной болью. Но он ещё не потерял надежды. Когда стало смеркаться, вокруг павильона зажгли длинные цепи из разноцветных китайских фонариков, а с обоих концов площадки вспыхнули ослепительным голубоватым светом два электрических прожектора. Бал всё длился. Бобров сумел остаться с Ниной наедине только около девяти часов вечера. Он решил во что бы то не стало заставить её объясниться. Сначала Нина пыталась избежать разговора, но потом призналась, что это воля её матери. Тут же явилась Анн Афанасьевна и увела дочь за руку, по дороге приказывая ей пригласить на танец Квашина. Точно в далёком сером тумане видел Бобров, как Нина выполняла материнский приказ. Гремя стульями, общество садилось за столы, но Бобров продолжал стоять там, где оставила его Нина. Слёз не было, но что-то жгучее щипало глаза, и в горле стоял сухой и колючий клубок. Боброва нашёл доктор Гольдберг и увлёк его за стол. Соседом Боброва с другой стороны оказался Андреа. Он был пьян. Только полгода спустя стало известно, что этот трудолюбивый, талантливый человек, эрудированный и говорящий на всех европейских языках, каждый вечер напивался в одиночестве до потери сознания. Бобров тоже решил выпить коньяку, надеясь, что от этого ему станет легче. Но вино не оказывало на него никакого действия. Наоборот, ему становилось ещё тоскливее. Между тем из-за стола поднялся Квашин с бокалом шампанского в руке и произнёс напыщенную речь, после которой все кричали ему «Ура!». Потом началась какая-то оргия красноречия. Некоторые тосты были двусмысленны и игриво неприличны. Вдруг опять поднялся Квашин и объявил о помолвке Нины и Свежевского. Андреа, услышавший рядом с собой мучительный стон, обернулся и увидел бледное лицо Боброва, искажённое внутренним страданием. Андре уверенно поднялся и произнёс ироничный тост, в котором поздравил Свежевского с назначением на пост управляющего делами правления общества. Это назначение было свадебным подарком для молодых от Квашина. Андре пожелал жениху удачи на новом поприще в Петербурге. Речь его была прервана громким лошадиным топотом. Из чащи вынырнул человек с перекошенным от ужаса лицом. Это был десятник, он сообщил, что на заводе беспорядки. Началась паника и давка. Кто-то погасил электрические фонари, и это ещё больше усилило общее смятение. Бледный полусвет занимающегося дня придавал этой картине страшный, почти фантастический характер. Бобров никак не мог найти Митрофана. Вдруг над толпой загорелся яркий факел, люди стремительно расступились, и по образовавшейся дороге поехал на своей тройке серых лошадей Квашин. На мгновение Боброву показалось, что это едет вовсе не Квашин, а какое-то окрававленное, уродливое и грозное божество, похожее на идола восточных культов. Бобров задрожал от бессильного бешенства. Обернувшись, Андрей Ильич обнаружил, что стоит возле своей пролётки. Он сел в неё и велел Митрофану гнать на завод. На горизонте огромное зарево отражалось в ползущих по небу тучах. Бобров смотрел на него, и торжествующее злорадство шевелилось в нём. Дерзкий тост Андре открыл ему глаза на всё: и на холодную сдержанность Нины, и на негодование её мамаши, и на близость Свежевского к Василию Терентьевичу, и на сплетни об ухаживании за Ниной самого Квашина. Выпитое вино не опьянило Андрея Ильича. Его мысль работала быстро, ярко и беспорядочно, как в горячке. Вскоре стал виден завод, окутанный молочно-розовым дымом. Сзади, точно исполинский костёр, горел лесной склад. Красное зарево пожара отражалось в бурой воде четырёхугольного пруда. Плотина этого пруда была покрыта огромной чёрной толпой, которая словно кипела. В Боброва полетели камни, один удар пришёлся немного выше виска. Потекла тёплая, липкая кровь. Вдруг лошади стали. Впереди Бобро увидел чёрную, неровную стену, которая оказалась тесной толпой рабочих. Пройдя несколько шагов вперёд, Бобров заблудился. Ослабев от всего произошедшего, он потерял сознание. Очнувшись от обморока, Бобров обнаружил, что находится возле завода. Он с трудом поднялся на ноги и пошёл по направлению к доменным печам. Бобров бродил между опустевших заводских зданий и говорил сам с собою вслух. Ему хотелось удержать, привести в порядок разбегающиеся мысли. Бобров чувствовал, что ему надо сделать что-то большое и важное, но что именно — он забыл и никак не мог вспомнить. В один из светлых промежутков сознания он увидел себя стоящим над кочегарной ямой. Ему с необычайной яркостью вспомнился недавний разговор с доктором на этом самом месте. Кочегаров на месте не было. Андрей Ильич спрыгнул вниз, схватил лопату и принялся совать уголь в оба топочных отверстия, лукаво улыбаясь и издавая бессмысленные восклицания. Болезненная и мстительная мысль овладевала им всё больше. Наконец всё было готово, осталось только повернуть маленький вентиль, но непривычная работа утомила Боброва, и этого последнего движения он не сделал. Солнце уже поднялось над горизонтом, когда Андрей Ильич пришёл в заводскую больницу. Вид у Боброва был ужасный. Он стал умолять Гольдберга вколоть ему морфия. Доктор взял его за руку и увёл в другую комнату, где попытался отговорить его от этого рокового шага. Это ему не удалось. Доктор вздохнул и вынул из аптечного шкафа футляр со шприцем. Вскоре Бобров уже лежал на диване в глубоком сне. Сладкая улыбка играла на его бледном лице. Доктор осторожно обмывал его голову.

Человек дня: Александр Куприн

7 сентября 1870 года родился Александр Куприн — известный русский писатель.

Личное дело

Александр Куприн (1870-1938) родился в уездном городе Наровчате (нынешняя Пензенская область) в семье чиновника и потомственного дворянина Ивана Ивановича Куприна и дворянки Любови Алексеевной, которая принадлежала к роду татарских князей Кулунчаковых, но сама княжеского титула не имела.

«Наровчат — одни колышки торчат, потому что он аккуратно выгорает через каждые два года в третий дотла», — объяснит Куприн 20 февраля 1913 года в кратком автобиографическом письме собирателю автографов Юргенсону.

Через год после рождения сына Иван Куприн умер от холеры в возрасте 37 лет, а его вдова с двумя дочерьми и единственным сыном переехала в Москву, где и прошло раннее детство и отрочество будущего писателя.

С шести лет Куприн, поскольку семья испытывала материальные затруднения, ходил в московскую Разумовскую школу-пансион, которую окончил в 1880 году. Хотя он провел там не более трех лет, а оставила в его душе тягостный след и заставила искренне ненавидеть и презирать систему образования в закрытых учебных заведениях.

«Все они были подготовлены плохо… Проведши лучшие годы под влиянием истеричных старых дев, они были с самого первоначала исковерканы», — писал Куприн о разумовских пансионерах в рассказе «Беглецы», характеризуя преподавательниц как «чудовищ в юбках, старых, тощих желтых дев с повязанными ушами, горлами и щеками, злых, крикливых, нервных».

Выйдя из пансиона, он — несмотря на неважную подготовку — выдержал экзамен и поступил во Вторую московскую военную гимназию, которая за время его обучения там превратится во Второй московский кадетский корпус.

Пребывание там превратило «нежного и впечатлительного» Куприна, «на других мальчиков не похожего», в полноправного жителя «бесшабашной мальчишеской республики», которая «закаляла в физическом отношении и калечила в нравственном». Эту «военную бурсу» он впоследствии опишет в повести «На переломе (Кадеты)».

Однако один из преподавателей, которого Куприн выведет в образе Михаила Ивановича Труханова, так «замечательно художественно читал вслух Гоголя, Тургенева, Лермонтова и Пушкина», что даже «самые отчаянные лентяи, заведомые лоботрясы слушали его чтение, как зачарованные, боясь пошевельнуться, боясь пропустить хоть одно слово». Именно этот педагог, настоящая фамилия которого была Цуханов, привил Куприну настоящую осознанную любовь к литературе.

Семь лет спустя будущего писателя зачислили в Александровское военное училище, где он о характером, часто и резко протестовал против непорядков и правил, нередко подвергался взысканиям и наказаниям. «Бунтарство стало характерной его чертой», — писал об этом периоде жизни писателя один из его биографов.

Именно на эти годы пришлись первые литературные опыты Куприна — сатирические и политические стихи, весьма посредственные и оставшиеся неопубликованными, а первым напечатанным произведением стал рассказ «Последний дебют» (1889). Он был подписан сокращенно «А. К-рин» и опубликован в журнале «Русский сатирический листок», издававшемся в Москве Н. Н. Соедовым. Рассказ был откровенно слабым и повествовал о трагической актрисе, соблазненной режиссером и на фоне несчастной любви принявшей яд прямо на сцене. Когда о литературном дебюте Куприна узнало руководство академии, на него наложили дисциплинарное взыскание — посадили в карцер.

Закончив обучение в 1890 году, в чине подпоручика Куприн попал в 46-й Днепровский пехотный полк в Проскурове Подольской губернии, где прослужил четыре года и стал свидетелем повседневной офицерской жизни, которая затем составила канву его ранних произведений. Никаких сведений об этом периоде его жизни, кроме официального послужного списка, не сохранилось.

Однако потом в рассказах «Дознание», «Ночлег», «Свадьба», «Ночная смена», «Поход» и других Куприн рисовал отдельные эпизоды из хорошо изученной им полковой жизни. Весь этот цикл произведений вкупе с повестью «Поединок» займет в русской литературе конца XIX и начала XX веков заметное место, по праву принеся их автору славу крупнейшего бытописателя русской армии.

В 1893 году Куприн решил сдать экзамен в Академию Генерального штаба, чтобы выбраться из рутины провинциальной полковой жизни. По пути в Петербург, где проводились испытания, он переправлялся на пароме через реку и стал свидетелем домогательств полицейского пристава к юной девушке. Он решил вмешаться и, как гласят невнятные свидетельства его знакомых (сам писатель не любил вспоминать этот эпизод), то ли избил стража порядка, то ли сбросил в воду, то ли сделал все перечисленное сразу. После этого его по распоряжению командующего войсками Киевского военного округа генерала Драгомирова прямо с экзаменов отозвали назад в полк и запретили претендовать на пост в Академии Генштаба как «политически неблагонадежному» лицу.

Полковое начальство, и без того предубежденное против Куприна, стало постоянно к нему придираться, и он вынужден был подать в отставку. На этом — в 1984 году — военный период его жизни завершился.

Молодой поручик переехал в Киев, не имея никакой гражданской профессии — «без денег, без родных, без, знакомств, словом, в положении институтки-смолянки, которую ни с того ни с сего завели бы ночью в дебри Олонецких лесов и оставили без одежды, пищи и компаса», писал он сам в автобиографии. Больше всего Куприн сокрушался из-за отсутствия знаний «научных и житейских», поэтому набросился на книги, однако с огорчением понял, что «для усвоения знаний существуют пределы возраста и что никакой талант ничего не стоит без систематического образования».

Единственное, что пришло ему на ум — это вернуться к своим литературным экзерсисам и попытаться выжать из них хоть копейку. Куприн начинает работать репортером в газетах «Киевское слово» и «Киевлянин», получая по полторы-две копейки за строчку, пробует себя в разных жанрах — передовицах и «письмах из Парижа от собственных корреспондентов», театральной и судебной хронике, полицейских отчетах, фельетонах в стихах и прозе, обзорах провинциальной печати и так далее.

Платили репортерам зачастую натурой, и Куприн потом вспоминал об этом с печальным смехом. «Когда у издателя были объявления из башмачного магазина, вся редакция щеголяла в новой обуви и во всех комнатах пахло новой кожей. Потом объявления были шапочные. И в редакцию сотрудники приходили все в цилиндрах. Это еще ничего. Но раз открыли кредит в кондитерском магазине, и это был мат. Голодные сотрудники стали обладателями пятирублевых тортов», — рассказывал он.

Тем не менее к журналистскому труду Куприн относился с уважением, считая его полноценной литературной деятельностью. «Один ограничивается своей деревушкой — своим уголком в газете, а другой хочет объять весь мир. Разница в слоге, в богатстве языка, в манере писать, разница в любовном отношении к объекту своего писания», — объяснит он в 1918 году на лекции «О репортерах и газете», которую будет читать в Петроградской школе журнализма.

В 1893-1894 годах в петербургском журнале «Русское богатство» вышли повесть Куприна «Впотьмах», рассказы «Лунной ночью» и «Дознание».

В 1895 году писатель отправляется в Москву и работает в конторе предприимчивого инженера Тимоховича, широко рекламировавшего свои изобретения по осушке домов, по устройству вентиляции и клозетов.

В 1896 году Куприн меняет работу на должность заведующего учетом столярной и кузнечной мастерской и разгрузки вагонов на сталелитейном и рельсопрокатном в Донецком бассейне, на станции Волынцево. На этом заводе писатель соберет материал для своей первой крупной повести — «Молох», которая увидела свет в конце года.

Куприн же тем временем вновь меняет место работы — возвращается в Киев, организует там атлетическое общество и на его базе открывает цирк. Именно ему принадлежала честь познакомить публику с легендарным российским борцом Иваном Поддубным. «Там человек, каков он есть на самом деле. Сильный, смелый, подымает тяжести, прыгает, скачет на лошади, в каждом движении его — пение и красота жизни», — восторгается писатель цирком.

Однако коммерческого успеха это смелое начинание не принесло, и в 1897 году Куприн устраивается управлять имением в Ровенском уезде Волынской губернии, перед ним стоит задача по разведению махорки-серебрянки. В этот период он публикует рассказ «Ночлег», а также собирает материал для будущей повести «Олеся».

На Волынской земле Куприн переживает внезапное и быстро прошедшее увлечение церковнославянским языком, Библией и псалмами, которое через несколько лет отразится в повести «Суламифь», рассказах «Анафема», «Запечатанные младенцы» и ряде других произведений писателя.

В 1898 году Куприн, вошедший во вкус постоянной смены мест работы и профессий, мимоходом изучает зубоврачебное дело, а в 1899 году вступает в бродячую театральную труппу в городе Сумы, с которой гастролирует на протяжении девяти месяцев. Полученный в это время опыт писатель воплотит в рассказах «Полубог», «Как я был актером» и «На покое». Пока же, разъезжая с театром, он умудряется написать и опубликовать рассказы «Ночная смена» и «Поход», посвященные армейской тематике.

Вскоре Куприн, как у него уже повелось, понял, что и бродячий театр — это не его. Новое столетие он встречает, работая землемером-таксатором лесохранительного комитета в Зарайском уезде Рязанской губернии. Но и на этой работе он долго не задержался, так что в том же 1900 году приехал в Петербург, чтобы, наконец, целиком посвятить себя литературному творчеству.

За эти шесть лет, минувшие с его выхода в отставку из армии, он также успел поработать грузчиком арбузов, певцом, учителем-репетитором (по его словам, это было «одно из самых приятных занятий», потому что с детьми у него никогда не возникало ссор) — и даже подумывал постричься в монахи.

При этом во время своих скитаний Куприн не переставал сотрудничать с провинциальными изданиями. В октябре 1895 года Максим Горький, работавший тогда в «Самарской газете» и внимательно следивший за провинциальной печатью, предложил пригласить Куприна на работу в Самару. Именно в «Самарской газете» был опубликован его рассказ «Конец сказки» — хотя с Горьким они тогда так и не познакомились. Кроме того, Куприн публиковался в газетах Киева, Житомира, Одессы, Новочеркасска, Ростова-на-Дону и других городов.

Вернувшись в Петербург, он знакомится с Горьким, Иваном Буниным, Антоном Чеховым и другими именитыми литераторами. Летом 1901 года Куприн гостит у Чехова в Ялте и встречает там издателя демократического «Журнала для всех» Виктора Миролюбова, который предлагает ему работу секретаря.

Эта работа сделала Куприна по-настоящему популярным в литературных кругах и свела со многими более опытными коллегами. К тому же он пользовался служебным положением и печатал в «Журнале для всех» собственные рассказы — «В походе» и «На реке» (1901), «Трус» (1903) и другие.

В течение 1903-1904 и начала 1905 года он работает над самым крупным своим произведением того времени — над повестью «Поединок» — и тесно общается с Горьким, благодаря которому в 1903 году был издан первый том «Рассказов» Куприна. Критика встретила его сдержанно, но весьма сочувственно. «Поединок», который сам автор часто называл романом, тоже увидел свет благодаря Горькому — он вошел в шестой том сборника «Знание» (1905).

С этого момента, как отмечали впоследствии биографы писателя, Куприн стал признанной величиной в отечественной литературе. В 1906 году он пытался пройти в депутаты Государственной думы первого созыва от Санкт-Петербургской губернии, но потерпел неудачу.

В 1907 году выходят его рассказы «Река жизни» и «Гамбринус», с этого же года начинает издаваться цикл очерков «Листригоны» (1907-1911).

В 1910 году скончалась мать писателя. В письме, отправленном ей незадолго до ее смерти, Куприн писал: «Ты мне теперь очень нужна. Не твой опыт, не твой ум, а твой инстинктивный вкус, которому я верю больше, чем всей теперешней критике». В беседах с репортерами он подчеркивал самостоятельность и незаурядность материнского интеллекта, ее уникальную для почтенного возраста способность «всегда становиться на сторону нового и молодого», умение «высказывать свое мнение в метком, сильном, характерном слове». Писатель признавался, что много раз «обкрадывал ее, вставляя в свои рассказы ее слова и выражения». «Моя мать умерла современным человеком», — гордо говорил Куприн.

В 1911 году печатается легендарный «Гранатовый браслет» и другие рассказы, в 1912 году — повесть «Жидкое солнце».

В это же время Куприн с семьей переезжает в Гатчину, где с началом Первой мировой войны открывает в собственном доме госпиталь для раненых бойцов и через газеты агитирует население брать военные займы.

В ноябре 1914 года писатель был мобилизован и направлен командиром пехотной роты в ополчение в Финляндию, а в июле 1915 года — демобилизован по состоянию здоровья.

Вернувшись домой, Куприн завершает работу над начатой еще до войны повестью «Яма», в которой рассказывает о жизни проституток в публичных домах. После публикации ее подвергли резкой критике за «излишний натурализм», а издательство Нуравкина, выпустившее «Яму» в немецком издании, было привлечено прокуратурой к ответственности за «распространение порнографии».

Куприн, чьи проблемы со здоровьем усугубились от стресса, отправляется на лечение в Гельсингфорс. Там его и застала новость об отречении Николая II от престола. Писатель встретил ее с энтузиазмом и после возвращения домой в Гатчину стал работать редактором газет «Свободная Россия», «Вольность» и «Петроградский листок», открыто выражая симпатии эсерам.

В 1917 году Куприн завершил работу над повестью «Звезда Соломона», в которой на материале классического сюжета о Фаусте и Мефистофеле рассуждал о свободе человеческой воли и роли случая в судьбе.

После Октябрьской революции писатель не принял политику военного коммунизма. Работал в издательстве «Всемирная литература», основанном Горьким. В это же время перевел драму Фридриха Шиллера «Дон Карлос».

В июле 1918 года после убийства Володарского Куприн был арестован, три дня просидел в тюрьме, был выпущен и внесен в список заложников. В конце года лично встречался с Лениным, они обсуждали создание новой газеты для крестьян «Земля». Ленин одобрил идею, но она была раскритикована председателем Моссовета Львом Каменевым и похоронена.

16 октября 1919 года, с приходом в Гатчину белогвардейцев, Куприн поступил в Северо-Западную армию в чине поручика и получил назначение редактором армейской газеты «Приневский край», которую возглавлял генерал Краснов. После поражения Северо-Западной армии писатель некоторое время провел в Ревеле, с декабря 1919 жил в Гельсингфорсе, с июля 1920 — в Париже.

На родину Куприн вернулся в 1937 году по приглашению советского правительства. Во всех служебных записках советских чиновников зафиксировано, что он слаб, болен, неработоспособен и не в состоянии ничего писать. Опубликованная в июне 1937 года в газете «Известия» за подписью Куприна статья «Москва родная» была на самом деле написана приставленным к Куприну журналистом Вержбицким.

Публиковалось также интервью с женой Куприна Елизаветой Морицевной, которая рассказывала, что писатель восхищен всем увиденным и услышанным в социалистической Москве.

Куприн умер в ночь на 25 августа 1938 года от рака пищевода. Похоронен в Ленинграде (Санкт-Петербурге) на Литераторских мостках Волковского кладбища рядом с могилой Ивана Тургенева.

Чем знаменит

Александр Куприн

Благодаря любви Куприна к журналистской работе и живому слову его литературное творчество отличалось живостью языка, жизненностью сюжетов и даже излишней, по мнению некоторых критиков, натуралистичностью деталей. Его повесть «Поединок» и рассказы «Гранатовый браслет» и «Олеся» заслуженно вошли в золотой фонд русской классики.

Что надо знать

В годы своего расцвета Куприн, по свидетельству современников, «мало уступал в российской славе Горькому, Андрееву», и по смерти его никогда не забывали, многие его произведения знакомы российскому читателю с детства, – и все же отношение к нему всегда было каким-то не вполне серьезным. Критики любили рассуждать о том, что помешало ему стать великим писателем», собратья по перу находили в его стиле разнообразные огрехи, шаблонности и банальности, с точки зрения идеологии он тоже ни в одном лагере не был своим.

Прямая речь

Из рассказа Куприна «Вечный гость»: «Нет ни одного ничтожного явления, которое не оставило бы во мне неизгладимого следа. Тихая ночная возня мыши под полом и смертная казнь, рождение ребенка и шуршание осеннего листа, ураган на море и тиканье карманных часов, ласка любимой женщины и объявление о ваксе, — все, все, — и малое и большое, сознанное мною и не сознанное, — все притрогивается к моему мозгу, все чертит на нем непонятные знаки».

Александр Куприн о русском языке: «Русский язык в умелых руках и в опытных устах — красив, певуч, выразителен, гибок, послушен, ловок и вместителен… Язык — это история народа. Язык — это путь цивилизации и культуры. Поэтому-то изучение и сбережение русского языка является не праздным занятием от нечего делать, но насущной необходимостью».

Иван Бунин о Куприне: «Сколько в нем было когда-то этого звериного — чего стоит одно обоняние, которым он отличался в необыкновенной степени! И сколько татарского! Александр Иванович очень гордился своей татарской кровью. Одну пору (во время своей наибольшей славы) он даже носил цветную тюбетейку, бывал в ней в гостях и в ресторанах, где садился так широко и важно, как пристало бы настоящему хану, и особенно узко щурил глаза. Это была пора, когда издатели газет, журналов и сборников на лихачах гонялись за ним по этим ресторанам, в которых он проводил дни и ночи со своими случайными и постоянными собутыльниками, и униженно умоляли его взять тысячу, две тысячи рублей авансом за одно только обещание не забыть их при случае своей милостью».

Ксения Куприна об отце: «Каждый оставил для потомства часть своей души, своего таланта и ума. И я знаю, что и мой отец жив, жив в своих книгах, стоящих на полках миллионов советских людей».

Лидия Арсеньева о Куприне: «Я видела его веселым, энергичным и слабым, больным (в 1935 году), слепнущим, по временам даже теряющим память, но никогда не терявшим своего купринского «я», своего «неуемного татарского нрава», — выражаясь его собственными словами. Куприн неизменно ссылался на этот «неуемный татарский нрав» как на исчерпывающее объяснение своих поступков, когда ему случалось рассердиться, выйти из себя, хотя бы и по справедливому гневу, или просто вспылить. (И в «Юнкерах» Куприн говорит о своем татарском нраве.) Как-то раз при мне жена Куприна Елизавета Маврикиевна сухо сказала: «Этот татарский характер — просто предлог. Надо уметь сдерживаться». Куприн не ответил сразу, а серьезно подумал и сказал: «Нет, это не предлог. Мне приходится сделать во много раз большее усилие, чем многим другим, включая и мою жену, чтобы сдержаться»».

Марк Алданов о Куприне: «Время, верно, ничего не оставит от «Ямы», о которой когда-то столько говорили и писали. Быть может, не будут читаться и некоторые другие его произведения — есть ведь у него, как почти у всех писателей, и страницы весьма слабые. Но лучшее останется и выдержит тяжкое испытание времени. Этого более чем достаточно для имени большого писателя. Конечно, он был большой писатель. Был он человек очень своеобразный, в некоторых отношениях необыкновенный, во многих отношениях (особенно на старости лет) чрезвычайно привлекательный».

5 фактов об Александре Куприне

• В Санкт-Петербурге на месте ресторана «Вена», где часто бывал Куприн, открыт мини-отель «Старая Вена», один из номеров которого полностью посвящен писателю. Там же находятся раритетные дореволюционные издания его книг и множество архивных фотографий.
• Из школы и последующих учебных заведений Куприн вынес не слишком богатые знания и потом всю жизнь сетовал на то, что его кругозор не отличается широтой. «Никакой талант ничего не стоит без систематического образования», — писал он в автобиографии, а в лекциях по русской литературе, которые читал в 1918 году в Тбилиси, называл своим крупным недостатком «отсутствие систематического образования».
• Первая жена Куприна, Мария Карловна, замечала за писателем отсутствие порядка и неорганизованность, с чем беспрерывно боролась: обнаружив Александра Ивановича спящим в рабочее время, лишила его завтрака, не пускала мужа домой без новых глав повести, над которой он работал.
• Эмиграция обернулась для Куприна 18 годами нищеты и лишений, он не смог найти в Европе своего читателя. Его знали в лучшем случае как «родственника Кисы Куприной» (дочь писателя, ставшая известной актрисой). «Я готов питаться хряпой со своего огорода, только пустите меня на родину», — писал он в письмах коллегам, оставшимся в СССР.
• Первый памятник писателю был воздвигнут в Крымском поселке Балаклава в 2009 году. Куприн, будучи человеком добрым и неравнодушным к чужим судьбам, помог спрятаться матросам, участникам Очаковского восстания, от расстрелов в 1905 году, в связи с чем и был поставлен этот памятник.

Материалы об Александре Куприне

Александр Куприн в русской Википедии

Сайт, посвященный жизни и творчеству Александра Куприна

Лекция: раннее творчество Александра Куприна

Лекция: позднее творчество Александра Куприна

«Никому не нужен»: почему Куприн мечтал о возвращении в СССР (статья в «АиФ»)

Статья о Куприне в энциклопедии «Вокруг света»

Книги Александра Куприна в интернет-проекте Lib.ru