МОТИВЫ И ОБРАЗЫ ЛИРИКИ Н. С. ГУМИЛЕВА
Мотивы и образы лирики Н. С. Гумилева
Отличительной характеристикой от произведений большинства поэтов состоит в том, что в стихах Гумилева практически нет патриотизма и политики
.
Гумилев, в сознании читателей воспринимается великим путешественником, но его любовные стихотворения столь же тонки и полнокровны, хоть и находится немного в тени по сравнению с остальными его произведениями. Анна Ахматова была его первой женой, матерью его детей. Стихотворение » Она » посвящено ей.
Любовная лирика
поэта навевает дикой страстью и волей. Некоторые его стихотворения настолько мелодичные, что близки к романсу. А в стихотворении » Из логова змиева «, Гумилев использует форму былин и былинные образы.
Через мотив стихии происходит принадлежность женщине к божественному:
«Тогда я воскликну: «Где же
Иногда в поэзии Гумилева, герой благородный, смелый, прыткий. Поэт пишет о неразделенной любви, но не очерняет возлюбленную при этом. Он благодарит ее за проведенное вместе время, и в стихотворении » Прощанье » показывает это чувство.
Я конквистадор в панцире железном, Я весело приветствую звезду, Я прохожу по пропастям и безднам И отдыхаю в радостном саду.
Лирический герой раннего Гумилева видит себя конквистадором-завоевателем, весело идущим, «то отдыхая в радостном саду, то наклоняясь к пропастям и безднам». Он готов к смерти («Я с нею биться буду до конца»), но перед мечтой не отступит («Я лилию добуду голубую»).
Завоевать весь мир означает для поэта – увидеть фантастическое озеро Чад, жирафов, пиратов, океанские корабли, познакомиться с настоящими капитанами – потомками Лаперуза и Колумба, о которых он напишет прекрасные строки в знаменитой балладе «Капитаны». Именно в стихотворении «Капитаны» проявилось умение Гумилева вырваться из тисков книжной романтики на простор истинной и вольной поэзии. Свою поэзию Гумилев называл Музой дальних странствий. Неистребимая жажда странствий владела им всю жизнь.
Еще мальчишкой он увлекался зоологией и географией, дома завел разных животных: белку, морских свинок, белых мышей, птиц. А когда дома читали описание какого-нибудь путешествия, всегда следил по карте за маршрутом путешественников. Рассказы отца, корабельного врача, его дяди, контр-адмирала, увлечение приключенческой литературой оказали влияние на формирование мировосприятия Николая Гумилева.
Военная тема
нашла отражение в сборнике «Колчан», изданном в 1916 году. В «Колчане» начинает рождаться новая для Гумилева тема – о России. Она лишь намечается в таких стихотворениях, как «Старая усадьба», раскрывается в вышедшем после революции сборнике «Костер». «Золотое сердце России мерно бьется в груди моей» – строки, трогающие до слез, до сердечной боли.
Октябрьская революция застала Гумилева за границей, куда он был командирован в мае 1917 года. Он жил в Лондоне, Париже, переводил, занимался восточной литературой, работал над драмой «Отравленная туника».
В мае 1918 года Гумилев вернулся в революционный Петроград. Его захватила напряженная литературная атмосфера. Гумилев, вместе с Блоком, Чуковским и другими работает в созданном Горьким издательстве «Всемирная литература». Под редакцией Гумилева выходят баллады о Робине Гуде. Он читает лекции в литературных студиях, в институте истории искусства и литературы, много занимается с молодыми поэтами.
В 1918 году выходит шестой сборник Гумилева «Костер» и сборник переводов восточной поэзии «Фарфоровый павильон».
И умру я не на постели, При нотариусе и враче, А в какой-нибудь дикой щели, Потонувшей в густом плюще.
Источник
, которую не принимали старшие символисты, творя ирреальный мир, а младосимволисты принимали через преодоление разрыва между реальным и ирреальным мирами. Акмеисты, напротив, безоговорочно принимали реальную действительность, а футуристы стремились к её революционному преображению. Во-вторых, представителей разных литературных направлений различало отношение
к роли поэта
в мире, в обществе. Так, для старших символистов поэт — это маг, заклинатель, мистик, демиург, а для младших — пророк, медиум, теург. Акмеисты видели в поэте ремесленника, постепенно становящегося мастером, а футуристы — бунтаря, творящего новый мир. В-третьих, в разных литературных течениях различным было
отношение к предшествующим культурам.
Старшие символисты интересовались экзотическими древними и средневековыми культурами, младосимволисты расценивали культуру прошлого лишь как путь к символизму, являющемуся вершиной культуры. Все великие предшественники младосимволистов считались «предсимволистами”. Акмеисты проявляли интерес к «лицу” предшествующей культуры, её формам и традициям, а футуристы демонстративно с ней порывали, стремясь к разрушению старых форм и революционному новаторству. В-четвёртых, поэтов Серебряного века отличали
взгляды на историю.
Для старших символистов она — порочный замкнутый круг, для младших — эволюционный целенаправленный процесс. Акмеисты популяризировали идею золотого века, а футуристы видели в истории вечный прогресс, перманентную революцию, отрицая прошлое во имя настоящего, а настоящее во имя будущего. В-пятых,
близким родом искусства
для символистов стала музыка, для акмеистов — архитектура, для футуристов — живопись. В-шестых, особую важность приобретало
отношение к слову
. Старших символистов отличала намеренная размытость, зыбкость конкретных смыслов. Важно было не называть предмет, а выразить его ощущение. Младосимволисты стремились к символизации, к познанию бесконечно многозначного образа-символа, часть смыслов которого уводит в метафизические, сакральные, интуитивные сферы. Акмеисты стремились к «вещности” слова, для постижения имени вещи в культурном контексте «пучок смыслов” обеспечивался историей слова. Футуристы сталкивали называние и показ вещи, стремились к метафоризации действительности.
Основные темы и мотивы поэзии Серебряного века будут связаны с характерными особенностями каждого из литературных направлений. Мы покажем это на творчестве Н.С. Гумилёва.
Поэзия Серебряного века немыслима без Николая Гумилёва. Он, мастер поэтического слова, высокохудожественной поэтической формы, умел заворожить магией слова, придавая ему особое звучание и значение. Гумилёв известен в истории литературы и как теоретик искусства. В 1911 году он становится одним из организаторов нового поэтического союза «Цех поэтов», куда кроме него вошли А.А. Ахматова, О.Э. Мандельштам, И.Н. Одоевцева, С.А. Городецкий и другие. Они провозгласили себя основателями нового литературного направления, носившего звучное название — акмеизм, которое пришло на смену символизму. Одной из деклараций акмеизма стала статья Н.С. Гумилёва «Наследие символизма и акмеизм», появившаяся в журнале «Аполлон» в 1913 году. В позднем творчестве Гумилёв остаётся только автором акмеистской теории, преодолевая в своём творчестве его узкие рамки.
А.А. Ахматова дала Н.С. Гумилёву такую поэтическую характеристику: «Он любил три вещи на свете: // За вечерней пение, белых павлинов // И стёртые карты Америки…” Действительно, характерные черты Гумилёва-поэта — это любовь к возвышенному («за вечерней пение”), экзотическому («белых павлинов”), страсть к путешествиям, озарённая музой дальних странствий («стёртые карты Америки”). Названия десяти поэтических сборников созвучны основным темам и мотивам его поэзии.
Раннее творчество Н.С. Гумилёва связано с философией Ф.Ницше. Гумилёв воспринимал мир в постоянном историческом развитии и представлял современного человека как ступень на пути к сверхчеловеку. Следуя своему учителю В.Я. Брюсову, Гумилёв и поэзию осознаёт как некую магию, связывающую прошлое и будущее, как форму сверхчувственного познания действительности. Поэтому конквистадоры, капитаны, рыцари и другие романтические персонажи его ранней лирики обладают сверхъестественной силой, волей, страстью. Так герой стихотворения «Старый конквистадор» способен долго обходиться без пищи, выжить после гибели своего коня, быть дерзким и спокойным и не знать «ни ужаса, ни злости”. Даже пришедшей смерти он предлагает «поиграть в изломанные кости”. Ощущая преемственность с символистским мировосприятием Брюсова, Гумилёв посвящает ему стихотворение «Волшебная скрипка», открывающее сборник «Жемчуга». Именно из рук Брюсова готов он принять «волшебную скрипку” поэзии и погибнуть «славной смертью, страшной смертью скрипача”.
Однако вскоре Гумилёв отрекается от своего символистского прошлого, чтобы стать главой нового литературного направления — акмеизма. Собственная жизнь поэта строилась по канонам литературы. В ней были и попытки самоубийства, и дуэль, и путешествия в дальние страны. Они и определили тематику его стихов. Он отказывается от реальностей потустороннего мира в пользу реальности повседневной, но этот процесс для него мучителен, неоднозначен, конфликтен, так как поэт отдал символизму значительную дань.
Гумилёв-акмеист стремился вобрать в свою поэзию всё богатство окружающего мира, соединить мифологию с реальной жизнью, наполнить поэзию историко-культурными мотивами. Так, стихотворение «Современность» наполнено мифологическими и античными образами. Его лирический субъект встречает «Одиссеев во мгле пароходных контор, // Агамемнонов между трактирных маркеров”, а «гимназист с гимназисткой” идут по аллее, «как Дафнис и Хлоя”.
Три путешествия в Африку определили темы и мотивы его сборников «Романтические цветы», «Жемчуга» и «Чужое небо». Наряду с африканскими впечатлениями стихи этих лет заполняют образы мировой литературы: Дон Жуан, Беатриче, Одиссей, Лаэрт и другие. В поэтическом сборнике «Чужое небо» впервые начинают звучать социальные мотивы, хотя и окрашенные африканским колоритом и экзотикой. В Африке Гумилёв записывает эфиопские и сомалийские песни, собирает и дарит друзьям картины африканских мастеров. Впоследствии Гумилёв вспоминал, что раздарил всё собранное в Африке, а себе «оставил только тропическую лихорадку”. Лучшим документом, повествующим об этих событиях, стал африканский дневник Н.С. Гумилёва «В огненном столпе», который долгое время считался утерянным, а теперь найден и опубликован.
Одна из интереснейших страниц юности Н.С. Гумилёва — его учение в Царскосельской гимназии, директором которой был И.Ф. Анненский, «последний из царскосельских лебедей”. Стихотворением «Памяти Анненского» открывается сборник «Колчан», вобравший в себя впечатления от пребывания Гумилёва на фронтах Первой мировой войны. Любимый учитель в восприятии Гумилёва предстаёт величественным, «спокойным и учтивым”, «читающим стихи” и вбрасывающим своего юного собеседника в «пространства безымянных мечтаний”.
В первые дни Первой мировой войны Николай Гумилёв уходит добровольцем на фронт. За отвагу, храбрость и солдатскую доблесть он был дважды награждён Георгиевским крестом. Исследователи не раз обвиняли поэта в воспевании войны. Но это кажется только на первый взгляд. Он видел в войне способ самоутвердиться, преодолеть внутреннюю слабость, победить самого себя. Поэтому его военный герой романтичен. В сборнике «Колчан» впервые появляются стихотворения о войне: «Война», «Наступление». Вместе с тем, живя рядом со смертью, Гумилёв невольно начинает думать и о собственном конце. В сборнике «Костёр» его романтическое восприятие смерти постепенно окрашивается во вполне реальные тона. Если в стихотворении «Я и Вы» герой жаждет романтической смерти: «И умру я не на постели, // При нотариусе и враче, // А в какой-нибудь дикой щели, // Утонувшей в густом плюще”, — то в стихотворении «Рабочий» предчувствие скорой гибели до того ощутимо и приземлено, что лирическому герою даже видится реальный человек, рабочий, который изготовит пулю, способную разлучить поэта с жизнью: «Пуля, им отлитая, просвищет // Над седою, вспененной Двиной, // Пуля, им отлитая, отыщет // Грудь мою, она пришла за мной”.
В зрелом творчестве Н.С. Гумилёва преобразилось его Слово, оно обрело новую глубину и значимость и стало важной темой творчества. В 1918–1921 годах Гумилёв по приглашению М.Горького работает в издательстве «Всемирная литература». Он далёк от политики и считает, что и при советской власти каждый должен заниматься своим делом, причём профессионально. «Своим делом” он считал литературу, будучи непревзойдённым мастером поэтического слова. Слова — Бога. Слова, которое может всё. Слова, которое всеобъемлюще, которое шире и глубже самой жизни, которым можно жить и наслаждаться, которое обладает силой воздействия на мир и человека. Таков поэтический смысл стихотворения «Слово». Поэтическим завещанием стало стихотворение «Мои читатели», осмыслением собственного жизненного пути — стихотворение «Память», разгадкой тайн рождения стиха — стихотворение «Шестое чувство».
Особенностью поэтического творчества Гумилёва стал романтический характер большинства произведений, обусловивший выбор определённой системы художественных средств: образной структуры, композиции, сюжета, поэтической речи. Для его стихов характерно презрение к миру денег, мещанскому благополучию, отрицание духовной пустоты. Его герои созданы по контрасту с современниками, они одухотворены идеями дерзкими, рискованными, они идут к победе над внешним миром, даже если победа достигается ценой их жизни. В творчестве поэта видно пристрастие к экзотике, африканской мифологии и фольклору, яркой и буйной растительности экваториального леса, необычным животным. Стихам Гумилёва присуща отточенность, филигранность формы, изысканность рифм, гармония и благозвучность звуковых повторов, возвышенность и благородство поэтической интонации. Таким образом, особенности поэтического творчества Н.С. Гумилёва созвучны той характеристике, которую даёт ему А.А. Ахматова.
Основные темы и мотивы творчества гумилева
Как и у любого поэта у Николая Гумилёва существуют определенные темы, какие-то из них встречаются на протяжении всего творчества, какие-то виды изменяются. Но лицом его творчества, визитной карточкой Гумилёва является героическая тема и, конечно же, экзотика. В первом сборнике «Путь конквистадоров» он создает свой романтический мир, страну только его мечты, куда рванулись и где живут его герои. Прекрасно иллюстрирует эту тему стихотворение «Я конквистадор в панцире железном…»
Я конквистадор в панцире железном, Я весело преследую звезду, Я прохожу по пропастям и безднам И отдыхаю в радостном саду. Как смутно в небе тихом и беззвездном! Растет туман,… но я молчу и жду И верю, я любовь свою найду… Я конквистадор в панцире железном. И если нет полдневных слов звездам, Тогда я сам мечту свою создам И песней битв любовно зачарую. Я пропастям и бурям вечный брат, Но я вплету в воинственный наряд Звезду долин, лилею голубую
Конквистадор – это человек, открывающий необычный романтический мир. Конквистадор Гумилёва не только создатель этого мира, но и его завоеватель, поэтому он и конквистадор. Человек действия, ищущий, его мужество неиссякаемо. Эта тема получила развитие в более позднем стихотворном цикле «Капитаны» Гумилёв преклоняется перед подвигами моряков – первооткрывателей: Гонзальво и Кука, Лаперуза и де Гамы, перед несгибаемой силой духа всех «кто дерзает, кто хочет, кто ищет». Автору самому хочется:
Метко пулей, острогой железной Настигать исполинских китов И приметить в ночи многозвездной Охранительный свет маяков.
На себе почувствовать все «ураганы, мальстремы, и мели». И в конце концов, найти далекую страну, «где ни ступала нога человеческая, где в солнечных рощах живут великаны и светят в прозрачной воде жемчуга». Героизм Гумилева в его поступках: добровольное вступление в армию, проявленный на фронте героизм, два Георгиевских креста, что, конечно, нашло отражение в творчестве и как подтверждение этому стихотворения «Война», «Наступление» и другие. Гумилёв воспевает войну:
И воистину светло и свято Дело величавое войны. Серафимы, ясны и крылаты За плечами воинов видны.
Он сравнивает поле битвы с «мирным селеньем в самый благостный из вечеров»:
Как собака на цепи тяжелой, Тявкает за лесом пулемет И жужжат шрапнели словно пчелы, Собирая ярко-красный мед А «ура» вдали – как будто пенье Трудный день окончивших жнецов
Но в войне должен быть победитель, и Гумилёв хочет, чтобы победитель тот, кто поверженному скажет: «милый, вот, прими мой братский поцелуй!». В стихотворении «Наступление» все меняется теперь это не святое дело. Война приносит людям много горя.
Та страна, что могла быть раем, Стала логовищем огня. Человек хочет выжить в этом аду. Я, носитель мысли великой, Не могу, не могу умереть. Но несмотря на это Победа Сладка и приятна. И так сладко рядить Победу, Словно девушку, в жемчуга, Проходя по дымному следу Отступающего врага.
Следующая тема – тема экзотики. В сборнике «Романтические цветы» появляется стихотворение «Жираф».
Сегодня я вижу, особенно грустен твой взгляд И руки особенно тонки, колени обняв. Послушай далеко, далеко на озере Чад Изысканный бродит жираф Ему грациозная стройность и нега дана. И шкуру его украшает волшебный узор, С которым равняться осилится только луна, Дробясь и качаясь на влаге широких озер. Вдали он подобен цветным парусам корабля, И бег его плавен как радостный птичий полет. Я знаю, что много чудесного видит земля, Когда на закате он прячется в мраморный грот. Я знаю веселые сказки таинственных стран Про черную деву, про страсть молодого вождя, Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман, Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя И как я тебе расскажу про тропический сад, Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав… Ты плачешь? Послушай. далеко, на озере Чад Изысканный бродит жираф.
Гумилёв рассказывает о далекой Африке, он понимает реальная обыденная жизнь сера и скучна, но он старается показать девушке иную жизнь, где живут великолепные грациозные жирафы «с которыми равняться осмелится только луна», «где стройные пальмы и запах немыслимых трав». Но она «слишком долго вдыхала туман и верить не хочет во что-нибудь, кроме дождя». С этого стихотворения появляется тема Африки, которая есть почти во всех последующих сборниках, а «Шатер» полностью посвящен Африке. Почему Африка? Потому что это что-то уж совершенно необычное, чуждое, далекое, совсем не отсюда, постоянно живущая мечта. Стоит отметить, что Николай Степанович трижды был в Африке, изучал традиции, обычаи, фольклор африканских народов. «Абиссинские песни» интересны тем, что он пишет не об абиссинцах, а от имени воина, раба, и так далее.
Кто добудет в битве больше ружей Кто зарежет больше итальянцев Люди назовут того ашкером Самой белой лошади негуса. И слова нашему хозяину – европейцу! Он храбр, но он не догадлив. У него такое нежное тело, Его сладко будет пронзить ножом.
Но не только Африка влекла Николая Степановича, он очень любил Италию, на этом перечень стран не заканчивается его можно продолжать и продолжать. Следующая тема – тема смерти она была актуальна для Гумилева на начальном этапе творчества. Хотелось бы рассмотреть стихотворение «Невеста льва». Молодую женщину приговорили к смертной казни и она готовится к смерти:
Мне не страшно, я ли скроюсь от грозящего врага? Я надела алый пояс, Янтари и жемчуга.
Она ждет смерти и принимает её как нечто ниспосланное свыше, смакует, как дорогое вино:
Вот в пустыне я и кличу: «Солнце – зверь, я заждалась, Приходи терзать добычу Человеческую, князь! Дай мне вздрогнуть в тяжких лапах, Пасть и не подняться вновь, Дай услышать страшный запах Темный, пьяный, как любовь?
Еще одна тема России, появилась не сразу поэту понадобилось время для того, чтобы понять и осмыслить свою Родину.
О, Русь, волшебница суровая. Повсюду ты свое возьмешь Бежать? Но разве любишь новое Иль без тебя да проживешь?
В стихотворении «Городок» Гумилёв описывает обыкновенный провинциальный городок
Над широкою рекой, Пояском – мостом перетянутый, Городок стоит небольшой, Летописцем не раз упомянутый. Здесь все так же как и в других городах. На базаре всякий люд – Мужики, цыгане, прохожие – Покупают и продают, Проповедуют слово Божие И над всем этим, крест взнесен, символ власти ясной, отеческой
По моему мнению, автор считает православие основой «настоящей человечьей жизни». Гумилев очень любит свою Родину, сколько любви и теплоты в его стихах.
Знаю, в этом городке – Человечья жизнь настоящая, Словно лодочка на реке, К цели ведомый уходящая
И в стихе «Старые усадьбы» описывается Русь обветшавшая, пришедшая в упадок.
В садах настурции и розаны, В прудах зацветших караси Усадьбы старые разбросаны По всей таинственной Руси.
И последняя тема любви.
О тебе, о тебе, о тебе, Ничего, ничего обо мне! В человеческой темной судьбе Ты крылатый призыв к высоте. Благородное сердце твое – Словно герб отошедших времен. Освящается им бытие Всех земных, всех бескрылых племен Если звезды, ясны и горды, Отвернутая от нашей земли, У нее есть две лучших звезды: Это смелые очи твои. И когда золотой серафим Протруби, что исполнился срок, Мы поднимем тогда перед ним, Как защиту свой белый платок. Звук замрет в задрожавшей трубе, Серафим пропадет в вышине… О тебе, о тебе, о тебе, Ничего, ничего обо мне!
Источник
«Мотивы и образы лирики Н. С. Гумилева»
Поэт Николай Степанович Гумилев. «Угрюмый и упрямый зодчий». Удивителен, ярок, неповторим его творческий путь, трагична судьба. Две особенности определили, по сути, всё его творчество. Он очень русский поэт самой революционной эпохи в жизни России. Но как же можно говорить «русский» о поэте, которого почти сразу назвали иностранцем? А что касается революционной эпохи, то она сразу обернулась для поэта трагически: в 1921 г. Гумилев был расстрелян.
Слава пришла к Гумилеву задолго до смерти, его узнали как автора нескольких книг, и он уже при жизни был знаменитым русским поэтом.
Мотивы и образы лирики Н. С. Гумилева разнообразны. Стихи его первых сборников — «песни битв». Так появилось самое главное начало, характеризующее романтизм Гумилева, — начало действенности позиции героя, активности, неприятие серости, обыденности существования, воли. Это начало уже никогда не уйдет из его поэзии.
В 1902 г. в «Тифлисском листке» появилось первое стихотворение гимназиста Гумилева «Я в лес бежал из городов…»: Я в лес бежал из городов, В пустыню от людей бежал… Теперь молиться я готов, Рыдать, как прежде не рыдал.
Но бежал герой Гумилева не просто в лес из «неволи душных городов». Романтический «лес» Гумилева — это особая условная страна, страна только его мечты. Такая, как в сборнике «Пути конквистадоров». Конквистадор — это человек, открывающий новый, необычный, романтический мир: И если нет полдневных слов звездам, Тогда я сам мечту свою создам И песней битв любовно зачарую.
Таков романтический герой Гумилева. Мечта героев Гумилева не просто бесплотность и отвлеченность, это не только отлет от настоящего, но и полет в будущее. «Людям настоящего», обреченным «быть тяжелыми каменьями для грядущих поколений», противостоит обращение к «людям будущего»: Но вы не люди, вы живете, Стрелой мечты вонзаясь в твердь.
Восток и больше всего Африка были мечтой поэта. Гумилев поэт в своих стихах об Африке, ярко, празднично воспринимая мир, оставаясь романтиком и мечтателем, был уже и профессионалом-исследователем. В поэме «Мик» рассказывается о бесстрашном мальчике, который еще маленьким был взят в плен. В этой поэме утверждается право человека на независимость, право на борьбу. В поэме очень ярко показана природа Африки, ее экзотика.С годами мир романтической поэзии Гумилева продолжал оставаться романтическим, но не современным. И он это ощущал: И понял, что я заблудился навеки В слепых переходах пространств и времен, А где-то струятся родимые реки, К которым мне путь навсегда запрещен.
Но Николай Гумилев — истинно русский поэт. К России обращены проникновенные строки лучшего сборника его стихов «Огненный столп» (1921): О Русь, волшебница суровая, Повсюду ты свое возьмешь. Бежать? Но разве любишь новое Иль без тебя да проживешь?
Нет, не проживет поэт без России, потому что «…золотое сердце России мирно бьется в груди моей». Русь действительно брала «свое»: в творчестве поэта появляются вот такие мотивы и образы: «Детство», «Городок», «Андрей Рублев».
О расцвете родной земли, о расцвете родной страны мечтал поэт. В пору рождения нового мира Гумилев мучился ощущением рождения нового, «шестого» человеческого чувства и пытался сложить грандиозную картину бытия и осмыслить связь времен и пространств.
В современном читательском сознании Николай Гумилев таков, каким он представил себя в стихотворении «Мои читатели»: Я не оскорбляю их неврастенией, Не унижаю душевной теплотой, Не надоедаю многозначительными намеками На содержимое выеденного яйца, Но когда вокруг свищут пули, Когда волны ломают борта, Я учу их, как не бояться, Не бояться и делать, что надо.
Может быть, именно поэтому велико влияние поэтических образов и ритмов Гумилева на русскую поэзию XX в.
Источник
Гумилев без глянца
Творчество
Анна Андреевна Ахматова
(урожд. Горенко; 1889–1966),
поэт, участница «Цеха поэтов», первая жена Гумилева, мать его сына Льва:
Н. С. говорил, что согласился бы скорее просить милостыню в стране, где нищим не подают, чем перестать писать стихи [4; 128].
Сергей Константинович Маковский:
Стихи были всей его жизнью. Никогда не встречал я поэта до такой степени «стихомана». «Впечатления бытия» он ощущал постольку, поскольку они воплощались в метрические строки. Над этими строками (заботясь о новизне рифмы и неожиданной яркости эпитета) он привык работать упорно с отроческих лет. В связи отчасти с этим стихотворным фанатизмом была известная ограниченность его мышления, прямолинейная подчас наивность суждений. Чеканные, красочно-звучные слова были для него духовным мерилом [9; 330].
Николай Степанович Гумилев.
Из письма В. Я. Брюсову. Париж, 12 (25) марта 1907 г.:
Я не сравниваю моих вещей с чужими (может быть, во вред мне), я просто мечтаю и хочу уметь писать стихи, каждая строчка которых заставляет бледнеть щеки и гореть глаза [6, 53].
Владислав Фелицианович Ходасевич
(1886–1939),
поэт, переводчик, критик, мемуарист, сотрудник журнала «Весы»:
Он обладал отличным литературным вкусом, несколько поверхностным, но в известном смысле непогрешимым. К стихам подходил формально, но в этой области был и зорок, и тонок. В механику стиха он проникал, как мало кто. Думаю, что он это делал глубже и зорче, нежели даже Брюсов. Поэзию он обожал, в суждениях старался быть беспристрастным [9; 539].
Николай Корнеевич Чуковский
(1904–1965),
писатель, мемуарист:
У Николая Степановича была прекрасная черта, — он постоянно внушал всем окружающим, что поэзия — самое главное и самое почетное из всех человеческих дел, а звание поэта выше всех остальных человеческих званий. Слово «поэт» он произносил по-французски «poete», а не «паэт», как произносили мы, обыкновенные русские люди. В этом отношении дальше его пошел один только Мандельштам, который произносил уже просто: пуэт. Неоднократно слышал я от Гумилева утверждение, что поэт выше всех остальных людей, а акмеист выше всех прочих поэтов [29; 30].
Надежда Савельевна Войтинская:
Он говорил, что его всегда должна вдохновлять какая-либо вещь, известным образом обставленная комната и т. п. В этом смысле он был фетишистом. В Царском Селе, под фирулой строгого отца и брата офицера, он вдохновляться не мог. Ему не хватало экзотики. Он создал эту экзотику в Петербурге, сделав себе маленькое ателье на Гороховой улице. Он утверждал, что позировать нужно и для того, чтобы писать стихотворение, и просил меня позировать ему. Я удивлялась: «Как?» Он: «Вы увидите „entourage“». Я пришла в ателье, там была черепаха, разные экзотические шкуры зверей… Он мне придумал какое-то странное одеянье, и я ему позировала, а он писал стихотворение «Сегодня ты придешь ко мне…» [16; 100–101].
Анна Андреевна Гумилева:
Памятно мне любимое большое мягкое кресло поэта, доставшееся ему от покойного отца. Сидя в нем, он писал свои стихи. Творить Коля любил по ночам, и часто мы с мужем — комната была рядом с его кабинетом (в доме Гумилевых в Царском Селе. — Сост.
) — слышали равномерные шаги за дверью и чтение вполголоса. Мы переглядывались, и муж говорил: «Опять наш Коля улетел в свой волшебный мир» [9; 421].
Николай Степанович Гумилев.
Из статьи «Жизнь стиха». 1910 г.:
Происхождение отдельных стихотворений таинственно схоже с происхождением живых организмов. Душа поэта получает толчок из внешнего мира, иногда в незабываемо яркий миг, иногда смутно, как зачатье во сне, и долго приходится вынашивать зародыш будущего творения, прислушиваясь к робким движениям еще не окрепшей новой жизни. Все действует на ход ее развития — и косой луч луны, и внезапно услышанная мелодия, и прочитанная книга, и запах цветка. Все определяет ее будущую судьбу. Древние уважали молчавшего поэта, как уважают женщину, готовящуюся стать матерью.
Наконец, в муках, схожих с муками деторождения (об этом говорит Тургенев), появляется стихотворение. Благо ему, если в момент его появления поэт не был увлечен какими-нибудь посторонними искусству соображениями, если, кроткий как голубь, он стремился передать уже выношенное, готовое и, мудрый как змей, старался заключить все это в наиболее совершенную форму.
Такое стихотворение может жить века, переходя от временного забвения к новой славе, и даже умерев, подобно царю Соломону, долго еще будет внушать священный трепет людям. Такова Илиада…
Но есть стихотворения невыношенные, в которых вокруг первоначального впечатления не успели наслоиться другие, есть и такие, в которых, наоборот, подробности затемняют основную тему, они — калеки в мире образов, и совершенство отдельных их частей не радует, а скорее печалит, как прекрасные глаза горбунов. Мы многим обязаны горбунам, они рассказывают нам удивительные вещи, но иногда с такой тоской мечтаешь о стройных юношах Спарты, что не жалеешь их слабых братьев и сестер, осужденных суровым законом. Этого хочет Аполлон, немного страшный, жестокий, но безумно красивый бог.
Что же надо, чтобы стихотворение жило, и не в банке со спиртом, как любопытный уродец, не полужизнью больного в креслах, но жизнью полной и могучей, чтобы оно возбуждало любовь и ненависть, заставляло мир считаться с фактом своего существования? Каким требованиям должно оно удовлетворять?
Я ответил бы коротко: всем.
<?…>
Стихотворение должно являться слепком прекрасного человеческого тела, этой высшей ступени представляемого совершенства: недаром же люди даже Господа Бога создали по своему образу и подобию [11; 160–163].
Владимир Казимирович Шилейко
(1891–1930),
поэт, филолог-востоковед, второй муж А. А. Ахматовой. В записи П. Н. Лукницкого:
Он же говорил, что в стихи нельзя играть, если в стихе сомнение — обязательно плохие стихи будут. И в том же 1912 году он говорил, что стихотворение не может быть написано с «нет». Отрицание не есть поэтическая форма, только утверждение… [16; 138–139]
Николай Максимович Минский
(наст. фам. Виленкин; 1856–1937),
поэт, драматург, философ, публицист, переводчик:
Основной чертой творчества Гумилева всегда была правдивость. В 1914 году, когда я с ним познакомился в Петербурге, он, объясняя мне мотивы акмеизма, между прочим сказал: «Я боюсь всякой мистики, боюсь устремлений к иным мирам, потому что не хочу выдавать читателю векселя, по которым расплачиваться буду не я, а какая-то неведомая сила». В этих словах разгадка всего творчества Гумилева. Он выдавал только векселя, по которым сам мог расплатиться. Он подносил читателю только конкретное, подлинное, лично пережитое. Отсюда жизненность его вдохновений, отсутствие в них всякой книжности. Отсюда же активное отношение его к жизни [21; 169].
Николай Степанович Гумилев.
Из письма В. Я. Брюсову. Царское Село, 9 (22) июля 1910 г.:
Начиная с «Пути конквистадоров» и кончая последними стихами, еще не напечатанными, я стараюсь расширять мир моих образов и в то же время конкретизировать его, делая его таким образом все более и более похожим на действительность. Но я совершаю этот путь медленно, боясь расплескать тот запас гармоний и эстетической уверенности, который так доступен, когда имеешь дело с мирами воображаемыми, и которому так мало (по-видимому) места в действительности. Я верю, больше того, чувствую, что аэроплан прекрасен, русско-японская война трагична, город величественно страшен, но для меня это слишком связано с газетами, а мои руки еще слишком слабы, чтобы оторвать все это от обыденности для искусства. Тут я был бы только подражателем, неудачным вдобавок; а хочется верить, что здесь я могу сделать что-нибудь свое [6; 169].
Николай Степанович Гумилев.
В записи по памяти И. В. Одоевцевой:
Ничего так не помогает писать стихи, как воспоминания детства. Когда я нахожусь в особенно творческом состоянии, как теперь, я живу будто двойной жизнью: наполовину здесь, в сегодняшнем дне, наполовину там, в прошлом, в детстве. В особенности ночью.
Во сне — не странно ли — я постоянно вижу себя ребенком. И утром, в те короткие таинственные минуты между сном и пробуждением, когда сознание плавает в каком-то сиянии, я чувствую, что сейчас, сейчас в моих ушах зазвучат строчки новых стихов. Но, конечно, иногда это предчувствие обманывает. И сколько ни бьешься, ничего не выходит.
И все же это ощущение, если его только уметь сохранить, помогает потом весь день. Легче работать и веселее дышать [23; 58].
Виктор Яковлевич Ирецкий
(наст. фам. Гликман; 1882–1936),
писатель, журналист, публицист. Один из основателей Дома литераторов в Петрограде в 1918 г.:
Говоря о том, что должен знать поэт, он на первом месте ставит историю.
— Поэт должен знать и любить историю. Герои истории — это те образы, которые всегда должны пламенеть в душе каждого поэта. Когда я произношу два имени Ромула и Рема — передо мной встает вся культура Древнего Рима. Для меня это нечто вроде камертона, наводящего на определенную настроенность. <?…>
Поэт должен быть знаком, как я уже сказал, с историей, а затем с географией, с мифологией, с астрологией, с алхимией, с наукой о драгоценных камнях. Это — незаменимые источники образов, в совокупности своей являющиеся частью общей науки об эйдологии — науки об образах [13; 207–208].
Ирина Владимировна Одоевцева:
Он считал, что поэту необходим огромный запас знаний во всех областях — истории, философии, богословии, географии, математике, архитектуре и так далее.
Считал он также, что поэт должен тщательно и упорно развивать зрение, слух, обоняние, осязание, вкус. Что надо учиться видеть звуки и слышать цвета, обладать слышащими глазами и зрячими ушами, чтобы воспринимать жизнь во всей ее полноте и богатстве.
— Большинство людей, — говорил он, — полуслепые и, как лошади, носят наглазники. Видят и различают только знакомое, привычное, что бросается в глаза, и говорят об этом привычными штампованными готовыми фразами. Три четверти красоты и богатства мира для них пропадает даром [23; 74].
Николай Степанович Гумилев.
В записи по памяти И. В. Одоевцевой:
У поэта должно быть плюшкинское хозяйство. И веревочка пригодится. Все, что вы слышали или читали, тащите к себе, в стихи. Ничего не должно пропадать даром. Все для стихов [23; 80].
Всеволод Александрович Рождественский:
Поэзия, конечно, являлась основной его темой, и, как мне кажется, он приписывал ей поистине всеобъемлющие свойства. Мечтал написать философский трактат «Поэзия как наука» — в противовес бальмонтовской книге «Поэзия как волшебство», называя ее «бредом шамана». Был совершенно убежден в том, что поэтическое творчество подвластно научному анализу, и считал, что любое стихотворение «химически разложимо на составные элементы» (что впоследствии и пытался доказать в ряде своих теоретических статей) [20; 415].
Андрей Яковлевич Левинсон
(1887–1933), театральный, художественный, литературный критик, журналист и переводчик, сотрудник журнала «Аполлон»:
Мы знаем поэтов-мистиков, озаряемых молниями интуиции, послушных голосам в ночи. Таков был Блок. И как представить Блока преподавателем? Гумилев был по природе церковником, ортодоксом поэзии, как был он и христианином православным. Не мистический опыт, а откровение поэзии в высоких образцах руководило им. Он естественно влекся к закону, симметрии чисел, мере; помнится, он принялся было составлять таблицы образов, энциклопедию метафор, где мифы всех племен соседствовали с исторической легендой; так вот, сакраментальным числом, ключом было число 12–12 апостолов, 12 паладинов и т. д. [9; 555].
Ирина Владимировна Одоевцева:
Я не раз видела, как Гумилев, наморщив лоб и скосив глаза, то писал, то зачеркивал какое-нибудь слово и, вслух подбирая рифмы, сочинял стихи. Будто решал арифметическую задачу. Ничего таинственного, похожего на чудо, в этом не было [23; 140].
Ида Моисеевна Наппельбаум
(1900–1992),
поэтесса, мемуаристка, ученица Гумилева в Литературной студии Дома искусств в Петрограде, участница кружка «Звучащая раковина»:
Он говорил: «Часто бывает — начинаешь стихотворение какой-то строфой, отталкиваешься от нее, как от трамплина. Дальше пишешь стихи. Кончил. И вдруг, оказывается, та, первая, что к тебе пришла, строфа здесь не нужна. И отсекаешь ее. Очень часто первая строфа погибает. А бывает иначе: та первая становится последней, той, ради которой и написано стихотворение» [19; 25].
Лев Владимирович Горнунг.
Со слов В. А. Павлова:
Говорил, что инженеры существуют для того, чтобы могли существовать поэты [10; 185].
Надежда Савельевна Войтинская:
Он был изувер, ничем не относящимся к поэзии не интересовался, все — только для поэзии [16; 101].
🗹
