Слуга П. И. Чичикова — лакей Петрушка
Образ и характеристика лакея Петрушки в поэме «Мертвые души»:
Лакей Петрушка — это один из двух крепостных крестьян, которыми владеет Чичиков. Вторым крестьянином является кучер Селифан. Так как господин Чичиков владеет только одной семьей крепостных, то, судя по всему, Селифан и Петрушка, являются родственниками.
Возраст Петрушки — около 30 лет. Лакей Петрушка донашивает старую одежду своего барина. О внешности героя известно, что он выглядит сурово, у него крупные нос и губы:
«… лакей Петрушка, малый лет тридцати, в просторном подержанном сюртуке, как видно с барского плеча, малый немного суровый на взгляд, с очень крупными губами и носом…»
«… Петрушка ходил в несколько широком коричневом сюртуке с барского плеча и имел, по обычаю людей своего звания, крупный нос и губы…»
«…обыкновенно суровая его наружность на этот раз как будто несколько прояснилась…»
У Петрушки «молчаливый характер» в отличие от разговорчивого кучера Селифана:
«…Характера он был больше молчаливого, чем разговорчивого…»
«… Что думал он в то время, когда молчал, – может быть, он говорил про себя…»
Петрушка бывает упрям и порой показывает свой характер. Например, он требует от хозяина гостиницы подать ему блин:
«…блин, который удалось ему вытребовать у хозяина гостиницы…»
Петрушка — «просвещенный» лакей. Он чувствует тягу к «просвещению» и читает книги. Правда, смысл книг он мало понимает, но получает удовольствие от процесса чтения:
«…имел даже благородное побуждение к просвещению, то есть чтению книг, содержанием которых не затруднялся: ему было совершенно все равно, похождение ли влюбленного героя, просто букварь или молитвенник, – он всё читал с равным вниманием; если бы ему подвернули химию, он и от нее бы не отказался. Ему нравилось не то, о чем читал он, но больше самое чтение, или, лучше сказать, процесс самого чтения, что вот-де из букв вечно выходит какое-нибудь слово, которое иной раз черт знает что и значит…»
Несмотря на свою тягу к просвещению, Петрушка постоянно странно пахнет — возможно, потому что редко моется. Лакей хочет казаться «утонченным» слугой, но его неприятный запах и грубая внешность сводят на нет все усилия:
«…Ты, брат, черт тебя знает, потеешь, что ли. Сходил бы ты хоть в баню…» (Чичиков — Петрушке) Петрушка.
«… лакей Петрушка […] успел притащить свою шинель и вместе с нею какой-то свой собственный запах …»
«… всегда с собою какой-то свой особенный воздух, своего собственного запаха, отзывавшийся несколько жилым покоем […] уже казалось, что в этой комнате лет десять жили люди…»
Лакей Петрушка любит удобства, в отличие от кучера Селифана, который иногда спит прямо в конюшне:
«…он приладил к стене узенькую трехногую кровать, накрыв ее небольшим подобием тюфяка, убитым и плоским, как блин, и, может быть, так же замаслившимся…»
Петрушка любит читать, лежа на кровати. Из-за этого лежания его тюфяк (матрац) стал тонким:
«… чтение совершалось более в лежачем положении в передней, на кровати и на тюфяке, сделавшемся от такого обстоятельства убитым и тоненьким, как лепешка…»
Лакей Петрушка любит спать, не раздеваясь:
«…две другие его характерические черты: спать не раздеваясь, так, как есть, в том же сюртуке…» (вторая черта — странный запах) Петрушка, как и многие крепостные, иногда врет своему барину, и Чичиков об этом знает:
«…сказал Петрушка, да и соврал. Впрочем, барин и сам знал, что он соврал…»
Образы Селифана и Петрушки и их функции в поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души»
Действие поэмы «Мертвые души» происходит еще до отмены
крепостного права, поэтому сквозь нее лейтмотивом проходит народная
тема. Н.В. Гоголь восхваляет народ, практически воспевая оду в его честь,
выражает все лучшие качества русского национального характера. Здесь и острота русского слова, и широта души, и глубина чувств крепостных крестьян показаны сквозь призму индивидуального авторского восприятия. «Инструментами» для создания этого восприятия служат введенные автором образы плотника Степана Пробки, каретника Михеева, девушек Прошки и Мавры и девчонки Пелагеи. Однако центральные позиции в общей картине крестьянства, созданной Гоголем, занимают крепостные главного героя: кучер Селифан и лакей Петрушка.
Эти образы смиренных крепостных предстают перед читателем в самом начале поэмы. Их имена звучат еще до фактического знакомства читателя с Чичиковым. В то время, когда Чичиков еще неизвестный господин, то его кучер и лакей уже имеют свои имена. В этом контексте крепостные Чичикова становятся как бы его предисловием для его образа. Гоголевская проза специфична тем, что автор ведет внутренний диалог с читателем, подталкивая этим повествование вперед. Путем недолгих, но понятных любому читателю рассуждений Гоголь приходит к тому, что во второй главе ему пора раскрыть личности слуг главного героя.
Н.В. Гоголь названием поэмы отразил всю сущность каждого из галереи помещиков, включая самого Чичикова. Их души, по версии автора, априори мертвы и гнилы, что и позволяет им совершать безнравственные поступки, копить в себе злость, заниматься собирательством и скупиться даже на необходимые вещи. Название соответствует содержанию, ловко подобранное автором клеймо «мертвой души» лежит на каждом помещике. Однако это определение не соответствует образам Петрушки и Селифана, простых крепостных крестьян. Их души нельзя назвать мертвыми, потому что в них еще остались живые чувства. Петрушка, например, стыдится «своего собственного запаха», когда хозяин делает ему замечания. А кучер Селифан имеет живую смекалку, несмотря на свою необразованность. Самая главная черта слуг Чичикова – естественность и непосредственность. Это
выражается в простоте пьяного Селифана, разговаривающего с лошадьми как с людьми, и в действиях смиренного Петрушки, готового беспрекословно выполнять все приказы хозяина, только чтобы тот не упрекал его ни в чем.
Изучая характеры Петрушки и Селифана, нельзя не заметить, что когда речь идет о них, Гоголь неоднократно говорит об особенностях русской души. Например, в эпизоде между Маниловым и Коробочкой Селифан блуждает, но «русский возница имеет доброе чутье вместо глаз». Или после оплошности, допущенной кучером в дороге, Гоголем указывается, что «русский человек не любит сознаваться перед другим, что он виноват». Русский национальный характер полностью воплощен в образах Селифана и Петрушки, хоть они были и разными людьми, как указывает автор.
Петрушка покорен и молчалив, его реплики в поэме немногочисленны и малозначимы. Но он всегда исполняет свои обязанности, с любовью ли, с недовольством ухаживает за Чичиковым. Он сблизился с хозяином до такой степени, что ему не нужно отдавать лишних приказов. Петрушка знает, когда нужно помочь господину одеться, раздеться или вычистить перышки. Без него Чичикову, как барину, не привыкшему к самостоятельной уборке и другим домашним заботам, при всей его педантичности было бы тяжело держать себя и свое окружение в надлежащем виде. На неповторимость образа Петрушки указывает его особенный запах, который позволяет ему без труда и неприхотливо обосноваться на любом месте. Мысли Петрушки автор не раскрывает, они остаются между строк («трудно знать, что думает дворовый крепостной человек в то время, когда барин ему дает наставление»). Селифан же, в отличие от Петрушки, может свободно высказываться и даже «делал весьма дельные замечания … коню». Он знает свое дело, постоянно пребывает в пути, но к своим обязанностям относится отнюдь не так щепетильно, как Петрушка. Селифан может вести бричку в пьяном виде, может не исполнить прямого приказа барина, может закрыть глаза на явные неисправности в карете. Он даже способен манипулировать
действиями Чичикова: вовремя не заложив бричку, он задержал отъезд. Это ему было в какой-то мере выгодно, однако, в какой именно, автор не указывает, а лишь ограничивается загадочной фразой: «Многое разное значит у русского народа почесывание в затылке». У Селифана аналитический ум, он может позволить себе оценочные суждения о помещиках. Его строптивость противопоставлена смиренности Петрушки, но можно сказать, что даже селифаново непослушание имеет оттенок смиренности и стыда. В конце седьмой главы между Селифаном и Петрушкой происходит загадочное слияние душ. Они вместе, не обмолвившись ни одним словом, уходят из гостиницы на час и возвращаются так же вместе и даже засыпают на одной кровати, неуклюже пристроившись. Автор снова оставляет их занятия «за кадром».
Петрушка и Селифан необходимы для построения образа Чичикова. Они его дополняют и являются его неотъемлемой частью. Селифан обеспечивает действие того самого «мотива дороги», которым пронизана вся поэма. Петрушка необходим для придания внешнего лоска главному герою, для наделения его особыми свойствами характера. Дорога всегда сопровождается Петрушкой и Селифаном, без них она невозможна, так как, исполняя приказы Чичикова, они являются двигателями брички, путешествующей по России.
«Гоголевские типы» в иллюстрациях журнала «Пчела»
Уже классическими стали иллюстрации к гоголевским «Мёртвым душам» художника Петра Боклевского, впервые опубликованные в журнале «Пчела» в 1875 году. Боклевский специализировался на карикатурах и визуализировал персонажей произведений русской литературы. Рисунки героев из «Ревизора» и «Мёртвых душ» были столь жизненными, что театральные актёры гримировались «под Боклевского».
В целом в «Пчеле», недолго просуществовавшем издании, печатались рассказы модных в то время литераторов и репродукции картин, некоторые из которых стали затем классикой. Так что сочетание живописи и литературы было уместным для аудитории журнала. Впоследствии серию рисунков к «Мёртвым душам» завершал не Боклевский, а другой художник — Панов.
Воспроизведём вместе с иллюстрациями небольшие замечания самого Гоголя о своих «типах».
Главный герой. Павел Иванович Чичиков
В бричке сидел господин, не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, ни слишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишком молод. Въезд его не произвёл в городе совершенно никакого шума и не был сопровождён ничем особенным; только два русские мужика, стоявшие у дверей кабака против гостиницы, сделали кое-какие замечания, относившиеся, впрочем, более к экипажу, чем к сидевшему в нём.
Настасья Петровна Коробочка
Минуту спустя вошла хозяйка, женщина пожилых лет, в каком-то спальном чепце, надетом наскоро, с фланелью на шее, одна из тех матушек, небольших помещиц, которые плачутся на неурожаи, убытки и держат голову несколько набок, а между тем набирают понемногу деньжонок в пестрядевые мешочки, размещённые по ящикам комодов.
Плюшкин
Лицо его не представляло ничего особенного; оно было почти такое же, как у многих худощавых стариков, один подбородок только выступал очень далеко вперёд, так что он должен был всякий раз закрывать его платком, чтобы не заплевать; маленькие глазки ещё не потухнули и бегали из-под высоко выросших бровей, как мыши, когда, высунувши из тёмных нор остренькие морды, насторожа уши и моргая усом, они высматривают, не затаился ли где кот или шалун мальчишка, и нюхают подозрительно самый воздух.
Манилов
На взгляд он был человек видный; черты лица его были не лишены приятности, но в эту приятность, казалось, чересчур было передано сахару; в приёмах и оборотах его было что-то заискивающее расположения и знакомства. Он улыбался заманчиво, был белокур, с голубыми глазами. В первую минуту разговора с ним не можешь не сказать: «Какой приятный и добрый человек!» В следующую за тем минуту ничего не скажешь, а в третью скажешь: «Чёрт знает что такое!» — и отойдёшь подальше; если ж не отойдёшь, почувствуешь скуку смертельную.
Ноздрёв
Это был среднего роста, очень недурно сложенный молодец с полными румяными щеками, с белыми, как снег, зубами и чёрными, как смоль, бакенбардами. Свеж он был, как кровь с молоком; здоровье, казалось, так и прыскало с лица его.
Мижуев, зять Ноздрёва, Фетюк
Это был мужчина высокого роста, лицом худощавый, или что называют издержанный, с рыжими усиками. По загоревшему лицу его можно было заключить, что он знал, что такое дым, если не пороховой, то по крайней мере табачный…
Собакевич
Когда Чичиков взглянул искоса на Собакевича, он ему на этот раз показался весьма похожим на средней величины медведя. Для довершения сходства фрак на нём был совершенно медвежьего цвета, рукава длинны, панталоны длинны, ступнями ступал он и вкривь и вкось и наступал беспрестанно на чужие ноги. Цвет лица имел калёный, горячий, какой бывает на медном пятаке.
Тентетников
А между тем в существе своем Андрей Иванович был не то доброе, не то дурное существо, а просто — коптитель неба. Так как уже немало есть на белом свете людей, коптящих небо, то почему же и Тентетникову не коптить его? Впрочем, вот в немногих словах весь журнал его дня, и пусть из него судит читатель сам, какой у него был характер.
Бетрищев (персонаж второго тома)
Генерал поразил его величественной наружностью. Он был в атласном стёганом халате великолепного пурпура. Открытый взгляд, лицо мужественное, усы и большие бакенбарды с проседью, стрижка на затылке низкая, под гребёнку, шея сзади толстая, называемая в три этажа, или в три складки, с трещиной поперёк; словом, это был один из тех картинных генералов, которыми так богат был знаменитый 12-й год.
Пётр Петрович Петух (персонаж второго тома)
Барин уже ехал возле него, одетый: травяно-зелёный нанковый сертук, жёлтые штаны и шея без галстука, на манер купидона! Боком сидел он на дрожках, занявши собою все дрожки… Когда же подъехал он к крыльцу дома, к величайшему изумлению его, толстый барин был уже на крыльце и принял его в свои объятья. Как он успел так слетать, было непостижимо. Они поцеловались, по старому русскому обычаю, троекратно навкрест: барин был старого покроя.
Афанасий Афанасьевич Муразов, благотворительный богач (персонаж второго тома)
«Это наш откупщик Муразов».
«В другой уже раз про него слышу!» — вскрикнул Чичиков.
«Это человек, который не то, что именьем помещика, целым государством управит. Будь у меня государство, я бы его сей же час сделал министром финансов».
Лакей Чичикова Петрушка
Петрушка ходил в несколько широком коричневом сюртуке с барского плеча и имел по обычаю людей своего звания, крупный нос и губы. Характера он был больше молчаливого, чем разговорчивого; имел даже благородное побуждение к просвещению, то есть чтению книг, содержанием которых не затруднялся: ему было совершенно всё равно, похождение ли влюблённого героя, просто букварь или молитвенник, — он всё читал с равным вниманием; если бы ему подвернули химию, он и от неё бы не отказался.
Кучер Селифан
Кучер Селифан был совершенно другой человек [по отношению к Петрушке]… Но автор весьма совестится занимать так долго читателей людьми низкого класса, зная по опыту, как неохотно они знакомятся с низкими сословиями. Таков уже русский человек: страсть сильная зазнаться с тем, который бы хотя одним чином был его повыше, и шапочное знакомство с графом или князем для него лучше всяких тесных дружеских отношений.
Приказчик Манилова
Это был человек лет под сорок, бривший бороду, ходивший в сюртуке и, по-видимому, проводивший очень покойную жизнь, потому что лицо его глядело какою-то пухлою полнотою, а желтоватый цвет кожи и маленькие глаза показывали, что он знал слишком хорошо, что такое пуховики и перины.
Фетинья, горничная Коробочки
Хозяйка вышла, и он тот же час поспешил раздеться, отдав Фетинье всю снятую с себя сбрую, как верхнюю, так и нижнюю, и Фетинья, пожелав также с своей стороны покойной ночи, утащила эти мокрые доспехи. Оставшись один, он не без удовольствия взглянул на свою постель, которая была почти до потолка. Фетинья, как видно, была мастерица взбивать перины.
Корявая старушонка
Дряблая старушонка, похожая на сушёную грушу, прошмыгнула промеж ног других, подступила к нему, всплеснула руками и взвизгнула: «Соплюнчик ты наш, да какой же ты жиденький! изморила тебя окаянная немчура!» — «Пошла ты, баба! — закричали ей тут же бороды заступом, лопатой и клином. — Ишь куды полезла, корявая!» Кто-то приворотил к этому такое словцо, от которого один только русский мужик мог не засмеяться.
Приказчик-баба
Тентетников увидел на месте, что приказчик был баба и дурак со всеми качествами дрянного приказчика, то есть вёл аккуратно счёт кур и яиц, пряжи и полотна, приносимых бабами, но не знал ни бельмеса в уборке хлеба и посевах, а в прибавленье ко всему подозревал мужиков в покушенье на жизнь свою. Дурака приказчика он выгнал, наместо его выбрал другого, бойкого.
Целовальник (владелец кабака)
Дядя лысый Пимен держал в конце деревни знаменитый кабак, которому имя было «Акулька»; в этом заведенье видели их все часы дня. Там стали они свои други, или то, что называют в народе — кабацкие завсегдатели…
Автор этого рисунка — не Боклевский, а Панов.
Иван Антонович Кувшинное рыло
Видно было вдруг, что это был уже человек благоразумных лет, не то что молодой болтун и вертопляс. Иван Антонович, казалось, имел уже далеко за сорок лет; волос на нём был чёрный, густой; вся середина лица выступала у него вперёд и пошла в нос, — словом, это было то лицо, которое называют в общежитье кувшинным рылом.
Иван Петрович, правитель канцелярии в тридевятом государстве
Положим, например, существует канцелярия, не здесь, а в тридевятом государстве, а в канцелярии, положим, существует правитель канцелярии. Прошу смотреть на него, когда он сидит среди своих подчинённых, — да просто от страха и слова не выговоришь! гордость и благородство, и уж чего не выражает лицо его? просто бери кисть, да и рисуй: Прометей, решительный Прометей! Высматривает орлом, выступает плавно, мерно.
Престарелый повытчик
Ничего не было в нём ровно: ни злодейского, ни доброго, и что-то страшное являлось в сем отсутствии всего. Чёрство-мраморное лицо его, без всякой резкой неправильности, не намекало ни на какое сходство; в суровой соразмерности между собою были черты его. Одни только частые рябины и ухабины, истыкавшие их, причисляли его к числу тех лиц, на которых, по народному выражению, чёрт приходил по ночам молотить горох.
Учитель Чичикова
Надобно заметить, что учитель был большой любитель тишины и хорошего поведения и терпеть не мог умных и острых мальчиков; ему казалось, что они непременно должны над ним смеяться. Достаточно было тому, который попал на замечание со стороны остроумия, достаточно было ему только пошевелиться или как-нибудь ненароком мигнуть бровью, чтобы подпасть вдруг под гнев. Он его гнал и наказывал немилосердно.
Начальник из «Повести о капитане Копейкине»
Наконец, судырь мой, выходит начальник. Ну… можете представить себе: начальник! в лице, так сказать… ну, сообразно с званием, понимаете… с чином… такое и выраженье, понимаете. Во всем столичный поведенц; подходит к одному, к другому: «Зачем вы, зачем вы, что вам угодно, какое ваше дело?» Наконец, судырь мой, к Копейкину.
Капитан Копейкин
Пролётная голова, привередлив, как чёрт, побывал и на гауптвахтах и под арестом, всего отведал. Под Красным ли или под Лейпцигом, только, можете вообразить, ему оторвало руку и ногу.
