Анализ стихотворения «Пророк» (А. С. Пушкин)

Стихотворение Александра Сергеевича Пушкина «Пророк», смысл которого скрыт за многочисленными аллегориями и метафорами, увидело свет в 1826 году. Поэтическое описание становления стихотворца, его тяжелого творческого пути стало своеобразным манифестом, определяющим предназначение художника. Произведение было написано в сложный период для Пушкина, сразу после расстрела его товарищей-декабристов. Именно тогда он стал задумываться о миссии художника, творческого человека в обществе. Эти вопросы были затронуты в стихах «Поэту», «Поэт и толпа», «Ответ анониму». Эта же проблема поднимается и в «Пророке».

История создания

Считается, что стихотворение «Пророк» было написано Пушкиным в 1826 году в Михайловском имении. Возможно, толчком для его создания стали раздумья и переживания после казни пяти декабристов и ссылки в Сибирь некоторых близких друзей-лицеистов. В это время Пушкин погрузился в религию. Он читал Библию, которую прислал ему брат, до этого он изучил главную мусульманскую книгу, переведенную на русский язык, и написал цикл стихотворений «Подражание Корану».

В основе сюжета «Пророка» лежит библейская легенда об Исайе. Исайя осознал, что народ грешен и не хочет исправляться, и впал в отчаяние. Тогда он сказал:

Погиб я! Ибо я человек с нечистыми устами и живу среди народа также с нечистыми устами…

И один из серафимов услышал его слова. Он прилетел к Исайе с горящим углем, которым коснулся губ будущего пророка. После этого герой очистился от грехов и услышал послание свыше:

Пойди и скажи этому народу: слухом услышите и не уразумеете, и очами смотреть будете и не увидите, потому что огрубело сердце народа всего.

По велению Господа Исайя должен был нести пророческую службу до конца существования человечества.

Пушкин несколько переосмысливает эту историю. В его произведении пророком становится поэт. В какой-то мере автор сопоставлял себя с лирическим героем, и своему другу П. А. Плетневу писал следующее: «Я – пророк, ей-богу, пророк!». Значит, для самого автора значение стихотворения «Пророк» было очень велико. Позже критик М. О. Гершензон отметит:

Мицкевич несомненно был прав, когда назвал “Пророка” Пушкина его автобиографическим признанием. Недаром в “Пророке” рассказ ведется от первого лица; Пушкин никогда не обманывал. Очевидно, в жизни Пушкина был такой опыт внезапного преображения.

В пушкинском произведении читатель видит одинокого путника, влачащегося в «пустыни мрачной». К нему является шестикрылый серафим, который поначалу аккуратно его преображает: «Перстами легкими как сон…». Отныне герой видит и слышит все, что происходит в мире, для него больше не существует тайн. Но становление пророком происходит через мучение. Освобождение от человеческой сущности и очищение от грехов осуществляются через физические страдания. Поэтому серафим рассекает путнику грудь мечом, вынимает оттуда трепещущее сердце и кладет вместо него пылающий уголь. Для преображения в пророка нужно отказаться от человеческих чувств, например, от страха, от любви, от жалости. После этого герой остался лежать в пустыне без сил, «как труп», но потом он услышал Господа, который призывал исполнить его волю: «Глаголом жги сердца людей».

Так Пушкин определяет предназначение поэта. Таким образом, он, сохраняя сюжет библейской легенды, переносит ее в свою современность: в качестве пророка у него выступает поэт, который должен духовно просвещать и направлять народ, нести ему правду. Возможно, автор видел своих друзей-декабристов такими пророками: они не побоялись императорского суда и вышли против государя, призывая его изменить Россию, хотя знали, что их арестуют и казнят.

Впервые стихотворение было опубликовано в 1828 г. в «Московском вестнике». Некоторые исследователи предполагают, что первоначально «Пророк» — это общее название для цикла из четырех произведений. Такая гипотеза в своем основании имеет свидетельство историка и публициста М. П. Погодина, с которым Пушкин тесно общался. Он утверждал, что из цикла было напечатано лишь одно стихотворение, которое начиналось со слов: «Духовной жаждою томим…». По идее, именно это произведение должно было стать завершающим в цикле, однако только оно вышло в печать.

Анализ пушкинского «Пророка»

Сегодня многие заявляют, что они слышат «голос Бога», тем самым общаясь с ним посредством этого гласа или разных видений. Подобные истории вошли практически во все исторически сложившиеся религии — чего только стоит одна инициация иудея Савла, будущего апостола Павла, которого такой голос «ошарашил и ослепил» (подробнее в Новом Завете, 9 глава книги Деяний). При этом всяческие голоса и видения якобы Бога слышат и видят как правило «пророки», либо основатели религий и на базе информации, полученной от увиденного и услышанного такими знаменитыми людьми выстраиваются религиозные теории и соответствующие им практические культы и психотехники. Очевидно, что в обоих случаях мы имеем дело с эгрегориальной инициацией — после которой наступает период подчинения и согласия «с волей Свыше» (большинство читателей этой публикации видимо знакомо со словом «эгрегор», однако поясним, что грубо говоря эгрегоры это коллективное безсознательное или духовная культура человечества. Подробнее об эгрегорах можно почитать в списке тем наших записей в разделе «Эгрегоры» — vk.cc/4jvKUq). Как мы неоднократно писали, большинство религий «откровения» (когда имеют место голоса и видения) — имеют эгрегориальный характер происхождения. И поэтому в них имеют место иллюзии и наваждения людей, имевших и имеющих отношение к этим эгрегорам, и информация от бога, попавшая в эгрегоры от тех же людей, много мыслящих о боге — в результате чего бог поддерживал лишь те их мысли, которые совпадали с правдой о нём: сам же бог правду о себе и жизни не впихивал и не впихивает в головы людей методом голосов и видений. Попробуем показать это на анализе стихотворения Пушкина «Пророк». Приведём его полностью.

Духовной жаждою томим, В пустыне мрачной я влачился, — И шестикрылый серафим На перепутье мне явился. Перстами легкими как сон Моих зениц коснулся он. Отверзлись вещие зеницы, Как у испуганной орлицы. Моих ушей коснулся он, — И их наполнил шум и звон: И внял я неба содроганье, И горний ангелов полёт, И гад морских подводный ход, И дольней лозы прозябанье. И он к устам моим приник, И вырвал грешный мой язык, И празднословный и лукавый, И жало мудрыя змеи В уста замершие мои Вложил десницею кровавой. И он мне грудь рассёк мечом, И сердце трепетное вынул, И угль, пылающий огнём, Во грудь отверстую водвинул. Как труп в пустыне я лежал, И бога глас ко мне воззвал: «Восстань, пророк, и виждь, и внемли, Исполнись волею моей, И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей».

Общепризнанно считать, что в «Пророке» А.С. Пушкин изобразил себя как поэта, призванного Свыше «жечь сердца людей». Но всё его творчество не соответствовало такому призванию — по сути «зомбировать» людей своим «глаголом» так, как его якобы «зазомбировал» якобы «Бога глас». Миссия такого поэта-пророка не подходит А.С.Пушкину потому, что Бог никогда и никого не зомбирует даже на верность Ему (как об этом сказано в Коране: «Нет принуждения в религии»). Но что же тогда? Этим произведением А.С.Пушкин как бы примерял на себя роль пророка-основателя религии, пытаясь в стихах передать переживания эгрегориальной инициации такого пророка. Творческие люди, к которым, несомненно, относился А.С.Пушкин, вполне могут испытывать на себе приливы эгрегориальной инициации, после чего такому таланту, как А.С.Пушкин осталось лишь сопоставить характер того, что написано в Библии и эти свои ощущения. Какая это была религия? В первую очередь стихотворение А.С.Пушкина относится к Ветхому Завету. Поэт знал Библию, много размышлял над её происхождением, результатом чего явилось это стихотворение. В нём поэт впервые в истории открыто обозначил и выявил алгоримику эгрегориальной инициации «пророков»:

И он мне грудь рассёк мечом, И сердце трепетное вынул, И угль, пылающий огнём, Во грудь отверстую водвинул.

После этого безсердечный — лишённый человеческого сердца, а, следовательно, и индивидуальности и совести и Любви — «пророк» идёт и «жжёт сердца людей» эгрегориальным глаголом («жаром» трансляции), исходящим из его сердечного «угля», а все, и он тоже, принимают это за «Бога глас». Поэт имел в виду не себя, конечно: он писал по-крупному, пытаясь войти в роль пророков-основателей религиозных систем.

«Пророк» написан по мотивам ветхозаветного сюжета книги «Пророка Исайи» гл.6: 5-8:

«5. И сказал я: горе мне! погиб я! Ибо я человек с нечистыми устами, и живу среди народа также с нечистыми устами, и глаза мои видели царя, господа саваофа. 6. Тогда прилетел ко мне один из серафимов, и в руке у него горящий уголь, который он взял клещами с жертвенника, 7. И коснулся уст моих и сказал: вот это коснулось уст твоих, и беззаконие твое удалено от тебя, и грех твой очищен. 8. И услышал я голос Господа говорящего: кого Мне послать? И кто пойдет для Нас? И я сказал: вот я, пошли меня».

Судя по творчеству А.С.Пушкина, ему был противен «образ» как библейского, так и новозаветного «Богов» (так же Пушкин не принимал смерть и воскресение библейского Христа) — злых, мстительных с их посмертным воздаянием и призывом к послушничеству властям и церквям. При этом в день написания «Пророка», 8 сентября 1826 года, А.С.Пушкин встречался с царём Николаем I, после чего вечером он написал стихотворение. Видимо А.С.Пушкин был разочарован встречей: его глаза «видели Царя» (как у Исайи 6:5) и психика («сердце») этого царя была безнадёжно в плену библейской концепции. Под впечатлением весьма глубокого проникновения библейских извращений в психику людей Русской цивилизации — от простого крестьянина до царя — А.С.Пушкин пишет послание в будущее (действительно как настоящий Пророк) о том, что все религии не от Бога, а от шестикрылого Сатаны (очевидно, что в первую очередь Пушкин имел в виду оба Завета Библии, однако и другие религиозные системы рано или поздно попали под власть шестикрылого «серафима»). Тема же книги «Пророка Исайи» выбрана не случайно: она — «ключ» к пониманию лживости Нового Завета (в смысле доктрины смерти и воскресения как всеобщего искупления и «спасения»). Но охват тематики происхождения религий в «Пророке» не заканчивается на библейской теме. Первые строчки стихотворения в сжатом виде описывают стандартный путь практически всех «пророков»-основателей крупных религиозных систем:

Духовной жаждою томим, В пустыне мрачной я влачился, И шестикрылый серафим На перепутье мне явился.

Так в пустыне (либо в длительном уединении) в поисках духовных истин, согласно религиозным преданиям, начинали библейский Моисей, Заратуштра, Будда, Мухаммад… Все они, также согласно преданиям, слышали голоса и/или видения. Свойства эгрегориального «Бога» приписали и Христу — после чего он стал субъектом-духом, внушающим разным людям разные вещи. Именно с таким «Богом» встретился главный новозаветный «социолог» — апостол Павел на пути в Дамаск, став после этого «пророком»-вещателем для ранних «христианских» общин и церквей. В заключении напомним ещё раз: Бог не вторгается в психику людей (какой бы они не принимали для себя социальный и религиозный статус) с помощью голосов, сияющих видений, обуянности, ошеломляющих образов и чудесных явлений: он общается с людьми тихо, без «спецэффектов» и трансовых «психотехник», обращаясь к сознанию всех без исключения людей на практике, доступной индивидуальному пониманию, через язык жизни, интуицию — что полностью исключает «зомбирование» даже правдой-истиной.

Источник

Жанр, направление, размер

В стихотворении «Пророк» чувствуются возвышенность, торжественность и патетика, что свойственно такому литературному жанру, как ода. Оно написано четырехстопным ямбом, что тоже характерно для оды. Поэтому данное произведение можно отнести именно к ним, однако некоторые считают «Пророка» элегией, так как в нем затронута вечная, неразрешимая тема, и даже притчей, исходя из библейской тематики сюжета. Поэтому в отношении «Пророка» многие употребляют термин «философская лирика».

Обычно творчество Пушкина относят к романтическому и реалистическому направлениям, однако в данном случае речь идет, скорее, о классицизме. Философская лирика здесь раскрывается через интерпретацию библейского сюжета при помощи торжественного стиля и старославянизмов. Но в лирическом герое есть черты романтического персонажа – он в одиночестве блуждает по пустыне, ища ответы на свои вопросы и убегая от общества.

Старославянизмы в произведениях А.С. Пушкина

С произведениями А. С. Пушкина мы связываем начало развития современного русского литературного языка. Действительно, язык пушкинских произведений отличен не только от языка литературных предшественников, но и от построения текстов многими его современниками. Это «новое» можно заметить на примере использования каких-либо единиц, например, старославянизмов.

Фрагмент картины И. Репина «Пушкин в Царском Селе»

Слова, заимствованные русским языком из старославянского — старославянизмы, со времён ломоносовской теории трёх штилей использовались русскими писателями с целью придания тексту торжественности, т. е. функция этих слов заключалась в «переключении» на высокий стиль.

Старославянизмы в произведениях Пушкина несут гораздо более разнообразную стилистическую нагрузку. Кроме традиционной функции, они служат созданию колорита эпохи, используются в отнюдь не торжественных описаниях — в стилистически нейтральных текстах, в обыденной речи и даже в функции снижения стилевой окраски, а иногда и в ироническом размышлении. Способствует столь разнообразной игре старославянизмами использование синтаксиса, который делает заимствованные слова не столь заметными, помогая вхождению в живой язык.

Насыщены старославянскими словами многие пушкинские стихотворения: «Анчар», «Пророк», «К морю», «Погасло дневное светило», «Талисман», «Под небом голубым», «Гречанка», «Чёрная шаль» и др. Более крупные произведения демонстрируют мастерство поэта в использовании старославянских слов, исходя их различных творческих задач. В «Песни о Вещем Олеге» старославянизмы помогают ощутить дух времени, в сказках — создать атмосферу сказочности, мифологического хронотопа. В произведении «Медный всадник» старославянские слова выстраивают две стилистические линии: торжественность в повествовании о Петре I и нейтральность, переходящую в сниженность, когда речь идет о злоключениях Евгения, причём во второй линии старославянизмы сосуществуют в тексте наравне с исконно русскими словами. А в «Евгении Онегине» старославянское слово вдруг становится доминантой иронического высказывания.

Старославянизмы Пушкина «укладываются» в принятую классификацию этих элементов языка.

Фонетические старославянизмы

— неполногласие: сочетания -ра-, -ла-, -ре-, -ле- в пределах одной морфемы, которым соответствуют полногласные сочетания -оро-, -оло-, -ере-, -еле- в исконно русских словах: мрачный, влачился, глас («Пророк»); древо, хладными, пределы («Анчар»); Град на острове стоит / с златоглавыми церквями… («Сказка о царе Салтане»); златая цепь, пленяет, чредой, брег («Руслан и Людмила»); взор омрачился, позлащенное стремя, бранное поле, прах, у брега, владыка, врат («Песнь о Вещем Олеге»); град Петров, из топи блат (болот), влачил (о Евгении) («Медный всадник»); язык Италии златой («Евгений Онегин»).

А вот пример того самого иронического высказывания из «Евгения Онегина», доминантой которого становится старославянизм:

Мечты, мечты! Где ваша сладость?
Где, вечная к ней рифма младость?

— сочетание жд на месте русского ж: виждь («Пророк»), природа жаждущих степей («Анчар»).
— ударный Е на месте русского Ё: на почве, зноем раскаленной (рифмуется со словом вселенной), в путь потек (рифмуется со словом человек) («Анчар»).

— щ на месте русского ч: град полнощных стран краса и диво, полнощная царица («Медный всадник»).

Словообразовательные старославянизмы

— старославянские приставки на з-, с-, пре-: воззвал, восстань («Пророк»); как взмолится золотая рыбка («Сказка о золотой рыбке»); восхищения не снесла («Сказка о мёртвой царевне»); возглашают над собою («Сказка о царе Салтане»); препоручу («Медный всадник»).

— суффиксы -ств-, -ость, -знь: Зима! Крестьянин торжествуя… («Евгений Онегин»); Не гонялся бы ты, поп, за дешевизною («Сказка о попе и работнике его Балде»).

— компоненты сложных слов благо-, добро- и др.: Благодарствуй за обед («Сказка о мёртвой царевне»).

Морфологические старославянизмы

Использование устаревших форм: виждь, мудрыя, гад (форма Р. п. мн. ч.) («Пророк»); вешни дни («Медный всадник»); весок горючий («Анчар»).

Обращения Отче, Боже, други часто встречаются в поэтических строках Пушкина: Вы, отроки-други, возьмите коня («Песнь о Вещем Олеге»).

Лексические старославянизмы

Это христианские слова, которые можно узнать по отвлечённому значению, религиозной соотнесенности или называнию частей тела «по-другому»: пророк, серафим, глагол, десница, перстами, уста, горний («Пророк»); чело, тлетворный («Анчар»); Ланиты жизни лишены, / Cвинцовой бледностью покрыты («Руслан и Людмила»).

Часто пушкинские строки наполнены старославянизмами различных типов:

Блеснул кровавый меч в неукротимой длани
Коварством, дерзостью венчанного царя;
Восстал вселенной бич — и вскоре новой брани
Зарделась грозная заря. («Воспоминания в Царском Селе»)

Пушкинские старославянизмы многофункциональны, поэт предоставляет им целый спектр стилистических ролей, вводя эти слова в современный литературный язык, строя с ними другие отношения по сравнению с авторами предыдущей эпохи.

Виктория Прокофьева

28 октября 2015, 22:09
Поделиться публикацией:

Композиция и конфликт

Стихотворение «Пророк» не поделено автором на части, однако его можно поделить на три смысловые составляющие:

лирический герой находился в начале своего пути. Он «в пустыне мрачной влачился». Туда он попал из-за того, что его терзали душевные метания, которые не утихали. И тогда к нему на перепутье приходит посланник с небес – серафим. Пушкин отмечает, что ангел был шестикрылым – то есть самым приближенным к Богу;
вторая часть посвящается преображению путника: его глаза раскрываются, уши наполняются звоном, «лукавый язык» был заменен на «жало мудрыя змеи», а сердце – на пылающий уголь. Любопытно, что многие теологи трактуют Змея как образ самого Иисуса Христа;
наступает перерождение героя, и он слышит голос Бога, который говорит ему о его предназначении.

Эти части можно условно назвать экспозицией, завязкой и кульминацией. По факту финал остается открытым: если абстрагироваться от личности Пушкина, читатель не узнает, примет ли герой свою судьбу или нет.

Что касается конфликта, то в данном случае от реализуется поверхностно: это типический для романтизма конфликт между личностью и обществом. О нем нам намекают лишь в первых строках.

Семантико-стилистические признаки

С точки зрения семантической старославянизмы обозначают церковно – религиозные, научные и абстрактные понятия (господь, пророк, святой, грех, креститель, истина, сознание, мудрость, тщеславие, совесть, сомнение).

Старославянизмы – наиболее значимый пласт лексических элементов, вошедших в русский литературный язык. В зависимости от стилистической окраски и употребления старославянизмы можно разделить на три группы: а) слова, утратившие свою специфическую окраску и вошедшие в активный словарный запас в качестве единственных наименований (враг, праздник, бездна, вред, среда, здравствуй, казнь, овощи); б) старославянизмы, употребляемые в современном языке наряду с русскими вариантами и отличающиеся от них семантической и стилистической окраской (страна – сторона, хранить – хоронить, краткий – короткий, власть — волость); в) старославянизмы, перешедшие в разряд архаизмов (по смыслу они тождественны соответствующим русским вариантам): (агнец – ягненок, брег – берег, ланиты — щеки, перст – палец длань – ладонь, рука, чело – лоб, очи – глаза, уста – губы, перси – грудь, всуе – напрасно, днесь – теперь, се — вот). Многие из них в прошлом веке были неотъемлемой частью поэтической лексики. Большинство старославянизмов этой группы выделяются книжной окраской, торжественным, приподнятым звучанием (младость, брег, воспеть, священный, сладостный, глас, власы, златой, младой, нетленный, вездесущий).

Образы и символы

Можно выделить три основных образа: путника, серафима и Бога.

Лирический герой – простой человек, который перерождается в пророка для важной миссии, обозначенной как «глаголом жечь сердца людей». Образ пророка у Пушкина напоминает евангельского персонажа, но между тем цель лирического героя – открыть людям истину через свое творчество, в то время как Исайя должен был проповедовать Божьи законы.
Обычный человек не способен смело говорить правду, как это делал Исайя, поэтому к нему, как и к библейскому пророку, спускается помощник с небес – шестикрылый серафим. Серафим – это высший чин среди ангелов, они наиболее приближены к Богу, поэтому именно серафиму доверяют перерождение поэта, мучительное и болезненное.
Сам Господь появляется в конце произведения и объясняет пророку его предназначение. Он выступает здесь в качестве своеобразного наставника, который определяет цель жизни человека.

Среди символов основными можно назвать пустыню и перепутье. Пустыня в Священном Писании описывается как место встречи человека с Богом, место для покаяния, выбора и обретения свободы. Именно поэтому и для своего сюжета Пушкин в качестве места действия выбирает пустыню. А перепутье – это место расходящихся дорог, но в переносном значении – состояние сомнения, выбора дальнейшего пути. Именно на перепутье к путнику спускается серафим, чтобы помочь ему определиться с дальнейшим путем.

Темы и проблемы

Тематику и проблематику произведения пронизывают библейские мотивы, об источнике и смысле которых Многомудрый Литрекон рассказал под заголовком «История создания».

Основной темой стихотворения является тема предназначения поэта. Для Пушкина «Пророк» — это своеобразное рассуждение и о смысле своей жизни. Назначение поэзии – это говорить людям правду, поднимать такие проблемы, которые видишь будто только ты, в то время как остальные трусливо молчат.
Столь же важна тема поэта и поэзии. Для Пушкина его творчество было столь же свято, как слово Божие, через него он проповедовал людям высокие христианские добродетели: доброту, любовь к ближнему, стремление к справедливости, отзывчивость, гуманизм. В этом автор видит священный долг каждого поэта.
Пушкин также затрагивает тему пророка. Избранный Богом будет одинок, но без страха и сомнения он должен пытаться с достоинством выполнить свое предназначение, даже если его лишат радостей человеческой жизни.
Тема любви к ближнему тоже имеет место быть, ведь источник силы пророка — желание помочь людям.
Отсюда вытекает основная проблема произведения – мученический путь праведника. Пророк имеет дар и божье провидение, но он отрезан от общества, которому служит. Пушкин и сам не раз был предан теми, кто, казалось бы, был его другом. Но таков жребий избранника – он постигается через страдания.
Взаимоотношения пророка и окружающего мира — отдельная проблема произведения. Неслучайно Бог приходит к нему в пустыне, где нет людей. Очевидно, что большинство не готово принять истину, не готово узреть Бога, поэтому ему, всемогущему, все же нужен глашатай. Но и сам пророк обречен на непонимание и презрение толпы, ведь она слепа и глуха к истине. Эту проблему будет развивать в своем «Пророке» М.Ю. Лермонтов, вот сравнительный анализ этих произведений.

Смысл

Основная идея, которую пытается донести Пушкин, — это преодоление страха следовать своему сердцу, своему предназначению. Автор показывает это на примере поэта. В Российской империи существовало множество проблем, о которых дворяне боялись говорить, но пытались поднять в своем творчестве литераторы. И хотя цензурные уставы, появившиеся во время правления Николая II, всячески препятствовали этому, писатели искали различные способы отражения проблем в своих текстах. Это и есть цель пророка — «глаголом жечь сердца людей».

Пушкин говорит об поэтическом таланте как о даре свыше, потому что многими он воспринимался именно в таком ключе. Кроме того, в XIX веке православие было официальной религией России, и Бог – это тот, к кому человек может обратиться в минуты отчаяния. Автор, говоря об одиночестве избранника среди людей, подчеркивает, что всегда есть тот, кто его поддерживает. Поэт, который должен «жечь глаголом сердца людей», будет встречать в народе непонимание и равнодушие, как было с Исайей, прославлявшим Господа среди иудеев, поклонявшимся идолам. Таковая главная мысль произведения.

Критик В. С. Соловьев о Пушкина воплощает в себе «идеальный образ истинного поэта в его сущности и высшем призвании», и в нем автор «открывает нам свои мысли или свои внутренние опыты относительно существенного характера и значения поэзии, художественного гения вообще и настоящего призвания поэта» <?…>

Можно сделать вывод, что стихотворение «Пророк» стало своеобразным литературным манифестом о гражданской миссии поэзии, написанным уже сформировавшимся и признанным поэтом. В дальнейшем Пушкин продолжит эту тему в других своих произведениях. Кроме того, спустя годы другие поэты будут писать свои произведения, так или иначе ссылаясь на «Пророка» — полемизируя или соглашаясь с ним. Произведения Пушкина живы уже почти два века, а читатели неустанно к ним обращаются. В этом смысле он стал тем пророком, о котором писал.

Средства выразительности

Для создания и раскрытия темы автор использует различные тропы:

сравнения – «как труп», «как у испуганной орлицы», «легкие как сон»;
метафоры – «неба содроганье», «глаголом жги сердца людей», «И внял я неба содроганье»;
аллитерация – «Отверзлись вещие зеницы», «И гад морских подводный ход»;
старославянизмы и устаревшие слова – «вещий», «десница», «уста», «зеницы»;
эпитеты – «шестикрылый», «грешный», «празднословный и лукавы», «испуганной», «дольней», «кровавой»;
церковная лексика – «внемли», «виждь»;
анафора (единоначатие) – многие строки начинаются с союза «и»;
эпифора (одинаковый конец строк) – «Моих зениц коснулся он, / … Моих ушей коснулся он».

С их помощью Пушкин также создает чувство торжественности и возвышенности, которые нужны для схожести с библейскими текстами.

Автор: Альбина Исмаилова

Анализ стихотворения Александра Сергеевича Пушкина «Пророк»

Анализ стихотворения Александра Пушкина «Пророк»

Духовной жаждою томим, В пустыне мрачной я влачился, — И шестикрылый серафим На перепутье мне явился. Перстами легкими как сон Моих зениц коснулся он. Отверзлись вещие зеницы, Как у испуганной орлицы. Моих ушей коснулся он, — И их наполнил шум и звон: И внял я неба содроганье, И горний ангелов полет, И гад морских подводный ход, И дольней лозы прозябанье. И он к устам моим приник, И вырвал грешный мой язык, И празднословный и лукавый, И жало мудрыя змеи В уста замершие мои Вложил десницею кровавой. И он мне грудь рассек мечом, И сердце трепетное вынул, И угль, пылающий огнем, Во грудь отверстую водвинул. Как труп в пустыне я лежал, И бога глас ко мне воззвал: «Восстань, пророк, и виждь, и внемли, Исполнись волею моей, И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей».

Три вида шифтеров — переключатели от реальности к образу, от реальности к языку и от образа к языку. Для передачи первого типа, от технологической вещи к иконической, главным шифтером служит выкройка, которая своим рисунком схематически и аналитически воспроизводит действия, осуществляемые при изготовлении этой вещи; к этому стоит прибавить и графические или фотографические приемы, позволяющие показать технический субстрат какой-либо видимой формы или «эффекта», — акцентировку движений, укрупненные планы деталей, угол зрения при съемке. Для передачи второго типа, от технологической вещи к вещи-описанию, основным шифтером является то, что можно назвать инструкцией, указаниями для пошива.

В представленном стихотворении Александра Сергеевича Пушкина «Пророк», мы можем наглядно просмотреть три типа шифтеров. Я постараюсь показать их на примерах. По большей части в первый тип шифтеров предполагает использование одних глаголов и числовых величин, которые создают собственно выкройку произведения.

В данном стихотворении строчки:

«Духовной жаждою томим, В пустыне мрачной я влачился, И шестикрылый серафим На перепутье мне явился.»

отображают условленную реальность. Переход к абстрактности, ирреальности отображается уже в следующих двух строках, точно также — посредством глагола. Как только шестикрылый серафим коснулся зениц главного героя, он отошел от действительности. Все дальнейшие строчки показывают потустороннее явление. А возвращают обратно главного героя в действительность лишь к концу стихотворения строками:

«Как труп в пустыне я лежал, И бога глас ко мне воззвал: «Восстань, пророк, и виждь, и внемли, Исполнись волею моей, И, обходя моря и земли, Глаголом жги сердца людей».

Второй тип шифторов, который мы можем увидеть, можно просмотреть на лексическом уровне. Основа «Пророка» — церковнославянская и книжно-поэтическая лексика, создающая вместе с другими средствами (синтаксическими, метрическими, звуковыми) поэтически-возвышенный тон повествования. Мы не найдём у Пушкина другого стихотворения, столь насыщенного лексикой такого рода. Пушкин использует в стихотворении старославянизмы разной стилистической яркости и употребительности: есть такие часто встречающиеся, как перст, уста, десница, глас, вещий, и такой сравнительно редкий архаизм, как глагол («слово, речь»).

Церковнославянизмы в стихотворении особым образом дифференцируются: лексика, придающая повествованию библейский колорит; грамматические формы, которые создают повествовательно-риторический тон, близкий к библейскому сказанию; символика церковно-религиозного плана.

Следует сказать ещё об одной особенности «Пророка»: многие слова стихотворения уникальны, ибо встречаются два-три, а порой и один раз в произведениях Пушкина. Один раз в огромном наследии поэта встречаются: празднословный, отверзлись, подводный, прозябанье, водвинуть, гад; два раза: орлица, перепутье; три раза: жало, горний, глагол (в значении «слово, речь» — два раза). Редко встречаются и слова влачиться, зеница, внять, дольний, отверстый, воззвать, исполниться (в значении «наполниться, проникнуться чем-то»).

Лексика стихотворения отличается большой образностью, и образная система его поэтому особенно сложна и необычна. Слова типа пустыня, духовный, пророк совмещают в себе как бы два плана, два смысла – библейский и житейский. И эти два смысла слиты здесь, в этом поэтическом контексте, в некое синкретическое единство. Пророк – это и пророк, и поэт; пустыня – это и место уединения, отдалённое от центра, и мир, лишённый божественного начала, света и т.д.

И, наконец, третий тип шифтеров. В пустыне мрачной я влачился…

В этой строке особенно ярко проявилась двуплановость стихотворения. Мрачная пустыня – место, где человек остро чувствует своё одиночество, в библейском смысле – место, утратившее божественное начало, духовный свет.

Существенным элементом стихотворения является образ «жизненного процесса», воплощённый в сочетании влачиться в пустыне. Здесь поэт выбирает церковнославянский глагол с отрицательной экспрессивной окраской: влачиться – «вести мучительную, тягостную жизнь». В современном русском языке это слово употребляется лишь в составе фразеологического оборота влачить существование.

И шестикрылый серафим

На перепутье мне явился.

Образ жизненной пустыни здесь дополняется новым образом – перепутья в пустыне. И здесь мы сталкиваемся со сложным, комплексным значением слова. С одной стороны, перепутье – это место, где перекрещиваются или расходятся дороги, с другой – в нём воплощено и переносное значение выражения – быть на перепутье – «сомневаться, находиться в состоянии колебания, выбора жизненного пути».

Шестикрылый серафим. Слово шестикрылый в словарях не встречается. Л.В. Щерба даёт следующее толкование: «сделано по живому образцу, шестипалый». По мнению учёного, корни этого образа церковнославянские и греческие.

В понимании смысла стихотворения немаловажную роль играет и изначальное значение слова серафим – «пламенеющий, горящий». Именно серафим в состоянии преобразить пророка, а затем зажечь его сердце пламенной любовью к человечеству.

Начинается преображение пророка:

Перстами лёгкими как сон

Моих зениц коснулся он…

Отметим поразительную точность и экспрессивность сравнений: как сон, то есть подобно чему-то почти неощутимому, рассеянному в воздухе. И далее: Как труп в пустыне я лежал… Абсолютная лёгкость сменяется абсолютной неподвижностью, безжизненностью.

Значение первого сравнения усиливается, кроме того, глаголом коснуться – «дотронуться слегка, притронуться».

Отверзлись вещие зеницы…

Отверзтись — значит открыться, раскрыться. Этот устаревший глагол имел и другое, более архаичное значение: «сделаться способным к уразумению, принятию чего-либо».

Вещие зеницы – «видящие скрытое для остальных, проникающие в сокровенные тайны жизни».

Концепция «Я»-«другой», реализуется в тексте, по большей части, я думаю, за счет глаголов. Когда нам рисуется действительная ситуация – герой находится в пустыне, он неотделим от самого себя, но как только появляется шестикрылый серафим, он словно переносит в героя в потустороннюю реальность, так его образ переходит в категорию «другой».

🗹