Краткое содержание гоголь игроки точный пересказ сюжета за 5 минут

• Краткие содержания
• Гоголь
• Игроки

Главные действующие лица комедийной пьесы «Игроки» — картежники Швохнев, Кругель и Утешительный, которые виртуозно обманывают и обкрадывают заезжего шулера Ихарева. При первоначальном знакомстве они делают вид будто бы не знают о способностях Ихарева искусно владеть и картами и наличием крапленой колоды. Он же целенаправленно садится играть с ними, ведь слухи о мастерстве и умениях этой компании уже давно ходят по свету. Желая переплюнуть великих знатоков своего дела главный герой сам попадает в сложную ситуацию.

Компания друзей картежников разыгрывает целый спектакль и в итоге предлагает ему дружбу и партнерство. Оказывается, тут же, в трактире, сейчас проживает зажиточный помещик Глов – он приехал в город, чтобы заложить свое имение. Деньги нужны ему в ближайшее время, ведь он выдает замуж любимую дочь. Заклад, который он рассчитывает получить составляет 200 тысяч. Сам Глов очень серьезный и рассудительный и уговорить его сыграть в карты совершенно не получается. На удачу, обстоятельства складываются так, что помещику необходимо возвращаться к себе в деревню, а вместо себя он оставляет своего молодого сына Сашу — дожидаться денег. Саша горяч и беспечен, и сговорившиеся шулеры думают, что обмануть его будет плевым делом.

После отъезда отца, опытные игроки быстро втягивают сына помещика в карточную игру и в считанные минуты выигрывают у него 200 тысяч рублей. Саша раздосадован и даже делают попытку застрелиться, но его останавливают. Игроки ликуют и надеются что приказ не будет сильно тянуть с выдачей денег.

Когда выясняется, что необходимо ждать еще 4 дня до получения средств, Швохнев, Кругель и Утешительный приходят в отчаянье – у них запланировано следующее дело и надо срочно уезжать, чтобы обманом выиграть большую сумму у следующих жертв. Тогда, после недолгих уговоров Ихарев отдает им 80 тысяч, с которыми он приехал в трактир, а сам получает векселя на все 200 тысяч Глова.

На следующее утро его ждет ошеломляющее открытие – сын помещика Саша раскрывает ему правду – все от начала до конца было постановочной игрой, а он сам приглашенным актером, и никаких денег нет и никогда не было. Ихарев сначала собирается бежать в суд, но сразу осознает глупость этой мысли.

После прочтения можно сделать вывод о том, что как бы ты не был хитер и изворотлив всегда найдется тот, кто перехитрит тебя.

Можете использовать этот текст для читательского дневника

Краткое содержание «Игроков»

Действие происходит на протяжении одного дня в трактире провинциального города. В трактир заселяется Ихарев, карточный игрок и шулер, недавно выигравший восемьдесят тысяч. Про это узнают трое приятелей-шулеров, также проживающих в трактире и давно мечтающих обыграть кого-нибудь на крупную сумму: Швохнев, Кругель и Утешительный. Они знакомятся с Ихаревым и признаются ему, что сами они такие же шулера, как и он, и предлагают ему войти в их компанию. Ихарев с радостью соглашается.
Тем временем трое друзей сообщают Ихареву, что в трактире проживает помещик Глов, который заложил своё имение из-за свадьбы дочери и должен вот-вот получить за него двести тысяч. Они приглашают Глова к себе и расспрашивают его, однако тот сообщает, что уезжает домой, а дожидаться денег оставляет сына Александра. После отъезда Глова-старшего компания приглашает Александра, который мечтает стать гусаром, и убеждает его, что настоящий гусар должен быть картёжником. Глов-младший проигрывает компании двести тысяч и оставляет им вексель на эти деньги.

Позже в трактир приходит чиновник Замухрышкин, разыскивающий Глова. Он говорит, что деньги можно будет получить не ранее чем через две недели. Когда чиновник уходит, Утешительный делает вид, что бежит за ним, чтобы предложить ему взятку за скорейшее рассмотрение дела. Затем Швохнев, Кругель и Утешительный рассказывают Ихареву, что им нужно срочно ехать в Нижний Новгород, куда, по их сведениям, как раз приезжают люди с деньгами, которых можно обыграть. Они предлагают Ихареву, который никуда не спешит, отдать им восемьдесят тысяч, взяв взамен вексель от Глова на двести тысяч. Ихарев соглашается и радуется своему обогащению. Внезапно появляется Глов-младший, который сообщает, что ни он, ни Глов-старший, ни Замухрышкин не были теми, за кого себя выдавали, а были подставными лицами, нанятыми троицей. Между тем, обманув всех, трое шулеров уезжают из города. Ихарев произносит возмущённую речь о том, что кругом одни плуты и мошенники.

Анализ пьесы

Гоголя принято считать мастером мистических сюжетов, но его драматические произведения удивительно реальны. В отличие от пушкинской «Пиковой дамы», в «Игроках» нет никакой «чертовщины». Если Германн добивается тайны трех карт у старухи-графини, то Ихарев просто создает крапленую колоду. У Пушкина загадочное наследие графа Сен-Жермен, у Гоголя – шулерская технология. «Чудо» создано своими руками, хотя стремление разбогатеть при помощи игры у героев одинаковое.
Интерес к карточной теме у писателей такого масштаба не случаен. Игра стала в царской России повсеместным явлением, особенно в высших и средних слоях общества. Ихарев прямо говорит об этом:

Всякий или проигрался, или намерен проиграться

В 1820-1840 годах шулерство превратилось в полулегальный способ заработка. Страну наводнили многочисленные мошенники, которые гастролировали в провинциальных городах и обыгрывали недалеких купцов, дворян и чиновников.

Это явление и отобразил Гоголь в «Игроках». Мошенничество в картах является здесь нормой жизни, а обман стал общепринятым средством достижения успеха. Шулер Ихарев, попавшийся на удочку еще более ловкого плута Утешительного, произносит в последнем монологе грустную правду: «Такая уж надувательная земля».

Одноактная пьеса «Игроки» традиционна по форме и оригинальна по содержанию. Темы обманутого мошенника и карточной игры были очень популярны в то время на театральных подмостках. Но Гоголь разворачивает перед зрителем необычную интригу. Чтобы обмануть Ихарева, компания шулеров разыгрывает настоящий спектакль. Режиссер этого действа – Утешительный, ему же принадлежит сценарий. Среди актеров есть постоянные члены труппы (Кругель, Швохнев) и ангажированные (младший Глов, Замухрышкин).

Трудно однозначно отнести пьесу к одному из комедийных направлений. Есть в «Игроках» элементы комедии нравов, положений и характеров, а неожиданная развязка позволяет причислить произведение к комедии интриги.

Главный герой Ихарев – личность довольно противоречивая. Его нельзя назвать злодеем в полном смысле. Это мошенник «первой степени», но только за карточным столом. Ихареву даже в голову не приходит, что новые товарищи могут подготовить такую изощренную ловушку вне игры.

Зарабатывать деньги хлопотами по хозяйству Ихарев не хочет. Два имения и 180 душ крепостных могут приносить «по три тысячи ежегодного дохода», а шулерство за один вечер способно сделать «владетельным принцем». Но, кроме наживы, плутовство в картах привлекает героя возможностью одержать верх над теми, кто не так умен и ловок. Разыгранное представление Ихарев принимает за чистую монету не потому, что глуп и легковерен, а потому, что свято убежден: он умнее Утешительного и компании.

Совсем иной тип мошенника представляет Утешительный. Автор отчетливо показывает разницу в одном из диалогов этих персонажей. Глава шулерской шайки говорит, что он готов обыграть и отца. В следующей реплике Ихарев заявляет, что игрок может быть вполне добродетельным человеком. Утешительный знает, что он злодей и признает себя таковым, не обманывается иллюзией собственной порядочности. Если Ихареву неловко отказать новоявленным подельникам в просьбе, то Утешительному ничего не стоит дважды обмануть юношу. «В риске-то и есть главная добродетель», – считает мошенник.

Следует также обратить внимание на фамилии героев. Утешительный, Замухрышкин, Швохнев и Кругель особых вопросов не вызывают. А вот Ихарев и Глов похожи на усеченные варианты известных фамилий, к примеру, Жихарев и Щеглов. Но зачем Гоголь использует такой прием? В традициях высшего дворянства было принято давать своим незаконнорожденным детям именно такие усеченные фамилии. Так появлялись на свет Ловины от Головиных, Ронцовы от Воронцовых, Бецкие от Трубецких и другие. Скорее всего, Гоголь тонко нам сообщает о происхождении мошенников.

Но есть и другая версия. Николай Васильевич, как и многие его современники, использовал в сюжетах произведений фамилии, ассоциирующиеся с популярными светскими сплетнями и скандалами. Это вызывало дополнительный интерес читателей. Возможно, история обмана Ихарева была созвучна с одним известным эпизодом в мире происшествий, а фамилии героев намекают на истинных действующих лиц.

«Игроки» практически сразу попали под свет рампы. В 1843 году пьесу поставили в Малом театре. Главные роли исполняли знаменитые Щепкин и Садовский. Шостаковича этот сюжет вдохновил на создание оперы. Актуальна пьеса «Игроки» и сегодня. Об этом свидетельствуют экранизации и театральные постановки выдающихся мастеров: Сергея Юрского, Павла Чухрая, Олега Меньшикова, Романа Виктюка. Во Франции по пьесе был снят фильм, в котором роль Швохнева исполнил Луи де Фюнес.

Игрок — Достоевский Федор Михайлович

Федор Михайлович Достоевский

Игрок

(Из записок молодого человека)

Глава I

Наконец я возвратился из моей двухнедельной отлучки. Наши уже три дня как были в Рулетенбурге. Я думал, что они и бог знает как ждут меня, однако ж ошибся. Генерал смотрел чрезвычайно независимо, поговорил со мной свысока и отослал меня к сестре. Было ясно, что они где-нибудь перехватили денег. Мне показалось даже, что генералу несколько совестно глядеть на меня. Марья Филипповна была в чрезвычайных хлопотах и поговорила со мною слегка; деньги, однако ж, приняла, сосчитала и выслушала весь мой рапорт. К обеду ждали Мезенцова, французика и еще какого-то англичанина: как водится, деньги есть, так тотчас и званый обед, по-московски. Полина Александровна, увидев меня, спросила, что я так долго? и, не дождавшись ответа, ушла куда-то. Разумеется, она сделала это нарочно. Нам, однако ж, надо объясниться. Много накопилось.

Мне отвели маленькую комнатку, в четвертом этаже отеля. Здесь известно, что я принадлежу к свите генерала. По всему видно, что они успели-таки дать себя знать. Генерала считают здесь все богатейшим русским вельможей. Еще до обеда он успел, между другими поручениями, дать мне два тысячефранковых билета разменять. Я разменял их в конторе отеля. Теперь на нас будут смотреть, как на миллионеров, по крайней мере целую неделю. Я хотел было взять Мишу и Надю и пойти с ними гулять, но с лестницы меня позвали к генералу; ему заблагорассудилось осведомиться, куда я их поведу. Этот человек решительно не может смотреть мне прямо в глаза; он бы и очень хотел, но я каждый раз отвечаю ему таким пристальным, то есть непочтительным взглядом, что он как будто конфузится. В весьма напыщенной речи, насаживая одну фразу на другую и наконец совсем запутавшись, он дал мне понять, чтоб я гулял с детьми где-нибудь, подальше от воксала, в парке. Наконец он рассердился совсем и круто прибавил:

— А то вы, пожалуй, их в воксал, на рулетку, поведете. Вы меня извините, — прибавил он, — но я знаю, вы еще довольно легкомысленны и способны, пожалуй, играть. Во всяком случае, хоть я и не ментор ваш, да и роли такой на себя брать не желаю, но по крайней мере имею право пожелать, чтобы вы, так сказать, меня-то не окомпрометировали…

— Да ведь у меня и денег нет, — отвечал я спокойно; — чтобы проиграться, нужно их иметь.

— Вы их немедленно получите, — ответил генерал, покраснев немного, порылся у себя в бюро, справился в книжке, и оказалось, что за ним моих денег около ста двадцати рублей.

— Как же мы сосчитаемся, — заговорил он, — надо переводить на талеры. Да вот возьмите сто талеров, круглым счетом, — остальное, конечно, не пропадет.

Я молча взял деньги.

— Вы, пожалуйста, не обижайтесь моими словами, вы так обидчивы… Если я вам заметил, то я, так сказать, вас предостерег и уж, конечно, имею на то некоторое право…

Возвращаясь пред обедом с детьми домой, я встретил целую кавалькаду. Наши ездили осматривать какие-то развалины. Две превосходные коляски, великолепные лошади. Mademoiselle Blanche в одной коляске с Марьей Филипповной и Полиной; французик, англичанин и наш генерал верхами. Прохожие останавливались и смотрели; эффект был произведен; только генералу несдобровать. Я рассчитал, что с четырьмя тысячами франков, которые я привез, да прибавив сюда то, что они, очевидно, успели перехватить, у них теперь есть семь или восемь тысяч франков; этого слишком мало для m-lle Blanche.

M-lle Blanche стоит тоже в нашем отеле, вместе с матерью; где-то тут же и наш французик. Лакеи называют-его «m-r le comte [1]», мать m-lle Blanche называется «m-me la comtesse [2]»; что ж, может быть, и в самом деле они comte et comtesse.

Я так и знал, что m-r le comte меня не узнает, когда мы соединимся за обедом. Генерал, конечно, и не подумал бы нас знакомить или хоть меня ему отрекомендовать; а m-r le comte сам бывал в России и знает, как невелика птица — то, что они называют outchitel. Он, впрочем, меня очень хорошо знает. Но, признаться, я и к обеду-то явился непрошеным; кажется, генерал позабыл распорядиться, а то бы, наверно, послал меня обедать за table d’hot’ом [3]. Я явился сам, так что генерал посмотрел на меня с неудовольствием. Добрая Марья Филипповна тотчас же указала мне место; но встреча с мистером Астлеем меня выручила, и я поневоле оказался принадлежащим к их обществу.

Этого странного англичанина я встретил сначала в Пруссии, в вагоне, где мы сидели друг против друга, когда я догонял наших; потом я столкнулся с ним, въезжая во Францию, наконец — в Швейцарии; в течение этих двух недель — два раза, и вот теперь я вдруг встретил его уже в Рулетенбурге. Я никогда в жизни не встречал человека более застенчивого; он застенчив до глупости и сам, конечно, знает об этом, потому что он вовсе не глуп. Впрочем, он очень милый и тихий. Я заставил его разговориться при первой встрече в Пруссии. Он объявил мне, что был нынешним летом на Норд-Капе и что весьма хотелось ему быть на Нижегородской ярмарке. Не знаю, как он познакомился с генералом; мне кажется, что он беспредельно влюблен в Полину. Когда она вошла, он вспыхнул, как зарево. Он был очень рад, что за столом я сел с ним рядом, и, кажется, уже считает меня своим закадычным другом.

За столом французик тонировал [4] необыкновенно; он со всеми небрежен и важен. А в Москве, я помню, пускал мыльные пузыри. Он ужасно много говорил о финансах и о русской политике. Генерал иногда осмеливался противоречить, но скромно, единственно настолько, чтобы не уронить окончательно своей важности.

Я был в странном настроении духа; разумеется, я еще до половины обеда успел задать себе мой обыкновенный и всегдашний вопрос: зачем я валандаюсь с этим генералом и давным-давно не отхожу от них? Изредка я взглядывал на Полину Александровну; она совершенно не примечала меня. Кончилось тем, что я разозлился и решился грубить.

Началось тем, что я вдруг, ни с того ни с сего, громко и без спросу ввязался в чужой разговор. Мне, главное, хотелось поругаться с французиком. Я оборотился к генералу и вдруг совершенно громко и отчетливо, и, кажется, перебив его, заметил, что нынешним летом русским почти совсем нельзя обедать в отелях за табльдотами. Генерал устремил на меня удивленный взгляд.

— Если вы человек себя уважающий, — пустился я далее, — то непременно напроситесь на ругательства и должны выносить чрезвычайные щелчки. В Париже и на Рейне, даже в Швейцарии, за табльдотами так много полячишек и им сочувствующих французиков, что нет возможности вымолвить сло’ва, если вы только русский.

Я проговорил это по-французски. Генерал смотрел на меня в недоумении, не зная, рассердиться ли ему или только удивиться, что я так забылся.

— Значит, вас кто-нибудь и где-нибудь проучил, — сказал французик небрежно и презрительно.

— Я в Париже сначала поругался с одним поляком, — ответил я, — потом с одним французским офицером, который поляка поддерживал. А затем уж часть французов перешла на мою сторону, когда я им рассказал, как я хотел плюнуть в кофе монсиньора.

— Плюнуть? — спросил генерал с важным недоумением и даже осматриваясь. Французик оглядывал меня недоверчиво.

— Точно так-с, — отвечал я. — Так как я целых два дня был убежден, что придется, может быть, отправиться по нашему делу на минутку в Рим, то и пошел в канцелярию посольства святейшего отца в Париже, чтоб визировать паспорт. Там меня встретил аббатик, лет пятидесяти, сухой и с морозом в физиономии, и, выслушав меня вежливо, но чрезвычайно сухо, просил подождать. Я хоть и спешил, но, конечно, сел ждать, вынул «Opinion nationale» [5] и стал читать страшнейшее ругательство против России. Между тем я слышал, как чрез соседнюю комнату кто-то прошел к монсиньору; я видел, как мой аббат раскланивался. Я обратился к нему с прежнею просьбою; он еще суше попросил меня опять подождать. Немного спустя вошел кто-то еще незнакомый, но за делом, — какой-то австриец, его выслушали и тотчас же проводили наверх. Тогда мне стало очень досадно; я встал, подошел к аббату и сказал ему решительно, что так как монсиньор принимает, то может кончить и со мною. Вдруг аббат отшатнулся от меня с необычайным удивлением. Ему просто непонятно стало, каким это образом смеет ничтожный русский равнять себя с гостями монсиньора? Самым нахальным тоном, как бы радуясь, что может меня оскорбить, обмерил он меня с ног до головы и вскричал: «Так неужели ж вы думаете, что монсиньор бросит для вас свой кофе?» Тогда и я закричал, но еще сильнее его: «Так знайте ж, что мне наплевать на кофе вашего монсиньора! Если вы сию же минуту не кончите с моим паспортом, то я пойду к нему самому».